История Франции - Марк Ферро

одно очень важное слово. Главный организатор парламентской операции 10 июля — Пьер Лаваль констатировал: «Так убивают Республику». Однако шла ли речь об убийстве или самоубийстве?

Как бы то ни было, самым поразительным в этих событиях является неучастие, молчание или воздержание тех, кто до сих пор этой республикой руководил. Один за другим они были выведены из игры или куда-то исчезли. Рассказ о том, при каких обстоятельствах из политической жизни Франции были вычеркнуты ее наиболее важные фигуры, дает представление о масштабах военной катастрофы и позволяет лучше понять, как воспользовались ею враги Республики.

Первым с политического горизонта исчез Эдуард Даладье, остававшийся министром национальной обороны после того, как Поль Рейно 22 марта сменил его на посту главы правительства с целью придать войне более живой характер. Четырнадцатого мая, две недели спустя после германского вторжения в Нидерланды и Бельгию, Поль Рейно получил известие, что прорвавшиеся под Седаном немецкие танки стремятся отрезать союзные войска в Бельгии. «Дал ли Гамелен, по крайней мере, приказ об отходе?» — спрашивает он. «Нет», — отвечает Вийелюм, его военный советник. Пятнадцатого июня в семь часов утра Даладье, всегда поддерживавший в спорах с Рейно стратегию Гамелена, телефонировал главе кабинета: «Все погибло». «Он [Гамелен] прибыл в десять часов, — свидетельствует Доминик Лека, управляющий делами кабинета Поля Рейно. — В один момент этот государственный муж превратился. в несчастного человека, онемевшего, растерянного, сидящего в углу, покрасневшего, словно плохой ученик и наказанный школьник: никто больше не станет к нему прислушиваться». Сразу же после этого генерал Гамелен объясняет, что «перед лицом столь неожиданных несчастий армия смиряется с катастрофой». «Он спокоен, словно анализирует битву при Азенкуре… ни слова надежды, у него больше нет резервов». Отстраненный от должности, Гамелен вскоре впадает в мистицизм и заявляет о своей виновности.

Две недели спустя разгром завершился. Бежавшие министры блуждали где-то между Луарой и Гаронной, сбитые с толку и измученные до последней крайности. Население в отупении взирало на беспорядочно бегущую армию, разгромленную — и разгромленную наголову. Среди неописуемого хаоса исхода, где военные перемешались с беженцами, руководители страны спорили о том, как положить конец этой катастрофе. Не отправиться ли в Северную Африку, чтобы продолжать войну оттуда, доверив страну некоему «бургомистру», который будет заниматься текущими делами? Капитулировать и продолжать войну иными средствами? Просить перемирия? На этих дорогах отступления, неподалеку от Бордо, новый государственный секретарь по военным вопросам генерал де Голль, встретившись с председателем Совета министров П. Рейно и почувствовав, что тот готов уступить сторонникам заключения перемирия, говорит: «Я оказал вам свое скромное содействие, но лишь затем, чтобы вести войну. Я отказываюсь подчиняться условиям перемирия. Если вы останетесь здесь, вы утратите контроль над ситуацией. Необходимо как можно скорее добраться до Алжира. Да или нет? Вы решили?»

Между тем Рейно подвергается резким нападкам со стороны преемника Гамелена — Вейгана, который требует немедленного перемирия и опирается на Петэна, ставшего 16 мая заместителем председателя Совета министров. Рейно оставлен генеральными секретарями правительства Полем Бодуэном и Ивом Бутийе, его поддерживают лишь политики Луи Марен и Жорж Мандель. Что касается последнего, уже ощутившего рост в стране антисемитизма, то разве он не отходит на второй план в эти трагические дни, когда обсуждается, каким образом положить конец борьбе? Так или иначе, но именно он с готовностью идет навстречу де Голлю, этому новому человеку, которому предстоит стать воплощением Сопротивления и будущего страны. Рейно же, скорее утративший опору, чем лишенный решимости бороться, как и предчувствовал Мандель, уступает «Наполеону и Жанне д’Арк в одном лице» (по выражению Камиля Шотана) и передает власть Петэну — которого он сам в свое время привлек к участию в правительстве с целью вернуть нации боевой дух. Возглавив Совет министров, Петэн незамедлительно обращается к Германии с просьбой о перемирии (17 июня). Рейно, как раз попавший в автомобильную аварию, разумеется, тоже прибывает в Виши, но слишком поздно и потому не принимает участия ни в голосовании о кончине Третьей республики, ни в дискуссиях, которые предшествуют этому акту.

В течение нескольких дней ни председатель палаты депутатов Эдуар Эррио, схваченный во время переезда на лионскую виллу, ни опасающийся Петэна председатель Сената Жюль Жаненнэ так и не попытались по-настоящему отговорить Рейно от передачи своего поста Петэну. А президент Республики Альбер Лебрен перестал существовать как политик даже до того, как сложил с себя полномочия: никто и не вспомнит, что именно он на заседании Совета министров 25 мая первым предложил заключить перемирие. Тем не менее в Виши он заявляет о своем отказе уйти в отставку, при том что Эррио добровольно отказывается от участия в голосовании, а Жаненнэ, будучи председателем, не голосует.

Что касается других парламентариев, желавших продолжать борьбу в Северной Африке, то часть из них, отправившись туда на корабле «Массилия», оказалась в ловушке — они не знали, что принцип разделения правительственной власти между Алжиром и метрополией более не действует. Их было двадцать семь, в том числе Поль Бастид, Пьер Мендес-Франс, Андре Ле Троке. Прочие, оставшиеся в Виши, солидаризируются с точкой зрения своих лидеров, например руководители соцпартии, которые спрашивают: где Леон Блюм? «Место этого еврея в морге», — бросает Марсель Режи, товарищ Блюма по партии. Ядовитая атмосфера Виши способствует дальнейшему развитию событий: часть этой группы принимает сторону Шарля Спинасса, голосующего за Петэна и считающего, что парламентарии должны «принести себя в жертву». Сам же Леон Блюм голосует против предложения Лаваля о передаче всей полноты власти Петэну, однако, словно пригвожденный к скамье, хранит молчание во время дебатов. Вожди и ораторы Республики, парализованные разгромом, ведут себя подобно тенорам, внезапно потерявшим голос.

Другие — Вейган, Лаваль, Петэн — спешат воспользоваться военным поражением, чтобы похоронить Республику. Именно Вейган подрывает положение Рейно своими постоянными требованиями заключить перемирие. «Да, нужно сражаться до конца — но конец уже наступил», — говорит он, когда проиграно сражение на Сомме. Он решительно возражает против капитуляции на голландский манер, когда королева эмигрировала в Великобританию с целью продолжить борьбу: «Что общего может быть между этой королевой, представляющей свою страну… и председателем Совета министров: за семьдесят лет Республика перевидала около сотни таких?»

Эти презрительные оценки дают хорошее представление о взглядах Вейгана. Они подтверждаются запиской, которую он отправил Петэну после заключения перемирия: