Царица Армянская - Серо Ханзадян

сердце у Андзева разрывается. Да и что ж в том такого, что хочется быть

царем? Его родословная ведется от самого прародителя армян достославного

Гайка. В своем дворце он уже давно завел и царский трон, и правило

величать себя царем.

После завершения обеда Каранни попросил, чтобы Андзев прислал

каменщиков сюда, на берег моря.

— Мне очень нравится тот маленький островок. Видишь, вон?.. Будь

добр, подари его мне. Я хочу построить там башню и поставить на ней

часового. Царь хеттов Мурсилис делает вид, что ищет сближения с нами, но

на уме у него одно: уничтожить и меня, и тебя и захватить твое море Наири.

А за остров я дам тебе две сотни коней и десять колесниц.

Андзев опустил голову, скрывая лицо, которое — он это чувствовал —

страшно побледнело.

— О божественный, не надо мне ничего. Я с радостью дарю тебе этот

остров, в честь твоего, такого приятного для меня, приезда.

— Только в обмен, дорогой Андзев! — сказал Каранни. — Право на землю

священно. Там, где у земли нет хозяина, человек теряет честь и совесть,

там рушится разум, исчезает разница между скотиной и пастухом, ее пасущим.

* * *

Андзев поспешил исполнить просьбу престолонаследника, и каменщики

очень скоро были доставлены на берег. Каранни вместе с ними отплыл на

лодках и высадился на острове.

У одной из скал у рыбаков были построены шалаши. Именно там и

заложили основание башни.

Каранни сделал каменщикам подарки. А затем, обращаясь к Андзеву,

сказал:

— Поскольку остров этот теперь мой, то, выходит, и все, кто на нем

обитают, тоже принадлежат мне? И эти рыбаки, и каменщики? Не так ли,

Андзев?

— Так, так! О, конечно же так!.. — поспешил заверить родоначальник

Васпуракана.

— А ты, Андзев, мудрец!..

Каранни объявил, что освобождает от рабства и рыбаков, и каменщиков,

что теперь они свободные люди.

Изрядно опешившие, эти свободные люди в знак благодарности кинулись

ему в ноги. А Каранни уже занялся другим: он велел привезти к нему с

берега Нуар. Увидев девушку, престолонаследник не смог посмотреть ей в

глаза: сердце еще горело огнем.

Нуар вся дрожала, предчувствуя, что с ней произойдет что-то страшное.

Может, престолонаследник решил принести ее в жертву, бросить в основание

строящейся башни?..

Каранни взял девушку за дрожащую руку, подозвал того юношу-рыбака, с

которым беседовал у костра, потянул и его руку и соединил их ладони.

— Держи ее крепко, свободный человек. Знай, что я даю тебе ее в жены.

Этот остров и омывающие его воды — мой вам подарок, тебе и твоей жене.

Навечно владейте им из поколения в поколение.

Родоначальник Андзев побледнел. Каш Бухини незаметно наблюдал за ним:

«Лопни, чванливая свинья! Царем хочешь стать! Ха-ха-ха!..»

Нуар заплакала, не выпростав руки из горячей ладони растерянного

юноши, и оба они опустились на колени перед престолонаследником. Верховный

жрец благословил их.

Каранни приказал Андзеву, чтобы в башне, когда она будет достроена,

был установлен жертвенный алтарь супруги бога Ара богини Нуар.

— О Нуар! О райское диво! Нет другой радости, кроме тебя!..

Возвратились на берег. Каранни всю ночь пил виноградное вино и

обнимал то одного, то другого из пировавших с ним родоначальников.

— Братья мои, собственными руками я погасил светильник своей

радости!..

Тревога родоначальника Андзева не рассеивалась: царевич наверняка

знает, что у него на уме... И зачем надо было ехать сюда, да еще привез

обоих сыновей и целых полсотни воинов. Мурсилис обещал прислать корону.

Теперь уж, пожалуй, опоздал. Скоро, чего доброго, и голова с плеч слетит.

Подумал такое — и от ужаса всего передернуло. Страшен этот совсем еще юный

престолонаследник.

Каранни поднялся и объявил:

— С рассветом тронемся в путь, пойдем в сторону горы Тондрак, в

Айраратскую страну.

— Доброго пути! — радостно воскликнул Андзев. Однако, тут же

опомнившись, что этой радостью выдает себя с головой, добавил уже другим

тоном: — Но почему так скоро уезжаете, божественный?

Каранни обнял его.

— Э, брат, так надо! Ты, как немощный, останешься у себя дома, а

сыновья твои поедут со мной. Оба будут при мне.

Андзев со страхом подумал: «Берет моих сыновей заложниками. До чего

же он хитер и жесток. Прощай теперь корона...»

Море билось волнами о берег, и луна качалась на них.

Бушует, родимое... Где ты, Нуар? Не свет ли белых твоих грудей

лучится в пенящемся море?

Оставайся с миром, море Наири! Оставайся с миром, Нуар...

* * *

Мари-Луйс приказала нерикцам закрыть храм Шанта и впредь поклоняться

только Мажан-Арамазду и его супруге богине Эпит-Анаит.

Это показалось опасным властителю Нерика, но он ничего не сказал,

только смиренно опустил голову. Царица недобро посмотрела на его крепко

сжатые губы.

— Ты не согласен с моим решением? — спросила она.

— Да как сказать... Шант злонравен и мстителен, божественная. К тому

же он почитаем хеттами...

Царица жестким и даже грозным голосом сказала:

— Знай, если пренебрежешь моей волей поклоняться только

Мажан-Арамазду, славе армянской нации, ее покровителю и благодетелю,

вселяющему мужество в наших людей, и его и мой гнев будут безмерны. Всяк,

кто не исполнит моего повеления, сгинет вовсе!

Властитель Нерика, который ненавидел хеттов, причинявших ему немало

ущерба, снова склонился в почтительном поклоне.

— Да будь благословенна твоими богами, царица наша! Тобою жива моя

земля! Твоими устами да глаголет благорасположенная к нам богиня

Эпит-Анаит! Воля твоя священна и будет исполнена! — И он облобызал ей

ноги.

— Не забывайте воздавать должное Мажан-Арамазду! — сказала

Мари-Луйс — И помните, если хоть чуть поколеблется величие и слава его

храма, быть беде: перестанет тогда плодоносить земля, недетородны будут

ваши женщины. Чего вы трусите перед Шантом, перед этим получужим богом? И

в заблуждении-то, и в обмане вы пребываете именно из-за вашей

приверженности ему. Итак, обратитесь отныне в почитании к богу

Мажан-Арамазду. Только к нему.

Властитель и его люди повернулись туда, где высился каменный идол в

образе Мажан-Арамазда. Все разом воскликнули:

— Прости, прости, Мажан-Арамазд, бог наш, спаситель! Даруй нам

отпущение грехов! Не гневайся на заблудших, коленопреклоненно молящих тебя

забыть наши прежние греховные думы и деяния!..

Было решено все священные обряды отправлять только в храме

Мажан-Арамазда, а храм бога Шанта держать закрытым и не воскурять ладана в

его честь.

Когда почти все уже вышли, Мари-Луйс знаком руки попросила астролога

Таги-Усака задержаться. Ее бесило, что Таги-Усак хоть и находится при ней

в Нерике, но его как бы нет. Не властна она над ним и очень это чувствует.

В минуты таких вспышек гнева она делалась сама не своя. Как-то

разбила вдребезги подарок египетской царицы — зеркало в серебряной оправе.

В другой раз распорядилась убрать вон из Нерика белого слона, ее же,

египетской царицы, дар, присланный ранее.

— Не нужно мне все это! Я задыхаюсь от чужих вещей, чужого духа!..

Мамка и служанки в страхе забились в дальних закутках, призывая в

помощь силы богов. Таги-Усак молча стоял в сторонке, ощущая себя

рабски-ничтожным перед этой грозной женщиной.

Мари-Луйс с неослабевающим гневом посмотрела на него.

— Ты, конечно, доволен, что вывел меня из себя?! О ничтожный раб!..

Таги-Усак спокойно, с достоинством поклонился.

— Только один бог, царица!..

Его спокойствие, показавшееся ей признаком крайней холодности, ужасно

задело самолюбие Мари-Луйс.

— И ты!.. Слышишь, и ты!.. Знай, то, что не принадлежит мне, должно

быть уничтожено!..

Таги-Усак опустился перед ней на колени.

— Знаю, божественная царица! Знаю и одобряю и мысли твои, и деяния.

Знаю!..

Царица встала, подлила в светильники масла. Таги-Усак заметил, что