Рейтинговые книги
Читем онлайн Забытые пьесы 1920-1930-х годов - Татьяна Майская

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 147 148 149 150 151 152 153 154 155 ... 175

ВИКТОР. Утешила!

ВЕРА (Нине). Ну как?

НИНА. Опять «без перемен».

ВЕРА. Главное — успокойся ты… Нельзя так сильно любить. Страдаешь, как будто сама во всем виновата… (Целует.) И губы как лед…

НИНА. Идем, я провожу…

ВЕРА. Родители, надеюсь, тоже дочку проводят? А ты покрасивел, Паша, на новом месте! Вернусь — замуж выйду.

СЕРОШТАНОВ. В очередь запишись. Я теперь такую красотку выберу!.. (Смотрит в зеркало.) Ух!

КУЛИК. Не пренебрегай шофером, Вера! У шофера машина всегда, а директора снимут — он пешочком пойдет!

КУЛИК, ВЕРА, МАТЬ, ОТЕЦ, НИНА выходят. Остаются ГОРЧАКОВА, безучастная ко всему, ВИКТОР и СЕРОШТАНОВ.

7

ВИКТОР. Веселая сестричка. Десять лет со скидкой!

СЕРОШТАНОВ. А лицо мое как будто действительно выглядит благороднее. Этакая деловитость между бровей, и даже уши торчат не слишком. Но в жены я себе девушку возьму, которая другого не знала, чтобы она меня ни с кем сравнивать не могла… Да… А цех твой я решил оборудовать и пустить.

ВИКТОР. Консервированный цех?

СЕРОШТАНОВ. Что ж в нем, тир открывать, что ли? Я так рассуждаю: цех мне в наследство достался, тебя за него сняли, под суд отдают, но я в этом деле, как барашек, чист… И за два миллиона начну биться с начала. Без обману, конечно, без шуры-муры, напрямик, но до крови буду биться. И добьюсь!..

ВИКТОР. Эх!

Подошел к нему, вынул записную книжку.

Возьми! Нет у меня злобы к тебе, Павел, возьми! Тут все адреса и телефоны полезных людей! Что ни потребуется для цеха — все устроишь. Тут, брат, все тайные выдаватели записаны. Бери… И не ходи через парадную дверь!

СЕРОШТАНОВ (берет книжку). Загляну на досуге, в порядке приема дел. А у меня интересный вопрос возникает. С кем я работать начну — куда твой заместитель пропал? Неделю Накатова на заводе нет.

ВИКТОР. Прислал записку: «Уезжаю по делам… с дороги напишу», и с тех пор ни слова. Звонил на дом — телефон молчит.

СЕРОШТАНОВ. Безуважительный прогул. Нынче за это не хвалят.

ВИКТОР. Может быть, Нина знает?

СЕРОШТАНОВ. Не спрашивал. А сама она не говорит.

ВИКТОР. Эх, протекла она через меня, как ручей сквозь пальцы, не удержал… Да ну… И Нина уверена, что с Рядовым несчастный случай?

СЕРОШТАНОВ. Конечно, случай… Что еще?

ВИКТОР. Нет, Павел, тут история глубже.

СЕРОШТАНОВ. Басни!.. (Показывает на Горчакову.) И что она торчит, как пень?

ВИКТОР. Она нас не слышит. Здесь, Павел, вот какое дело, по-моему…

Входят НИНА, МАТЬ и ОТЕЦ.

8

ОТЕЦ. Уехали. Скоро и мы с Нинушкой покатим. В Америку.

МАТЬ. Совсем я одна останусь. Куда тебе две недели морем трястись — помрешь от качки по дороге либо волнами захлестнет… Не езди, Петя, далеко так… Господи.

ОТЕЦ. Мы теперь хозяева, нам на одном месте сидеть невозможно. Все надо видеть и знать, и все самим делать надо.

МАТЬ. Ты ж там заблудишься, с голоду помрешь — кто за тобой присмотрит?

НИНА. Не бойтесь, Елизавета Семеновна, я с него глаз не спущу…

МАТЬ. Ты — надежа моя. Не оставляй старика одного. Давно хотела тебя просить, да не показываешься ты к нам. Обижена. На меня обижена. Много я людям крови испортила характером своим подлым, каялась сколько раз — не помогает.

ОТЕЦ. А ты того… помирись… помирись, старуха. Нинушка? А? Ну, не сжились вы, разъехались… делить вам теперь нечего, можно без злости, как полагается… и все вообще…

МАТЬ. Да я что ж… Я как Нина…

НИНА протягивает ей руку. МАТЬ отвечает на пожатие.

ВИКТОР. А мне ты протянешь руку?

НИНА протягивает.

Так…

ОТЕЦ. Вот теперь ощущаю я всю полноту всевозможных переживаний…

Поспешно достает из буфета графинчик. Наливает рюмку.

МАТЬ. Петя…

ОТЕЦ. Молчи, мать… я уже философски охватил весь вред алкоголизма, но еще практически не изжил предпоследней рюмочки… Нинушка!

Пьет, наливает еще.

Старуха!

Пьет, наливает.

Виктор!

Пьет.

Эх, приезжай к нам, Нинушка… В Верину комнату. Мы теперь хозяева, нам надо в мире жить.

ВИКТОР. Знай, Нина, где бы ты ни была, только кликни. Дай знак… и я…

НИНА. Не надо, Виктор…

ВИКТОР. Другого любишь?

НИНА. Да. Не молодой он и не красивый, но так я его люблю, так люблю, что сердце порой не справляется — перебои дает.

ВИКТОР. За что?

НИНА. За силу его, за стальную твердость, за мужество и ласку, за ясный ум… За то, что он меня на краю оврага удержал и в жизнь как большевичку вернул… из мусора вынул он мое зерно, заботливо, а казалось, на что ему мелкое зернышко, когда в нашей республике отборные семена урожай дают. И я расту… и хочу вырасти ему под стать… А это и называется: любовь… Лишь бы поправился он поскорей, уедет к морю — там его вылечат, и будет он здоровей нас всех… Должен быть.

ОТЕЦ. Люби, люби, Нинушка! Будь счастлива… И как он мог в себя угодить — удивительно.

СЕРОШТАНОВ. Хм… Мог! Как командир запаса удостоверяю — мог!

ВИКТОР. Нет. Не он в себя угодил, а в него угодили.

НИНА едва не вскрикнула.

МАТЬ. Кто?

ВИКТОР. Ты, Нина, когда пришла к Рядовому в тот вечер?

НИНА (очень тихо). Не знаю.

ВИКТОР. До выстрела или после?

НИНА. Не знаю.

ВИКТОР. А Накатов был до тебя?

НИНА. Да.

ВИКТОР. Накатов его и ранил.

СЕРОШТАНОВ, НИНА. Накатов?

ВИКТОР. Поэтому Накатов и уехал. От расспросов скрылся. Что между ними было, не скажу, но одно ясно: Рядовой на себя вину Накатова взял, чтобы друга выгородить.

СЕРОШТАНОВ. А если б даже и взял — какое нам дело?

ОТЕЦ. Верно, Паша! Они сами себя рассудили, а мы сами себя рассудим… И ты, Лиза, меня не осуждай за рюмочку. Это во мне, это, так сказать, вещь в себе{324}.

МАТЬ. Спать тебе пора… утро на носу, а в семь вставать на работу… (На Горчакову.) Эк ее пришибло — не шелохнется. Марья Алексеевна… (Трогает ее за плечо.) Спать пора…

ГОРЧАКОВА (смотрит на нее). Не знаю.

МАТЬ. А я говорю — пора. (Нине.) Сегодня хоть переночуй, я тебе постелю… А ты, Паша, здесь ложись, на диване… Пойдем, Петя, молодых не пересидишь…

ОТЕЦ. Третью часть жизни спим… А надо бы пилюли такие давать — глотнул, и снова огурчиком… И пилюли выдавать преимущественно ударникам. (Наливает.) Не казни меня, Лиза, — последняя…

МАТЬ. А там — окончательно последняя, а там бесповоротно последняя, а там еще одна-единственная…

ОТЕЦ. «Истинная бесконечность не зависит от размеров и величины…»{325}.

МАТЬ и ОТЕЦ уходят.

9

ГОРЧАКОВА (встает, медленно подходит к Нине). Всю жизнь бороться с уклонами, чтоб самой оказаться уклонисткой. Существует ли после этого справедливость? Ты была права, когда сомневалась во всем…

НИНА. Я не сомневалась, я только…

ГОРЧАКОВА. Нет, не отказывайся от своего прошлого, я помню каждое твое слово… «Где правда? Кто прав? Или правды вообще нет? Мы носим маски… двойная жизнь… утеряна нежность… мы устали верить…» Я всю жизнь колебалась… Я недоумевала, когда переходили к нэпу, я сомневалась, когда разоблачали Троцкого, я металась, когда боролись с правыми, — но все это про себя, внутри… Никто никогда не мог меня ни в чем заподозрить, но никто и не вознаградил меня за эту отчаянную борьбу… И я не знаю, как дальше жить… не знаю…

Уходит.

НИНА. Она верит в мои слова… Лучше б я их не произносила совсем, чем в этаком зеркале увидать.

ВИКТОР. И вся ее твердокаменность кончилась… Эх, сколько мне еще в жизни понимать надо…

СЕРОШТАНОВ. Если б не революция, она бы монашкой сделалась. Игуменьей. Либо богородицей у хлыстов{326}. Впрочем, здесь начинается дарвинизм…

ВИКТОР. Поди, ляг, Нина, ты на ногах не держишься…

1 ... 147 148 149 150 151 152 153 154 155 ... 175
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Забытые пьесы 1920-1930-х годов - Татьяна Майская бесплатно.

Оставить комментарий