На волоске - Лиза Сивен

дело или нет, я начинаю нервничать. Девчонки встают со скамейки, чтобы лучше меня видеть. Они оценивающе разглядывают меня, а я этого терпеть не могу. Почему каждый может позволить себе судить, оценивать, критиковать? Какой смысл смотреть на всех так, будто они скот на базарной площади?

Я раздраженно оборачиваюсь на девчонок, хихиканье которых доносит до меня ветер. Я мог бы подойти к ним и спросить, что их так забавляет. Но давайте посмотрим правде в глаза: я к этому не готов. Потом, в очередной раз бросив на них взгляд, я замечаю профиль огненно-рыжей Леаны, от которой без ума Джаспер. Я понятия не имею, кто ее подружки, и не задерживаюсь там надолго. В панике я быстро отворачиваюсь, надеясь, что она не видела моего лица.

Чем дальше я отхожу от парка, тем больше стараюсь себя успокоить. Она не могла узнать меня с такого расстояния; она не разговаривает со мной в школе, только посмеивается, когда Джаспер издевается надо мной. Что ни говори, а красивые волосы еще не говорят о внутренней красоте человека. Может, Сураи это тоже касается? Она, по крайней мере, никогда не смеялась надо мной при всех. Я возвращаюсь к монотонному ритму бега, погружаясь в воспоминания под пение Бенджамина Клементина.

В первый раз, когда я ее увидел, она мне улыбнулась. Открытая, широкая, лучезарная, заразительная улыбка девушки такой красивой, такой… Стрела Амура попала мне прямо в сердце. А потом этот радужный мыльный пузырь лопнул, когда ее сестра обогнала меня и бросилась к ней в объятия. Я иногда вспоминаю об этом, когда смотрю на нее, не решаясь подойти.

Я знаю. Мечты не питают духа, если не пытаться их реализовать. Но лучше быть честным с самим собой: у меня нет ни единого шанса. Она уже встречалась с парнями — ревность душит меня бо́льшую часть времени, — но, серьезно, учитывая саундтрек, который повсюду меня сопровождает, — «Когда вновь увижу чудесный тот край…», лучше даже не подходить к ней, чтобы не наткнуться на отказ. Или хуже того: на жалость. Никто не умирает от любви к трусам, которые не могут принять самих себя.

Глава 10

— Где твоя племянница? — взволнованно спрашивает папа, прожевав одну порцию жареной курицы и тушеной картошки и еще не принявшись за другую. — Разве она не должна была обедать с нами?

— Ее новый начальник предложил ей поработать сегодня, — объясняет мама. — Одна из официанток заболела.

— Что ж, хорошо. Но тогда надо было покупать одну курицу.

— Ну нет! — восклицает Манон. — Зато еще останется.

Какая же она маленькая обжора! Я ей улыбаюсь, и она снова показывает мне содержимое своего рта. Когда она уже перестанет так делать…

— Какая гадость!

С коротким смешком она кладет себе еще картошки. Хотя сегодня всем как-то не до веселья. Уж не из-за меня ли это? У меня талант портить всем вокруг настроение, а моя вчерашняя беззаботность исчезла без следа из-за нерешенной дилеммы. Снимать или не снимать? Я не хочу расставаться со своим париком, когда только начал к нему привыкать. Мои родители и сами наверняка задаются этим вопросом. К счастью, они никак не комментируют сложившуюся ситуацию. Маму явно снедает любопытство — ее глаза горят, а руки тянутся поправить очки каждые две минуты.

— Итак, ты ходил бегать утром.

— В парк неподалеку. Хорошо прочищает мозги.

Ее торжествующий вид не остается незамеченным. Папа прокашливается, прежде чем тоже заговорить с сарказмом и недомолвками.

— Все лучше, чем весь день сидеть за компьютером…

— Мы можем пойти в кино? — перебивает его Манон, которой одинаково нет дела ни до нашего разговора, ни до тарелки макарон, которая стоит перед ней. — В среду вы сказали, что, может быть, сходим на выходных.

Готов поспорить, она может назвать точный час и точную минуту, когда эти несчастные слова были произнесены.

— И потом, у меня все хорошо с оценками, — продолжает настаивать она. — Я очень стараюсь.

Смущенное молчание: родители не горят желанием куда-то идти. Папа, скорее всего, собирался гладить рубашки перед телевизором, а мама — готовиться к занятиям.

— Не знаю, Пукито, — отвечает она. — На улице хорошая погода, а мы еще не выходили из дома. Я бы сходила прогуляться в лес. И покормить оленей хлебом!

— Да, да!

Перспектива покормить животных приводит в восторг мою сестру и заставляет ее тут же забыть о кино. Манон вспоминает последнюю прогулку по лесу и начинает в подробностях пересказывать нам все, что с ней тогда приключилось, не давая никому и слова вставить вплоть до конца обеда. Утонув в потоке ее слов, я возвращаюсь к спору с самим собой. Я бы очень хотел и дальше ходить в парике. Но в парке я сбежал, едва завидев кого-то из школы. Я не думаю, что готов или хотя бы достаточно смел для того, чтобы столкнуться со своими «школьными товарищами».

Вкуса тающего во рту картофеля недостаточно, чтобы заглушить усиливающуюся горечь. Скоро мне снова предстоит увидеть в зеркале монашка Маттео. Бррр…

Я украдкой смотрю на отца. Он побрился и подстриг бороду; лысый или нет, он довольно красив. Угловатые черты лица смягчает борода, голубые глаза привлекают внимание, а теплая улыбка говорит об уверенности в себе. Сколько раз он говорил мне, что, когда я созрею, я приму свою внешность, что с годами я стану увереннее и примирюсь со своей лысиной? Он вот как раз себе нравится. Но в моем возрасте никто не хочет выглядеть на сороковник. Да и не может быть у нас с ним одинакового пути, одинаковой зрелости…

Сразу после того, как мне стукнуло шестнадцать, к волосам стало совершенно невозможно прикоснуться без того, чтобы в руке не остался целый клок. Каждый раз, когда я мыл голову, в душе засорялся слив. Летом в образовавшиеся «бреши» стала видна кожа головы. Мама тут же отвела меня к врачу, который нас обнадежил. Он сделал все возможное, чтобы остановить этот процесс. Посоветовал сменить питание, заподозрил гормональный сбой, бла-бла-бла. Я дословно следовал всем его рекомендациям, включая безропотное поедание шпината; мои крема, лосьоны и тому подобное проделали дыру в семейном бюджете, а таблетки я глотал пачками. Это не помогло. Приговор: наследственная андрогенная алопеция. Повторные обследования его подтвердили.

Я продолжил пить антигормональные препараты, следить за питанием и даже отчаянно убеждал себя, что это работает. В школе я никому ничего не сказал, включая моих друзей: Самира, Бена и Жан-Жозе. Полная тишина в эфире. Это был мой предпоследний год, и у меня еще