Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников

чуть — чуть, разводил в сарае голубей, вышивал бисером иконы, те что остались от набожной мамаши — у надломленного человека, — каким Алёша себя считал, — проживающего скромную жизнь время текло спокойно», — с завистью вспомнил он.

— С кого начнёшь? — спросил охранник, задрав на лоб нижний край маски и прикурив сигарету.

— С блаженного, — сказал Аллагов. — Второй пусть пропитается атмосферой — больно дерзкий…

— Начни в рыжего, доун. Когда спускались он клялся всё честно рассказать, — согласился охранник. — Борман освободит допросную и сможешь начать.

— Сколько у вас здесь народу? — спросил Муса, говоря о задержанных.

— Трое. Два диверсанта из ВСУ — Борман сейчас колит. И информатор СБУ — уже сознался.

— Почему не в МГБ?

— Должны забрать, ждём.

Муса кивнул:

— Наверху подожду?

— Без проблем. Я сообщу, когда Борман закончит, — сказал надзиратель.

Аллагов прихватил со стола фонарь и отправился к выходу.

Вася Штык впервые за всю свою арестантскую жизни оказался в «одиночке» без двери. В соседних апартаментах то же без двери как сумасшедший грохотал генератор. Исследуя свой каземат в кромешной темноте он свалился в нишу в земле, на дне которой обнаружил штыковую лопату. О том, что это была недорытая могила Шлыкову даже не пришло в голову, а вот наличие лопаты приободрило. Ему удалось перетереть пластиковые стяжки на запястьях о заточенный край стального лотка лопаты, а ближе к полуночи, когда пошёл дождь, забарабанивший по крыше с пугающей силой, Василий настолько окреп духом, что стал следить через проём за передвижениями охраны по коридору, помышляя напасть на них, застигнув врасплох, и всех перебить. Но наброситься не получалось. Вскоре вместе с охранником с верхнего этажа вернулась и троица похитителей. С ними не оказалось того, кто волок Шлыкова из багажника, но был другой, тот, что залепил ему ботинком. Троица остановилась у стола, за которым сидел ещё один надзиратель, и шумно осудила внезапно начавшийся ливень, сбивая капли дождя с одежды, правда, в следующую минуту они уже осыпали похвалами поздний ужин в какой — то придорожном кафе, где ели потрясающий шашлык и шурпу. Чеченцы вели себя так, словно бояться им было нечего — оценил их поведение Штык — враг был сыт, беспечен, и Шлыков накапливал силы.

Неожиданно и громко зазвучала музыка. Лезгинка из приёмника для того, чтобы глушить вопли пытаемых жертв, от которых звенело в ушах, как предположил Штык, оказалась мелодией мобильного звонка. Аллагов выловил из кармана телефон. Звонил командир чеченской роты Бероев.

— Ты где? — спросил Тимур, в голосе которого прозвучало беспокойство.

— На подвале, — коротко ответил Муса. — В чём дело?

— Что там забыл? — последовал очередной вопрос командира.

— Проверяю одну информацию… Зачем звонишь? Случилось чего?

— Ничего не случилось, — успокоил тот. — У меня был командир «Медведей», Игорь Медведчук, интересовался твоей тачкой «три девятки».

— Что ты ему сказал?

— Как есть сказал, доун, — признался Тимур.

— Плохо, — на лице Мусы появилась гримаса недовольства.

— Почему?

— Пока не знаю. Скажу позже, когда выясню.

— Нет, скажи сейчас. Что там у вас случилось?

Эти слова привели Аллагова в мгновенное бешенство.

— Сказал же — позже! — повторил он неуважительно и отключил телефон.

— Веди блаженного, — приказал Муса надзирателю.

Алексей Павлович Суслов, тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения, уроженец села Пески Ясиноватского района Донецкой области Украины, стрелок отряда «Орки», позывной «Ас», с первых минут допроса искренне раскаялся и чистосердечно признался в содеянном. Многое из его рассказа не соответствовало правде, но Суслов не врал, он логически достраивал события, потому что не помнил и половины из того, что случилось за последние пару дней. Делал он это из соображений безопасности, чувствуя исходившую от дознавателей угрозу, а ему невыносима была сама мысль о том, что его будут бить, и уж тем более, не приведи Господь, пытать, доставляя нестерпимые муки. Ведь это было против существующих нравственных принципов и норм морали. На все вопросы Алексей предпочёл отвечать честно, без лукавства — признался, что протезы, которые лежали перед ним, принадлежали калеке из роты, которая дислоцировалась на улице Взлётной в доме номер одиннадцать. Там же, где имел локацию отряд «Орки». Кем был калека — Суслов не знал, имени его назвать не смог, личной неприязни не испытывал, действовал в состоянии помутнения разума и по принуждению. Казалось, Суслов и сейчас пребывал в неясном сознании, рассказывая весьма противоестественные вещи. И то, что он поведал было не менее противоестественным, чем вспарывание живота или скальпировка дикаря. Однако рассказ о том, где и как расправлялись с калекой даже у искушённого Бормана вызвал аффективно — шоковую реакцию. В конце концов, когда Суслов не смог назвать ни района, ни адреса ужасного дома, где в шахте лифта томился человек, нервы главного палача подвала не выдержали и руки сами совершили над пленником чрезмерное физическое действие, в результате которого Ас оказался без чувств.

Придя в сознание, в котором он не рассчитывал встретиться с Борманом настолько быстро, Суслов заплакал.

— Когда это случилось? — спросил Аллагов. — Когда ты напал на русского?

— Вчера… Или позавчера, — зашмыгал Суслов. — Не помню.

— Едем в город? — предложил Муса. — Может увидишь, вспомнишь?

— Не вспомню! Я был пьян… Спросите Штыка, если не верите!

— Кого?

От невероятно дикой истории, поведанной пленным ополченцем, Аллагов напрочь забыл про асовского подельника.

— Васю Шлыкова, моего напарника, — робко сказал Суслов. — Это он всё придумал. Его был план.

Сидя в темноте одиночной камеры без двери и замка, Шлыков готовился дать захватчикам решительный отпор, когда те явятся за ним. Но они не шли и Шлыков нервничал. С лопатой в руках он передумал кучу мыслей, прокрутил в голове десяток сценариев и пришёл к выводу, что идя на прорыв первым, он рисковал утратить внезапность, а последующие шаги вообще не мог представить или те казались ему крайне необдуманными. Был лишь один вариант, который предлагал хоть какую — то надежду на спасение — дождавшись в камере момента, когда за ним придёт охранник, внезапно напасть на него, завладеть огнестрельным оружием и с помощью него пробиться наверх. Таким был у Шлыкова единственный план. В реальности Василий не был тактическим гением или опасным наёмником, но суровая жизнь на зоне научила его осторожности и критическому мышлению, а базовым инстинктом всегда выступал инстинкт самосохранения.

Заслышав в коридоре шум, Штык заметил, что в его сторону направлялся охранник. Он сжал в руках лопату и замер у стены. Луч света фонаря в руках смотрителя рассеянными едва заметными мазками касался проёма и стены напротив, но по мере приближения луч становился мощнее и ярче, таким образом