Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников

Шлыков измерял расстояние до приближающегося врага. Ярость переполняла. Вжавшись в стену и изготовившись для броска, Штык в истовом прыжке приложился лопатой к голове надзирателя. Удар получился такой силы, что не выдержал деревянный черенок. В один миг оба рухнули наземь. Охранник упал, будто под ним разверзся канализационный люк, а Штык приземлившись на четвереньки, с грациозностью кошки оттолкнулся от пола и набросился на жертву, нанеся по голове с десяток молниеносных ударов кулаком, словно орудовал молотком. После этого стал рыскать по беспомощному телу в поисках кобуры с пистолетом и запасными обоймами. Первыми Штык нащупал стальные наручники. Он перевернул лежащее ниц тело, собрал на животе разбросанные руки и застегнул на запястьях браслеты, на случай, если удары по голове не оказались для стража смертельным. Вскоре нашлись пистолет и обойма. В темноте наощупь он проверил обойму в рукояти пистолета, сменную обойму сунул в левый карман, перевёл флажок предохранителя вниз, оттянул затворную раму в крайнее заднее положение и сопроводил рукой в крайнее переднее, не создавая ненужного шума. И хотя Василий Шлыков не был профессиональным военным, он неплохо знал материальную часть оружия и то, что опытные люди могли безошибочно угадать лязгающий металлический звук возвращающегося затвора из сотни схожих с ним звуков. Подобравшись к дверной проёму, он осторожно выглянул — в коридоре никого не было, подтащил послушное тело надзирателя за подмышки ко входу, вытянул наполовину наружу, оставив поперёк широкого коридора, пригнулся, спасаясь от посторонних глаз, и перебрался в комнату с бензиновым генератором. Выглянул в коридор — никого. Отдышавшись и сосчитав до десяти, заглушил двигатель, стремглав вернулся в коридор и залёг за неподвижным телом охранника как за бруствером окопа. В дальней комнате послышалась возня и шум. Внутри вспыхнули фонари и двинулись в коридор, ослепив его. Лучи света пересекаясь и скрещиваясь в беснующихся узорах, вспарывали лёгкую дымку выхлопных газов просочившихся в подвал через форточку, куда они отводились при помощи гофрированной трубы. Вася Шлыков выстрелил по свету, наугад. Секундное смятение и в ответ обрушился шквал огня.

— Не стрелять! Не стрелять! Прекратить огонь! — прозвучали команды. — Эй, слышишь? Не стреляй, доун! — предложил Аллагов.

Шлыков догадался, что последние слова вероятно были обращены к нему. Но отвечать не стал. Теперь он отчётливо ощутил, что в подвале пахло пивом, табачным дымом и человеческим потом. Во второй раз за вечер Шлыков отсчитал от одного до десяти, извлек из кармана запасную обойму, проделал это быстро, бесшумно, словно фокус, осмотрел её. Ещё раз обшарил карманы надзирателя, лежащего спиной к нему на боку в поисках чего — то полезного, вроде патронов. Доступные карманы оказались пусты.

«И верно, зачем охране здесь арсенал? — согласился он. — Никто не планировал штурмовать эту частную тюрьму и освобождать её заложников. Только, если они сами это устоят. Так и случилось», — улыбнулся Шлыков беззубым ртом.

— Слышишь меня? — спросил Аллагов снова.

— Слышу, слышу… — едва слышно, словно самому себе, ответил Василий.

— Ты совершаешь серьёзную ошибку, — сказал Аллагов.

Без треска генератора в подвале стало непривычно тихо, и слова Аллагова звучали раскатистым эхом, будто летели по подвалу и в пути цеплялись за каждый проём, производя короткую перекличку.

— И какую это? — наконец огрызнулся Шлыков.

— Серьёзную, доун, — сказать Аллагов. — Если не хочешь пострадать, сложи оружие и сдайся!

— Зачем мне сдаваться? Чтобы вам было легче меня убить?

— Ты же слышал, что я сказал? Чтобы не пострадать.

— Я слишком долго живу на этом свете, чтобы верить в сказки! Кого ты хочешь обмануть? — прищурил Шлыков глаз, целясь в темноту. — Без жертв такой кипеш не проскочит.

— Рано или поздно у тебя закончатся патроны и придётся сделать выбор!

— Выбор? Выбор сделан! Я убью твоего кореша и кого — то из вас, — пригрозил Шлыков. — Если вы не убьёте его раньше, паля по мне из всех стволов.

— Если нас убьёшь, мы отправимся в рай, а ты просто сдохнешь. Отпусти его.

— Ваш кореш мне пока бронежилетом служит.

— Отпусти его, сдайся — и сохрани себе жизнь, — повторил Аллагов.

— Дай мне уйти! — высказал Шлыков в ответ своё требование.

— Заурбек, ты живой?

— Он не может ответить. Занят очень, — ответил Штык за Заурбека.

— Последний раз предлагаю тебе по — хорошему… — повторил Аллагов.

— Нет. Не будет этого. Сибирский десант не сдаётся! — крикнул Штык.

— Тогда тебя убьют. Жалко тебя… А ты что, служил в десанте? — спросил Аллагов.

— Это сейчас неважно!

— И где?

— Я же сказал: неважно, — ответил Штык.

— Я сам из ВДВ, — соврал Муса.

— Слышал, чеченцев не берут в российскую армию с девяносто четвёртого, из-за понятных событий. Как ты мог служить в десанте?

— С началом войны моя семья бежала в Ставрополь. Оттуда призвали, — врал Муса.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать девять…

В ответ не прозвучало ни слова. Шлыков выдержал продолжительную паузу, гораздо дольше обычного.

— Врёшь ты всё, — грубо сказал Штык. — Никакой ты на десантник. Думал, я десантников не видел? Знаю я зачем ты соврал, — рассуждал он за живым бруствером. — Думал, в голову ко мне залезть, на братство десантное, думал, клюну? Только я тебя на понт взял, я «срочку» на «строгаче» мотал.

— Хорошо, — сказал Аллагов. — Не был я десантником и не стал бы никогда. Мой отец Хамзат Германович Аллагов воевал против русских в первую чеченскую в отряде Руслана Газаева, слышал о таком? «Чёрным ангелом» звали.

— Нет. Не слышал, — признался Шлыков, внимательно вглядываясь в темноту: не заговаривает ли враг ему зубы, подбираясь как можно ближе. — О «Чёрном дельфине» в Оренбургской области слышал, а «Чёрным беркутом» в Свердловской тайге в свое время ещё «опера» пугали.

— Это кто такие? — удивился Аллагов.

— Исправительные колонии особого режима, — сказал Шлыков и добавил. — Для пожизненников. Так что я твоего «Ангела» на хую вертел! Выпускаешь меня или как?

— Давай договариваться: ты отпустишь нашего брата и мы сохраним тебе жизнь. Ты нам не нужен. Твоя жизнь нам не нужна. Нам нужен русский, чьи протезы оказались у тебя.

Вновь образовалась томительная пауза. Шлыков судорожно обдумывал следующий шаг. Аллагов и другие выжидали. Охранник, лёжа на боку, неожиданно подал первые признаки жизни и слабо задёргал несвободными руками.

— Зачем вам он? — крикнул Шлыков.

— У нас с ним старые счёты.

— А! — оскалился Шлыков. — Кажется, я понимаю о чём ты! — догадался он. — Война в Чечне? Кровная месть?

Аллагову потребовалось меньше минуты прежде, чем он постиг умом то, что сказал Шлыков и, когда осознание пришло, он подумал, что сказанное в ответ могло существенно повлиять на ход переговоров. Он вдруг ясно увидел, что совершенно случайно и несознательно из обмена словами