Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

что сказала больше, чем нужно.

— Рад, что ты чувствуешь себя, как дома, — пропел Ганконер, — умоляю, не начинай стесняться.

Я думала, что делать, но ничего не надумывалось, более того — из головы все слова повыскакивали… У Ганконера же хватало и слов, и идей:

— Давай я уравняю нас, чтобы ты ощущала себя вольготнее: создам свет и разденусь.

Тут же, не ожидая ответа, нащёлкал кучу светлячков и в их зыбком, сказочном, ночниковом свете я увидела, как он берётся за застёжку на воротнике.

Пробормотала:

— Нет, ну всё-таки я уснула, это ведь сон…

— Конечно, сон. Не стесняйся, душа моя, — промурлыкал Ганконер.

Он был уже обнажён по пояс.

Если я не обрету нужный градус бодрости, то меня тут и поимеют. И трындец Ширу и прочим прекрасным местам. А если нет? Вдруг это будет просто секс и никакие силы к Ганконеру не придут? Но пробовать не стоило, и я панически выдохнула:

— Нет! Даже если сон, пожалуйста, оставайся в штанах!

— Блодьювидд, да как же я смею быть в штанах при полностью раздетой женщине? Это невежливо, — в глазах у Ганконера плясали черти, он засмеялся и потянулся к боковой шнуровке.

В ужасе зажмурилась. Вот говорил же Трандуил, что не фиг шляться голой — посчитают, что проводишь обряд плодородия и попытаются поиметь!

Ждала, но ничего не происходило. Открыла глаза — Ганконер тихо умирал от смеха, ухватившись за край столика. Разогнулся, глянул на меня — и ему снова захорошело. Смеясь, щёлкнул пальцами — и на меня упала коротенькая кружевная сорочка, которую я оставила в спальне. Я не постеснялась спросить:

— А пеньюар?

— Хорошего понемножку, богиня.

— Ладно. С паршивой овцы хоть шерсти клок, — натягивая куцую одежку, я бурчала про себя, но Ганконер услышал и беззлобно упрекнул:

— От тебя, прекрасная, и клока не дождёшься. Небось не будешь тут со мной сидеть и беседы вести, обратно уйдёшь?

— Ну почему же… — я плюхнулась в кресло и тоже вытянула голые ноги, скрестив их в щиколотках, — меня вот совершенно бескорыстно заинтересовала одна вещь, и я лучше спрошу, чем буду думать об этом.

— Спрашивай, — Ганконер вальяжно, как кот, расположился в кресле.

— Почему больно?

Я бухнула вопрос и зажалась, смутившись и уже жалея, что спросила.

Он долго молчал, и я, отвернувшись, чувствовала, как он тяжёлым взглядом смотрит на меня.

— Я, когда был во дворце в день «Зелёного Листа», слышал, как Трандуил велел травнику сварить зелье для расслабления гладкой мускулатуры. И сделал вывод, что ты тесна, раз это требуется. Не надумывай себе всякие ужасы. Если хочешь, посмотри на меня… хотя вряд ли ты захочешь, — Ганконер усмехнулся, — но ведь думаешь, думаешь об этом.

— Да, но ты сказал, что НАМ будет больно… тебе почему?

— Богиня, ты когда-нибудь пробовала сунуть палец в тесное кольцо? Я жду от первого соития боли для нас обоих, но это будет восхитительная боль. Поверь, я могу доставить удовольствие женщине.

Он помолчал и индифферентно предложил:

— Давай провожу, а то в темноте ещё обо что-нибудь споткнёшься.

На пороге осторожно придержал за руку:

— Что ж, мне сегодня выпало счастье два раза проводить тебя в постель.

И спросил на ушко:

— Как думаешь, может быть, это судьба намекает, что мне стоит в этой постели остаться?

— Нет. Это судьба намекает, что мне не следовало и в первый раз оттуда вылезать.

Грубо смущённо отобрала руку и пошла к постели.

* * *

Полежала. Сон не шёл. Выхлебала остатки зелья и вроде бы придремала — и была разбужена жаркими объятиями и шёпотом:

— Прости, прости. Я не могу. Я не буду брать насильно, но не могу больше ждать и терпеть. Я поласкаю тебя. Не сопротивляйся, это меня только распалит, — дрожащие руки стаскивали одеяло и задирали сорочку.

Не успела испуганно ахнуть, как его пальцы легли между ног, пропуская один ещё дальше и глубже. Не могла сопротивляться, выгнулась и вжалась затылком в подушку. Ганконер полным обожания взглядом коснулся лица, вынул руку, и не отрывая глаз, медленно повёл тонкими пальцами по своим приоткрытым губам, так же медленно, наслаждаясь, провёл по ним языком. Уловил в глазах понимание и глухо сказал:

— Я… поцелую тебя, расслабься. Только это.

Всхлипывая, отвернулась, сдаваясь — и вздрогнула, открывая глаза. Харадримка осторожно будила:

— Госпожа, вы стонали во сне. Как вы себя чувствуете?

Чувствовала я себя, как кошка, у которой отняли пойманную мышь.

63. Выгул

А шашлычок под коньячок!

И соус остренький к нему желательно!

Нарезать кольцами лучок —

Очаровательно!

© Т. Шаов «Вредная песня».

Меня одевали. Сначала рубашку, потом жёсткий, как хитин, корсаж, сковавший тело, а сверху на всё это упало пудовое платье — по ощущению, из чистого золота. Оно даже побрякивало. С широких рукавов свешивались огромные жемчужины. На платье была накинута сетка из драгоценных камней. Следующий предмет был помесью ошейника с оплечьем и нагрудником. Ожерельем это назвать язык не поворачивался, и глаза на него опускать было больно — рубины с бриллиантами пускали колючие зайчики в глаза. Если бы тут случились гномы, они могли бы законопатить меня в сокровищницу, не заметив, что в этой груде золота и камушков что-то есть.

— Куда? Зачем? — у меня в предыдущие пару дней создалось впечатление, что ходить я тут буду в нижнем белье.

Потому что эру Ганконеру нравится видеть меня такой. Да, очень сдержан, снисходителен, высокие чувства испытывает — но украл и держит в клетке, в зависимом положении. Это-то платьюшко тоже — руки ведь не поднять, шагу не ступить. Да и стоять тяжело, но я стояла, пока меня расчёсывали. Хорошо хоть на голову ничего громоздить вроде не собирались.

— Повелитель ничего не сказал, кроме того, что нужно одеть так, — Халаннар, руководившая процессом, поклонилась.

Вот очень сдержанная особа — ни слова лишнего. А что и скажет — так без интонации и как можно малоинформативнее. Всё в себе, всё в себе. Что у неё в головушке — неизвестно, но что-то ведь она себе думает? Осторожнее, осторожнее надо быть, вот что.

— Угу. На всё воля повелитель. Мы есть сегодня будем?

Мне тут же, молча, с торопливостью и с поклонами, приволокли поднос с засахаренными фруктами, наваленными горой, и другой, с кувшином не пойми чего. Налили в кубок, стоящий на том же подносе. И так и стояли, протягивая два подноса. Я задумчиво пожевала какой-то псевдофиник, фаршированный молотыми орехами и присыпанный золотой пудрой, и глотнула мерзостно сладкого питья. Харч начинающего диабетика. Мда, это вам не яйца бенедикт с малосольным