Царица Армянская - Серо Ханзадян

Великий жрец удалился, гремя деревянными сандалиями о каменный пол.

Все оставшиеся в помещении безмолвствовали. Слышно было только, как

трещало масло в курильнице. Мари-Луйс подошла к огню, провела по нему

ладонью и громко, четко выговорила:

— Сообщите хеттским жрецам, я разрешаю жертвоприношение Шанту только

животными!

Властитель Нерика поклонился и вышел. Царица долго стояла недвижно

перед чашей с огнем. И, словно бы пожалев Таги-Усака, спросила:

— Помнишь песнь, которую ты сложил в честь Масиса?

— Помню, божественная...

— Спой.

Таги-Усак оторопел: петь в такую тревожную пору? Сейчас?..

— Сжалься, царица!..

— Не царица. Перед тобой слабая женщина. Спой мне. Ты недостоин

царицы. Перед тобой всего-навсего потерявшая голову самка!..

И тут Мари-Луйс вдруг стремительно удалилась.

Завтракала она только в обществе жены и дочерей властителя Нерика.

Вина подавать не велела.

Дверь внезапно отворилась, вошел Таги-Усак и доложил, что великий

жрец хеттов Кама Вараш желает видеть царицу.

После долгого молчания Мари-Луйс попросила провести Кама Вараша на

балкон башенной части дома, откуда видна городская площадь.

Сама она не сразу пошла к нему.

Кама Вараш поднял свой жезл в знак приветствия. Мари-Луйс отметила,

что настроен он воинственно.

Царица посмотрела в окно. Со стороны давильни, где делали вино,

варили пиво, появилась еще троица жрецов. Вдалеке были жилища храмовых

рабов. Там толпились какие-то люди. Молодой жрец играл им на лире...

Белый хитон великого жреца был местами прожжен, видно, от огня

курильниц.

— Чем я заслужила чести удостоиться твоего посещения, человек

Мурсилиса?

Кама Вараш и двое сопровождающих его хеттских жрецов одновременно

поклонились. На правах старейшины Кама Вараш приложился к полам одежды

царицы и затем проговорил:

— Великая царица, когда бог Мардук пробуждается, он требует, чтоб

свершилось жертвоприношение человека в честь бога Шанта! Это бывает обычно

в весенние дни. Армяне, подобно нам, хеттам, тоже соблюдают такой обряд.

— С весной связан и другой обряд — пост. Так, может, ты лучше станешь

поститься, Кама Вараш? — сказала Мари-Луйс — Это было бы полезно, а то

живот у тебя уж вон как раздулся.

Кама Вараш что-то пробормотал. Голос его постепенно терял ту

твердость и уверенность, которые придавали ему значительность и должны

были внушать страх окружающим.

— Царь-солнце Мурсилис начертал и печатью своею заверил закон о том,

что в жертву приносится человек. Не следует этому противиться, великая

царица.

— Я уже объявила, что впредь такому не бывать, что я запрещаю!

— Но мы же должны жить в дружбе и согласии, великая царица?..

— Да, но иной друг ведет себя словно ребенок: чем больше ему

позволяешь, тем больше он безобразничает. Вот я разрешила, чтоб ты остался

в нашем городе, да, видно, наглость в ваших людях сильнее всего. Ты уже

пытаешься повелевать мною.

Кама Вараш, приложив руки к груди, сказал:

— Не обвиняй невиновного, великая царица. Упрек твой воспринимаю как

особое внимание ко мне. Но знай, бог Шант — и наш, и ваш бог — не

довольствуется в качестве жертвы ни печеностями, ни бычками, ни овцами, ни

разливанными винными морями. Он может наслать на нас великую беду, скажем,

эпидемию страшной болезни или засуху, если мы не принесем ему в жертву

человека.

— Ваши боги для нас, армян, неприемлемы. Вы поклоняетесь свинье, а

нам она ненавистна. У вас есть бог Кар Хуху, а мы знать не желаем об этом

исчадии зла и распутства.

— Да, но этот Кар Хуху и ваш бог?..

— Был некогда и нашим, — не отрицала Мари-Луйс — От него даже у нас

повелся род Каргов, люди которого возвели крепость и город Карг. Но

поклоняться ему запретил наш царь Уганна, и мы уже давно не признаем этого

бога.

Она еще напомнила Кама Варашу, что они, хетты, и собак приносят в

жертву своим богам. И, между прочим, покровительнице животных богине Инаре

тоже.

Кама Вараш усмехнулся:

— Вспомни, божественная, что жрецы вашего рода Мамкуна, потомков

Гайка, тоже собак в жертву приносят. Вы ведетесь от племени Армана. Они

еще за три тысячелетия до нас оставили о себе письмена. У их богов были

собачьи головы, а значит, мы все от одного корня: и вы — армяне, и мы —

хетты.

— Возможно, — не возражала Мари-Луйс, — но вы от своего корня давно

отступились, а ваши жрецы потакают блуду и всякой скверне.

— Я не обижаюсь, справедливая царица, потому что все тобою

сказанное — истинная правда. Но все то, что делается на земле, под землей

и на небесах, совершается по воле богов. Помни, что и мертвые вечно

живы...

Мари-Луйс пригласила Кама Вараша и его спутников отобедать, и за

обильным угощением разговор велся все о том же. Когда гости собрались

уходить, Кама Вараш ниже обычного склонился перед царицей.

— Ты перевернула мою душу и сердце, благословенная царица, удостоив

меня уважения и почестей. Я исполню твое желание, не стану приносить в

жертву человека.

Мари-Луйс проводила хеттов до самого выхода. Когда она возвращалась,

ей навстречу шел Таги-Усак. Он низко поклонился.

— А тебя обманули, великая царица.

— Однако ты забываешься! — сурово заметила она. — Кто здесь царит, а

кто в слугах пребывает? Что за тон, как разговариваешь со мной?..

— Кама Вараш обманул тебя, божественная. Убей меня, но он обманул, и

я не стану молчать, поскольку дело касается тебя и чести армянской царицы.

Кама Вараш принесет в жертву своих девственниц.

Мари-Луйс взъярилась:

— Молчать! Слышишь, молчать!

И она, не глянув больше на Таги-Усака, удалилась. А он стоял

недвижим, с опущенной головой. В полночь Мари-Луйс велела позвать его.

Таги-Усак пришел усталый и мрачный. Царица повела его в небольшую комнату,

где едва светился маленький огонек в чаше. На деревянной кровати спала

златокудрая миловидная девушка.

— Как ты думаешь, кто это? — спросила Мари-Луйс.

— Кажется, девушка, предназначенная хеттами в жертву Шанту?..

Царица вывела его из комнаты.

— Несчастная будет спать два дня и две ночи, пока не кончится

действие дурманящего зелья, которым ее опоили. Кама Вараш подарил мне это

дитя в приемные дочери.

Таги-Усак опустился на колени, обхватил руками ноги царицы и

взмолился:

— Не верь Кама Варашу! У него есть другая девушка для

жертвоприношения. Он хочет обвести тебя. Не верь ему!

Мари-Луйс вырвалась из его рук и сердитая удалилась. Уже из-за двери

она крикнула:

— Не смей попадаться мне на глаза!

Таги-Усак, ошеломленный, так и остался на коленях.

* * *

Великий жрец Арванд Бихуни с ритуальными телодвижениями приблизился к

колоннам храма Мажан-Арамазда. Их было четыре, мраморных, массивных

колонны с входными вратами посредине, украшенными чеканкой с образом

Мажан-Арамазда в центре.

Паломники до того излобызали медь чеканки, что она местами

протерлась. Жрец благоговейно погладил изображения богов и, поддав плечом

створку, вошел в храм.

Внутри было темно. Из ниши вдруг вынырнул какой-то призрак с белою

бородою по пояс и запалил факел. В конце храма, под самый верх поднималась

причудливая пирамидальная колонна, с которой свисал принесенный в дар

храму царем Уганной его заветный щит, целиком из чистого золота. У дверей,

ведущих в помещение для жертвоприношений, высились два толстенных столба.

На стенах были изображены теленок и корова. В углу стоял треножник,

напоминающий: бычьи копыта, на нем купель с водою для отпущения грехов.

Великий жрец обмакнул пальцы в воду, провел ими по лбу и по бороде,

подсыпал ладана в курильницу и опустился на приступок возле нее. Старый

жрец омыл ему ноги.

— Вода у тебя тухлая, — сердито сказал Арванд Бихуни. — Почему не

меняешь ее?..

В узкой келье на циновках сидели четверо хеттских жрецов. Среди них