Флешбэк мечты - Морин Гу

мелкого поражения и осознания реальности я вдруг сполна ощутила, что со мной происходит: я неведомым образом оказалась в прошлом и теперь понятия не имею, как отсюда выбраться. Я здесь совсем одна.

В горле образовался комок, я быстренько отвернулась, чтобы дежурная не заметила моих слез. Потом подняла глаза и увидела знакомое лицо. С дивана в вестибюле на меня с любопытством смотрела пожилая женщина.

Я моргнула.

– Миссис Джо?

Она была гораздо моложе. Всего несколько седых прядей, прямая спина. Но главное – она смотрела на меня совершенно ясным взглядом.

– Это ты, агасси.

У меня перехватило дыхание. Неужели она меня узнала? Она назвала меня словом, которое подходит для любой молодой женщины, однако в ее глазах я прочитала узнавание.

Она поднялась, помахала дежурной.

– Это моя внучка. Оки-доки?

Дежурная кивнула, а я уставилась на миссис Джо, которая уходила к лифтам. Что? Во-первых – она говорит по-английски? Во-вторых – у нее уже началась деменция? Тем не менее я пошла за ней следом, плохо понимая, что делать дальше и куда мне еще деваться. Хоть один знакомый человек – я увидела в ней частичку дома и уцепилась за это чувство, как за спасательный круг.

Мы зашли в лифт, миссис Джо нажала кнопку пятого этажа. Тот же этаж, на котором они с бабулей будут жить в будущем. Я нервно посмотрела на нее.

– Э-э… я даже не знаю, стоит ли…

– Ты ела?

Что? У нее явно деменция. Она, похоже, действительно приняла меня за свою внучку. Внучку ее я несколько раз видела – в будущем. Замужем, сильно старше меня. Но здесь, в прошлом, мы с ней, наверное, ровесницы.

Все время считать приходится.

Отказаться от еды я не могла. И, если честно, здорово проголодалась. Я покачала головой и ответила «нет» по-корейски.

Она кивнула:

– Ладно, тогда давай обедать.

Услышав мой ужасный корейский, она снова перешла на английский.

Была половина одиннадцатого, но я никогда не стала бы спорить с пожилым человеком о том, когда положено есть. Мы прошли мимо комнаты хальмони, у меня сжалось сердце. Но хальмони где-то здесь, в этом прошлом. Она здесь и не в коме. Мне это было просто не осознать. Перед глазами стояла она со всеми этими трубками в теле.

Миссис Джо сварила рис, приготовила рыбу – я сидела на кожаном диване и ждала. В квартире у нее повсюду были салфеточки, как у бабули из сказки. На полках стояло несколько фотографий, но, в отличие от квартиры хальмони, ни одного цветка.

Когда обед был готов, я села на пол рядом с кофейным столиком, на котором миссис Джо расставила еду. Я делала вид, что все совершенно нормально, хотя все было с точностью до наоборот. Странно до невозможности.

Некоторое время она молча смотрела, как я ем, и с каждым моим глотком вид у нее становился все довольнее. А потом наконец заговорила совершенно вменяемым голосом:

– Кто ты такая?

Я чуть не поперхнулась.

Она подала мне стакан воды, постучала по спине. Я глотнула.

– Я Сэм.

Миссис Джо прищурилась:

– А, значит, ты племянница Юн Джи-онни.

Правда? Я ничего не ответила, однако она удовлетворенно качнула головой.

– Возьми еще сингсонга. Я сегодня свежий сделала.

Я улыбнулась, услышав смесь корейского и английского. Как у хальмони. Та миссис Джо, которую знала я, и по корейски-то говорила с трудом, а по-английски ни слова. Контраст этот меня огорчил, я сглотнула комок в горле – вместе с рыбой.

– Оставайся здесь.

Я подняла на нее глаза.

– Простите?

– Ты где поселилась? В гостинице? Не надо зря деньги тратить. Живи здесь.

– Нет-нет. У меня все хорошо.

Она не сводила с меня взгляда. Ровного, спокойного.

– Сэм. Раньше? Ты плакала. Тебе негде жить.

Такие предложения не принимают под чужой личиной. Не обманывают старушек. Особенно старушек с деменцией. Ну, может, пока и не с деменцией, но она у нее будет в будущем. Но куда мне деваться? А если я здесь на много дней? Недель? Больше чем про несколько недель мне просто думать не хотелось.

Я, помедлив, кивнула:

– Хорошо. Хорошо, большое вам спасибо.

Миссис Джо в ответ только хмыкнула, явно не нуждаясь в моей благодарности.

Она продолжала жевать, а я старалась не плакать. Тишину заполняло тиканье старых деревянных часов с кукушкой, ритм меня успокаивал – я подстроила под него свое дыхание. Впервые с тех пор, как я здесь оказалась, на душе стало спокойно.

Когда миссис Джо убрала со стола, я заметила, что из груды журналов на полу что-то торчит.

Газета.

Я схватила ее, вытащила наружу. Корейская, дата напечатана совершенно четко: 12 октября 1995 года.

Когда перед глазами перестали мерцать звезды, я глубоко вздохнула. Так. Подсчитала. Маме семнадцать лет. Она в выпускном классе, как и я. Четверг, 12 октября. Тот самый день, когда я покинула свое время.

Мне нужно вернуться обратно, и совершенно ясно, что ключ к этому – мама или хальмони. Папа вырос в Иллинойсе, так что он здесь явно ни при чем.

– Миссис Джо?

Она оторвала взгляд от раковины, где мыла посуду:

– М-м?

Я прошла на кухню и осторожно оттеснила ее в сторонку:

– Давайте я помою посуду.

– Ты не умеешь.

Я скорчила рожу:

– Что? Конечно, умею, я же не ребенок.

Она рассмеялась:

– Конечно, ребенок. Эгги.

Младенец. Ржу не могу.

– Меня в детстве научили мыть посуду, и, если вы мне не позволите, вы обидите моих родителей.

Тактика сработала. Она фыркнула и сняла розовые резиновые перчатки.

– Ну давай.

– И еще… я хочу спросить. – Я старалась говорить беззаботно.

– М-м?

– У вас есть машина?

глава 10

Проталкиваться на здоровенном «вольво» миссис Джо сквозь поток транспорта оказалось настоящей мукой. Тем не менее до Норт-Футхилла я добралась целой. Мама выросла на окраине, там тесно стояли многоквартирные дома, в которых кишели эмигранты. Когда я была совсем маленькой, мы часто приезжали сюда навещать хальмони. Съехала она, когда мне было лет шесть, и с тех пор жила в доме для пожилых.

Но ехала я не к ней в квартиру. А совсем в другую часть города, на дорогой уличный рынок, пристроившийся у подножия гор.

Я завела машину на парковку, выключила зажигание. Все так, как мне запомнилось: химчистка затиснута между американской пекарней и аптекой, большая витрина, над ней маркиза в оранжевую полоску. «Химчистка Оак-Глен» – надпись была сделана вычурным шрифтом, с украшением из желудя с листиком.

Внутри ничего не было видно: полуденное солнце так и било в стекло. Но я уловила какое-то движение и вгляделась, прищурившись.

За длинным пластмассовым прилавком проворно двигалась какая-то женщина. Профиль я различала с трудом – но волосы были убраны в знакомый узел, поза величественная. Блин горелый.

Я вытащила телефон, включила.

Привет, хальмони. Помнишь, когда мама вышла на работу, а я после уроков все время торчала у тебя в химчистке? Больше всего я любила рисовать на оберточной бумаге. Сильно надавливала на карандаш, потому что иначе цвета было не видно. Ребенку, наверное, стало бы скучно целыми днями сидеть в химчистке, но с тобой было очень здорово.

Тут я умолкла, потому что голос звучал странно, хрипло. Нет, это все-таки полная жесть – отправить меня в прошлое именно тогда, когда моя бабушка лежит в коме.

Хотя, может, в этом и суть.

А что, если я с ней поговорю, пусть даже совсем коротко, и сразу все прояснится. Звучало это бредово, но ведь я приехала в прошлое на волшебном хетчбэке, так что…

Я вылезла из машины – дверца открывалась тяжело, неуклюже. Машина была древней даже для этой древней эпохи. Обалдеть.

Я посмотрела, во что одета. Белые кроссовки, джинсы, рыжая толстовка, лавандовая ветровка. Вроде все вменяемое, хальмони не заподозрит, что я из будущего. У меня с собой ни гироскутера, ни голографических очков. Телефон засунут в карман, его не видно.

А почему у меня нет голографических очков?

Когда я вошла, звякнул колокольчик. В нос ударил знакомый запах, сразу напомнив, как я приходила сюда после школы в последние месяцы работы этой химчистки, – душный запах химикатов.

Все было почти точно таким же, как в моих смутных воспоминаниях. Оранжевая стойка, стена, на которой висят катушки с цветными нитками, написанное от руки объявление: «Оплата наличными». Рокот движущейся вешалки с одеждой, шорох полиэтиленовых чехлов, в которые запакованы заказы.

А что здесь оказалось самым знакомым? Хальмони.

– Добрый день! – Она стояла ко мне спиной и перебирала какие-то пальто. Я смотрела на нее – малиновый кардиган, коричневые брюки, волосы темные, блестящие, без единой седой нитки.

Когда она обернулась, я подумала: ну, сейчас музыка заиграет. Но я просто увидела ее лицо, которое знала лучше всего на свете. На лице улыбка и вопрос:

– Чем я могу вам помочь?

Я сглотнула, приказала себе не давать воли чувствам.