Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ВИКТОР. Утешила!
ВЕРА (Нине). Ну как?
НИНА. Опять «без перемен».
ВЕРА. Главное — успокойся ты… Нельзя так сильно любить. Страдаешь, как будто сама во всем виновата… (Целует.) И губы как лед…
НИНА. Идем, я провожу…
ВЕРА. Родители, надеюсь, тоже дочку проводят? А ты покрасивел, Паша, на новом месте! Вернусь — замуж выйду.
СЕРОШТАНОВ. В очередь запишись. Я теперь такую красотку выберу!.. (Смотрит в зеркало.) Ух!
КУЛИК. Не пренебрегай шофером, Вера! У шофера машина всегда, а директора снимут — он пешочком пойдет!
КУЛИК, ВЕРА, МАТЬ, ОТЕЦ, НИНА выходят. Остаются ГОРЧАКОВА, безучастная ко всему, ВИКТОР и СЕРОШТАНОВ.
7ВИКТОР. Веселая сестричка. Десять лет со скидкой!
СЕРОШТАНОВ. А лицо мое как будто действительно выглядит благороднее. Этакая деловитость между бровей, и даже уши торчат не слишком. Но в жены я себе девушку возьму, которая другого не знала, чтобы она меня ни с кем сравнивать не могла… Да… А цех твой я решил оборудовать и пустить.
ВИКТОР. Консервированный цех?
СЕРОШТАНОВ. Что ж в нем, тир открывать, что ли? Я так рассуждаю: цех мне в наследство достался, тебя за него сняли, под суд отдают, но я в этом деле, как барашек, чист… И за два миллиона начну биться с начала. Без обману, конечно, без шуры-муры, напрямик, но до крови буду биться. И добьюсь!..
ВИКТОР. Эх!
Подошел к нему, вынул записную книжку.
Возьми! Нет у меня злобы к тебе, Павел, возьми! Тут все адреса и телефоны полезных людей! Что ни потребуется для цеха — все устроишь. Тут, брат, все тайные выдаватели записаны. Бери… И не ходи через парадную дверь!
СЕРОШТАНОВ (берет книжку). Загляну на досуге, в порядке приема дел. А у меня интересный вопрос возникает. С кем я работать начну — куда твой заместитель пропал? Неделю Накатова на заводе нет.
ВИКТОР. Прислал записку: «Уезжаю по делам… с дороги напишу», и с тех пор ни слова. Звонил на дом — телефон молчит.
СЕРОШТАНОВ. Безуважительный прогул. Нынче за это не хвалят.
ВИКТОР. Может быть, Нина знает?
СЕРОШТАНОВ. Не спрашивал. А сама она не говорит.
ВИКТОР. Эх, протекла она через меня, как ручей сквозь пальцы, не удержал… Да ну… И Нина уверена, что с Рядовым несчастный случай?
СЕРОШТАНОВ. Конечно, случай… Что еще?
ВИКТОР. Нет, Павел, тут история глубже.
СЕРОШТАНОВ. Басни!.. (Показывает на Горчакову.) И что она торчит, как пень?
ВИКТОР. Она нас не слышит. Здесь, Павел, вот какое дело, по-моему…
Входят НИНА, МАТЬ и ОТЕЦ.
8ОТЕЦ. Уехали. Скоро и мы с Нинушкой покатим. В Америку.
МАТЬ. Совсем я одна останусь. Куда тебе две недели морем трястись — помрешь от качки по дороге либо волнами захлестнет… Не езди, Петя, далеко так… Господи.
ОТЕЦ. Мы теперь хозяева, нам на одном месте сидеть невозможно. Все надо видеть и знать, и все самим делать надо.
МАТЬ. Ты ж там заблудишься, с голоду помрешь — кто за тобой присмотрит?
НИНА. Не бойтесь, Елизавета Семеновна, я с него глаз не спущу…
МАТЬ. Ты — надежа моя. Не оставляй старика одного. Давно хотела тебя просить, да не показываешься ты к нам. Обижена. На меня обижена. Много я людям крови испортила характером своим подлым, каялась сколько раз — не помогает.
ОТЕЦ. А ты того… помирись… помирись, старуха. Нинушка? А? Ну, не сжились вы, разъехались… делить вам теперь нечего, можно без злости, как полагается… и все вообще…
МАТЬ. Да я что ж… Я как Нина…
НИНА протягивает ей руку. МАТЬ отвечает на пожатие.
ВИКТОР. А мне ты протянешь руку?
НИНА протягивает.
Так…
ОТЕЦ. Вот теперь ощущаю я всю полноту всевозможных переживаний…
Поспешно достает из буфета графинчик. Наливает рюмку.
МАТЬ. Петя…
ОТЕЦ. Молчи, мать… я уже философски охватил весь вред алкоголизма, но еще практически не изжил предпоследней рюмочки… Нинушка!
Пьет, наливает еще.
Старуха!
Пьет, наливает.
Виктор!
Пьет.
Эх, приезжай к нам, Нинушка… В Верину комнату. Мы теперь хозяева, нам надо в мире жить.
ВИКТОР. Знай, Нина, где бы ты ни была, только кликни. Дай знак… и я…
НИНА. Не надо, Виктор…
ВИКТОР. Другого любишь?
НИНА. Да. Не молодой он и не красивый, но так я его люблю, так люблю, что сердце порой не справляется — перебои дает.
ВИКТОР. За что?
НИНА. За силу его, за стальную твердость, за мужество и ласку, за ясный ум… За то, что он меня на краю оврага удержал и в жизнь как большевичку вернул… из мусора вынул он мое зерно, заботливо, а казалось, на что ему мелкое зернышко, когда в нашей республике отборные семена урожай дают. И я расту… и хочу вырасти ему под стать… А это и называется: любовь… Лишь бы поправился он поскорей, уедет к морю — там его вылечат, и будет он здоровей нас всех… Должен быть.
ОТЕЦ. Люби, люби, Нинушка! Будь счастлива… И как он мог в себя угодить — удивительно.
СЕРОШТАНОВ. Хм… Мог! Как командир запаса удостоверяю — мог!
ВИКТОР. Нет. Не он в себя угодил, а в него угодили.
НИНА едва не вскрикнула.
МАТЬ. Кто?
ВИКТОР. Ты, Нина, когда пришла к Рядовому в тот вечер?
НИНА (очень тихо). Не знаю.
ВИКТОР. До выстрела или после?
НИНА. Не знаю.
ВИКТОР. А Накатов был до тебя?
НИНА. Да.
ВИКТОР. Накатов его и ранил.
СЕРОШТАНОВ, НИНА. Накатов?
ВИКТОР. Поэтому Накатов и уехал. От расспросов скрылся. Что между ними было, не скажу, но одно ясно: Рядовой на себя вину Накатова взял, чтобы друга выгородить.
СЕРОШТАНОВ. А если б даже и взял — какое нам дело?
ОТЕЦ. Верно, Паша! Они сами себя рассудили, а мы сами себя рассудим… И ты, Лиза, меня не осуждай за рюмочку. Это во мне, это, так сказать, вещь в себе{324}.
МАТЬ. Спать тебе пора… утро на носу, а в семь вставать на работу… (На Горчакову.) Эк ее пришибло — не шелохнется. Марья Алексеевна… (Трогает ее за плечо.) Спать пора…
ГОРЧАКОВА (смотрит на нее). Не знаю.
МАТЬ. А я говорю — пора. (Нине.) Сегодня хоть переночуй, я тебе постелю… А ты, Паша, здесь ложись, на диване… Пойдем, Петя, молодых не пересидишь…
ОТЕЦ. Третью часть жизни спим… А надо бы пилюли такие давать — глотнул, и снова огурчиком… И пилюли выдавать преимущественно ударникам. (Наливает.) Не казни меня, Лиза, — последняя…
МАТЬ. А там — окончательно последняя, а там бесповоротно последняя, а там еще одна-единственная…
ОТЕЦ. «Истинная бесконечность не зависит от размеров и величины…»{325}.
МАТЬ и ОТЕЦ уходят.
9ГОРЧАКОВА (встает, медленно подходит к Нине). Всю жизнь бороться с уклонами, чтоб самой оказаться уклонисткой. Существует ли после этого справедливость? Ты была права, когда сомневалась во всем…
НИНА. Я не сомневалась, я только…
ГОРЧАКОВА. Нет, не отказывайся от своего прошлого, я помню каждое твое слово… «Где правда? Кто прав? Или правды вообще нет? Мы носим маски… двойная жизнь… утеряна нежность… мы устали верить…» Я всю жизнь колебалась… Я недоумевала, когда переходили к нэпу, я сомневалась, когда разоблачали Троцкого, я металась, когда боролись с правыми, — но все это про себя, внутри… Никто никогда не мог меня ни в чем заподозрить, но никто и не вознаградил меня за эту отчаянную борьбу… И я не знаю, как дальше жить… не знаю…
Уходит.
НИНА. Она верит в мои слова… Лучше б я их не произносила совсем, чем в этаком зеркале увидать.
ВИКТОР. И вся ее твердокаменность кончилась… Эх, сколько мне еще в жизни понимать надо…
СЕРОШТАНОВ. Если б не революция, она бы монашкой сделалась. Игуменьей. Либо богородицей у хлыстов{326}. Впрочем, здесь начинается дарвинизм…
ВИКТОР. Поди, ляг, Нина, ты на ногах не держишься…
- Русские — это взрыв мозга! Пьесы - Михаил Задорнов - Драматургия
- Барышня из Такны - Марио Варгас Льоса - Драматургия
- Раннее утро - Владимир Пистоленко - Драматургия
- Загубленная весна - Акита Удзяку - Драматургия
- Тайна Адомаса Брунзы - Юозас Антонович Грушас - Драматургия
- «Я слушаю, Лина…» (пьеса) - Елена Сазанович - Драматургия
- Том 1. Пьесы 1847-1854 - Александр Островский - Драматургия
- Желание и чернокожий массажист. Пьесы и рассказы - Теннесси Уильямс - Драматургия
- Три пьесы на взрослые темы - Юрий Анатольевич Ермаков - Драматургия
- Плохая квартира - Виктор Славкин - Драматургия