История Франции - Марк Ферро

Однако среди современников событий распространена мысль о том, что ответственность лежит на политиках, только на них, и в особенности на руководителях Народного фронта, плохо подготовивших страну к войне. В начале своего существования режим Петэна активно использовал этот предрассудок в собственных целях.

Немцы не создавали фарсов о своем поражении в 1945 г.; французы во время оккупации порождали их во множестве: «Через Париж» режиссера К. Отан-Лара, «Большая прогулка» Ж. Ури и др. Двадцать пять лет спустя после разгрома 1940 г. они развлекались сатирической безделкой Робера Ламорё «Куда же пропала седьмая рота?». Этот фильм, без конца демонстрировавшийся телевидением, поддерживал порожденное немыслимыми масштабами катастрофы верование, что французы не хотели сражаться и потому не были разгромлены. Память нации предпочитает игнорировать тот факт, что в течение шести недель в боях пали 100 тысяч французов, и не оказывает им никаких почестей — в отличие от павших в 1914–1918 гг. или борцов Сопротивления.

Коллективная память породила и другую неправду — будто в Дюнкерке англичане спасали самих себя, бросая французов на произвол судьбы. Между тем из 330 тысяч солдат, прибывших в Англию, 130 тысяч были французами. Основой этого с готовностью воспроизводимого заблуждения послужило то обстоятельство, что первыми на суда были погружены англичане.

Возникает вопрос: почему линия Мажино обрывалась в Арденнах, при том что на протяжении своей изрядной части она дублировала такое естественное препятствие, как Рейн, а история учила, что в любую эпоху — в 1914 г., во времена Французской революции или при Людовике XIV — вторжение на французскую территорию легкоосуществимо через Бельгию?.. Причина обрыва линии перед Седаном заключалась в следующем: продолжение ее до Северного моря означало бы, что Бельгию предоставляют ее собственной судьбе.

Но весной 1940 г. бельгийцы отвергли французское вмешательство, предложенное адмиралом Дарланом в качестве ответа на немецкое вторжение в Норвегию… Французы заверяли англичан, что «будут сражаться с немцами, вступив в Бельгию», если те нападут на последнюю.

Это предполагало существование мощных бронетанковых сил, на чем настаивал полковник Шарль де Голль, и сильной авиации, о которой говорил Петэн. Но, кроме Гудериана в Германии, никто не прислушался к аргументации де Голля, а левые к тому же опасались, как бы создание бронетанковых сил не означало замену национальной армии на профессиональную, готовую совершить государственный переворот.

Тем не менее в 1940 г. Франция располагала собственными бронетанковыми силами; вопреки порожденному разгромом мифу она имела на ходу 2946 танков против 2977 у немцев. Французский танк В1 даже превосходил по своим тактико-техническим данным тогдашние германские танки, однако основная часть французских танковых сил не была сгруппирована в бронетанковые корпуса; они были разбросаны в целях поддержки пехоты — как в 1918 г. К тому же, если в 1918 г. наземные силы поддерживала авиация, то в 1940-м последняя не только почти не выполняла этой функции, но и серьезно уступала по числу самолетов люфтваффе: 2200 французских самолетов против 4500 машин противника.

К этим основным факторам добавляется те, что были связаны с политикой и государственным управлением Франции. Они создавали беспокойный климат, и даже тот, кто не был пораженцем, предсказывал скверный исход испытания, которым станет борьба против гитлеровской Германии.

Страх утратить последний шанс на мир, атаковав врага, трения между англичанами и французами, проистекавшие из стремления переложить тяжесть военных операций друг на друга, и т. п. — все это тяготило, создавало тлетворный климат, и общество это чувствовало. Такая атмосфера объясняет массовый исход обезумевших парижан, последовавший за сообщением правительства о том, что оно покидает столицу: вспомним, что в начале июня французы боялись газа, а также бомбардировок, но никто не мог представить себе ни столь быстрого разгрома, ни вражеского вторжения.

Анализируя сугубо военные причины поражения Франции, иностранные историки обнаруживают ряд особенностей. Во-первых, ошибочно думать, будто Франция была не готова к войне, однако мысль ее политического и военного руководства о «подготовленном сражении» сковала инициативу, когда враг перешел в наступление там, где этого не ожидали, — в Арденнах. Еще одно объяснение: роковым недостатком французской армии была организация военного управления. Командующие наземной армией и военно-воздушными силами не находились в постоянном контакте, поэтому авиация даже не пыталась воспрепятствовать продвижению передовых отрядов вражеских бронетанковых сил через Арденны, тогда как господство люфтваффе в воздухе позволило немцам размалывать на части французскую оборону. Англосаксонские и немецкие комментаторы отмечают также, что долгие месяцы «странной войны» были использованы не для укрепления границ страны, а только для того, чтобы оттянуть время в ожидании момента, когда французская авиация численно сравняется с неприятельской, — в 1941. Они также указывают на конфликты между политическими лидерами и военными, сохранявшими враждебность и недоверие по отношению к правительству левого большинства. Это, конечно, не относится к генералиссимусу Гамелену, очень близкому к Даладье, однако он не обладал харизмой, энергией и авторитетом; его ум, знание им ситуации становились причиной выжидательной позиции; он вступил в Бельгию, предчувствуя западню и словно бы повинуясь року, при том что еще весной его адъютант, генерал Жорж, выступал против этого шага. «Генерал, который сомневается в победе, должен быть расстрелян», — говорил Клемансо.

«Ах, если бы там был Петэн», — сказал Поль Рейно, когда Гамелен был заменен Вейганом.

ДВЕ ФРАНЦИИ

Вся власть — Петэну

Десятого июля 1940 г., спустя три недели после заключения перемирия, Третья республика перестала существовать по итогам парламентского голосования, вошедшего в Историю: 569 голосов «за» упразднение, 80 — «против» при 20 воздержавшихся. Национальное собрание — съехавшиеся в город Виши Сенат и Палата депутатов — передало «всю полноту власти республиканского правительства в руки маршала Петэна с целью разработки посредством одного или нескольких актов новой конституции Французского государства. Последняя должна гарантировать права трудящихся, права семьи и права родины. Она будет утверждена нацией и введена в действие созданными на ее основе собраниями». Эта конституция так и не была никогда составлена.

Одиннадцатого июля появился первый из документов, изданных палатами с формулировкой: «Мы, маршал Петэн, глава государства…» и т. д. Исчезло