История Франции - Марк Ферро

А какова реакция де Голля? Легко вообразить его отчаяние, боль, которые он разделяет с отчаянием и болью находящихся в Англии французов. Все они возмущены. Он думает о том, чтобы прекратить борьбу, удалиться как частному лицу в Канаду. Он раздавлен полученным ударом. «4 июля — черный день, самый черный день в истории французской нации».

Двойная игра: реальность или миф?

«Двойной игрой» называют попытку Петэна скрытно проводить политику, альтернативную по отношению к коллаборационизму. Это одна из великих двусмысленностей эпохи Виши. Она ставит перед историком два вопроса: во-первых, проводилась ли такая политика на самом деле и, во-вторых, могла ли она, вне зависимости от своей эффективности, оказать влияние на состояние духа французов, а также — следует добавить, и немцев.

Мысль о том, что ведется некая двойная игра, вне зависимости от того, была ли она реальной или воображаемой, родилась после отставки Лаваля. Ярый сторонник сближения с Германией, пацифист и ненавистник англичан, которые в 1936 г. воспрепятствовали его попыткам заключить союз с Италией, Пьер Лаваль стал воплощением коллаборационизма, действуя с июня 1940 г. в согласии с маршалом. После смещения Лаваля 13 декабря того же года французам показалось, будто маршал отделался от своего министра, находя излишне активной проводимую тем политику сотрудничества с немцами, принципы которой были изложены двумя месяцами ранее на встрече Петэна и Лаваля с Гитлером в Монтуаре. Этот «превентивный удар» способствовал росту популярности маршала, и день 13 декабря 1940 г. долгое время рассматривался как важный поворотный пункт в истории коллаборационизма. Однако недавно открытые германские и французские архивы позволили составить более точное представление о том, что, собственно, произошло. В результате смысл событий 13 декабря несколько изменился.

Монтуар и коллаборационизм

Беседы, которые вели в Монтуаре с Гитлером Лаваль и Петэн, существенно различались. Первый вполне определенно желал поражения Великобритании и настойчиво склонял фюрера к сотрудничеству. Маршал, напротив, проявлял немалую сдержанность. Он констатировал, что после трагедии Мерс-эль-Кебира Лондон больше не рассматривается в качестве союзника; что же касается сотрудничества с Германией, то он согласен с принципами, предложенными Гитлером. Таким образом, маршал не предлагал сотрудничества сам, хотя, как и Лаваль, был в нем заинтересован.

Принципы политики коллаборационизма были разработаны Петэном между июнем и декабрем 1940 г. Приемы ее проведения в дальнейшем подверглись изменениям. Не один раз с тех пор, как Поль Рейно в мае 1940 г. вызвал его из посольства в Мадриде[193], Петэн думал, что когда-нибудь встретится с фюрером и они «по-солдатски» поговорят с глазу на глаз. Он попытался осуществить такую встречу сразу же после перемирия, но его опередил Лаваль.

Таким образом, в Монтуаре хозяином положения выглядит Лаваль. Разумеется, Петэн по предложению Гитлера также участвует в переговорах, однако не выступает в роли их инициатора, как он хотел бы, так что новые преимущества, вытекавшие из политики сотрудничества с Германией, никоим образом не связаны с его фигурой — ни соглашение о возвращении правительства в Версаль, ни определение демаркационной линии, ни меры, принятые в пользу военнопленных.

С другой стороны, окружение маршала настаивает на проявлении жестов, которые не замедлил сделать в отношении немцев Лаваль, — отказе от французского участия в разработке рудников Бора, возвращении золотой наличности Бельгийского банка и др. Тем временем 70 тысяч жителей оккупированной Лотарингии изгоняются немцами во Францию.

В итоге все действия французской стороны оказываются односторонними, если не считать возвращения во Францию праха герцога Рейхштадтского, символической акции, ставшей поводом для столкновения. Лаваль полагал, что возвращением останков сына Наполеона можно воспользоваться для переезда правительства в Версаль и даже в Париж…

Петэн же ясно осознал, что определенно утрачивает влияние на отношения с Германией. Не попадет ли он, перебравшись в Версаль, под контроль Лаваля и немцев в еще большей степени, чем прежде?

«Этот человек меня предает, я больше не хочу иметь с ним дел», — доверительно сообщает он людям из своего окружения.

Отставка Лаваля

Девятого декабря в присутствии генерала Бенедикта Ла Лоранси маршал решает удалить Лаваля и пишет письмо Гитлеру с целью информировать последнего об этом. В первой, рукописной редакции письма говорится: «Сохранение власти в его руках неизбежно породит трудности, а возможно, и беспорядки, способные скомпрометировать нашу политику». Это письмо было отправлено по адресу не сразу.

Налицо колебания и нерешительность, однако Марсель Пейрутон, министр внутренних дел, нарушая свойственную ему молчаливость, заявляет, что арест Лаваля технически легко осуществим и он лично готов взять на себя ответственность за это дело.

В тот же вечер Петэн просит всех министров подписать подготовленный им документ об отставке кабинета. Подписывают все, в том числе Лаваль. Маршал несколько секунд молчит, а затем объявляет, что согласен на отставку только двух министров — Лаваля и Жоржа Рипера. Лаваль отвечает:

— Вы ошибаетесь, господин маршал.

— Вовсе нет, господин Лаваль, если я и ошибался немного, так это главным образом из-за вас, и вот что я вам сейчас скажу: вы сами виноваты в том, что я больше вам не доверяю. К тому же ваши парижские дружки занимаются самыми мерзкими делами и наносят мне вред, подвергая нападкам моих министров… С меня довольно, я требую вашего ухода.

Лаваль отвечает:

— Господин маршал, вы уничтожили всё, что я сделал за эти три месяца в интересах Франции. Немцы будут знать, что, отстраняя меня, вы отказываетесь от сотрудничества и что вы давно хотели этого. Они поймут, что вы их враг, что вы больше не поддерживаете перемирие. Вы с легкостью бросаетесь в совершенно безумную авантюру. Может пролиться кровь, и я желаю вам, чтобы эта кровь не пала на вас, господин маршал.

Для немцев отставка Лаваля не была обычным актом внутренней политики, на что рассчитывал маршал, более того — в глазах германского посла Абеца, а в особенности Риббентропа и Гитлера, она выглядела жестоким оскорблением. Письмо от 10-го числа, доставленное Дарланом фюреру, привело того в ярость. Однако, добавляет