Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

слезились глаза и раздувало волосы.

— Это уже почти взрослые драконы, не детёныши. Твой с паланкином, — кивнул Ганконер на того, что побольше.

Помню, как давно когда-то была на авиашоу и более всего поразилась тому, как по-разному воспринимались истребители по телевизору и живьём. Когда можно приблизиться и потрогать, и когда он зависает над головой, по ощущению, метрах в пятидесяти. Совсем другое. Металлические драконы. Была бы маленьким мальчиком — ломилась бы в лётчики-истребители. Но девочкам не светит. Они кагбэ недостойны. То есть, конечно, во время Великой Отечественной достойны были, и всё у них получалось, ну так это ж форс-мажор был. А в мирное время такие возможности — они для тех, которые почище.

Захихикала, подумав, что уподобляюсь Ганконеру, от чистого сердца ненавидящему аристократов. Удивительно, как это он рос-рос, а из некоторых комплексов не вырос. Но, возможно, эти мелкие смешные недостатки делают его хоть как-то близким к человеку. Цивилизованный облик и поведение Ганконера — это ведь, скорее всего, тоненькая скорлупа, а под ней то, что выросло и развилось, проведя вечность в аду. И я это пока особо не видела.

Ничего не спрашивая, начала спускаться к своему дракону. Непонятно, как я на него лезть буду, да ещё в двадцатикилограммовом платье, но ведь не мои это проблемы. И точно, из ниоткуда возник трап, как в Шереметьево, но только (конечно же!) золотой. И с красной дорожечкой, раскатившейся к ногам до ступенек дворца. Служанки взяли меня под руки и торжественно и даже с изяществом взгромоздили в паланкин, и сами туда забрались, все десятеро.

Никаких окон в паланкине не было, да и свет проникал только сквозь щели. Быть так близко к харадримкам мне, само собой, не понравилось, ни запахи их, ни тактильность. А тут ещё дракон начал взлетать, и нас затрясло со страшной силой. Потом стало полегче — видно, он набрал высоту и лёг на курс, но чувствовала я себя коброй, которую тащат в тряской полутёмной корзинке неизвестно куда, и потихоньку сатанела. Воздух становился всё более спёртым, начинало поташнивать, так что, когда дракон начал снижаться, я уже мечтала об окончании поездки.

Дамам, похоже, было привычней: во всяком случае, когда дракон приземлился (о, эти прыжки во время торможения!) девы не хуже десантников повыскакивали из коробчонки, и каждая точно знала, что ей делать. Так что, когда оставшиеся две служанки выволокли меня наружу, там уже было шоу: золотой трап, дорожка, лежащие ниц по обе стороны харадримки. И море вопящих, приветственно потрясающих оружием орков. Орда. И я медленно, поддерживаемая под руки, чуть не сгибаясь под весом платья, спускалась в это море — и к Ганконеру, уже ждущему внизу, учтиво протягивающему руку.

Шла, периодически взглядывая на встречающих — да, эти орки мало похожи на тех, которые когда-то давно поймали меня. Меньше напоминают людей. Груды мышц, больше человека раза в полтора, уши острые. Не лица, а морды. Впрочем, это как раз делает их приятно похожими на помесь свиньи с собакой. И видно, что они счастливы и благоговеют перед хрупким и миниатюрным на их фоне Ганконером до такой степени, что рады даже бабе, которую он с собой притащил, и часть этого благоговения достаётся и мне. Ни тени похоти в глазах, да и цацки, на меня навздёванные, отдельно от меня не рассматриваются. Но рыла агрессивные и грубые.

В конце дорожки, у здоровенного зева пещеры, встречающая делегация с хлебом-солью. Точнее, с мясом и косточками. Мне вручили цельного жареного индюка, килограммов двенадцати весом, и тут же надели на шею многорядное ожерелье из косточек. Индюка, по счастью, сразу перехватили харадримки, не забыв вытереть жир с моих рук. Индюк был а натюрель, ни во что не завёрнут. На косточки, висящие на груди, я задумчиво косилась, пока, судя по всему, глава племени толкал приветственную речь. На чёрном наречии, конечно. Ганконер, благосклонно слушавший, иногда тихонько переводил:

— Это ожерелье из костей его бабки, сильной колдуньи, — и, насмешливо скосившись, — дарит от чистого сердца, чтобы она защищала тебя из мира духов. Большой почёт, большое уважение!

Да уж, почёт немалый: по ощущению, они все кости этой бабки в ожерелье запихали, ничего не выбросили или на другие амулеты не оставили. Щедрость.

Гостеприимство распирало вождя, и он пригласил нас в пещеру. Она была размером со стадион, и в центре, над огромной ямой с угольями жарился, как мне сначала показалось, носорог. Судя по размерам. Подойдя поближе, увидела, что у туши есть пятачок и копытца. Госпадя, горный отрог, выдающийся в степь — откуда, на чём здесь такие кабаны отъедаются? Да и племя огромное… чем-то ведь живут. На вид так сытые.

Вокруг огня были настелены вонючие шкуры, и уважаемые члены племени с высокими гостями расселись вокруг. Остальные расползлись по пещере и смотрели с восхищением. Кроме меня, женщина у костра была только одна. Судя по побрякушкам и отстранённости — шаманка.

Гаконеру тут же с почтением всучили отрубленный от туши пятачок, вздетый на нож, которым его и отсекали. Видно, самая ценная часть. Облегчённо выдохнула, когда мне, на другом ноже, с любезностью протянули всего лишь зажаристую часть шеи. Мутить после поездки перестало, свежий степной воздух пробуждал аппетит, а завтракала я только позолоченным фиником. Я б расстроилась, если бы мне дали пятачок. Исподтишка посматривала на Ганконера — тот грыз его без малейшего отвращения.

С осторожным любопытством тихонько спросила:

— Ганконер, тебе не противно пятачок есть? Или ты терпишь ради дипломатии?

Красивое лицо стало очень позитивным:

— Он зажаристый и очень нежный. Попробуй, — и я с ужасом увидела, как он протягивает мне пятачок, чтобы я отгрызла кусочек.

Посмотрела не по-доброму — знает ведь, что пробовать не хочу!

— Не смею отказываться от милости владыки на глазах у подданных, — зажмурилась и укусила.

Что ж, правда нежный и зажаристый. А подданные-то да, смотрели и завиствовали.

— Будь всегда такой покладистой — не пожалеешь, — в голосе Ганконера солнечным лучом проскользнула улыбка.

Следующим блюдом праздничного обеда оказалось белёсое пенистое пиво, и его уже разливали всем в чашки из сухой, стоящей колом кожи. Да уж, кулинарят тут без излишеств. Вспомнился анекдотик про то, что зря ругают ирландскую кухню за скудость — в ней тоже можно состряпать обед из семи блюд. И это будет одна картофелина и шесть кружек пива.

— «Вино двенадцати красавиц», — прокомментировал Ганконер, — самые красивые женщины племени жуют дикий ячмень и сплёвывают в общую бадью. Под действием слюны зерно ферментируется, бродит, и