Флешбэк мечты - Морин Гу

шла за ней в гараж.

Ехать сквозь дождь было нелегко, я таращилась в телефон, только бы не общаться. От нашего взаимного недовольства в машине стало нечем дышать. Я подключила через блютус свой телефон, поставила BLACKPINK.

Мама тут же убавила звук:

– Фу, это что за вопли?

– Да так, самая популярная корейская девичья группа. Типа распространяют корейскую культуру по всему земному шару, ну да ладно.

– А, хорошо, но я бы сильнее этому радовалась, если бы музыка была вменяемой.

– Ясно, бумер.

У мамы дрогнули губы. Мы однажды заговорили о том, что мама как-то умудрилась не войти в Поколение Х. Я попыталась сделать про это ролик в тиктоке, но она пригрозила отобрать у меня телефон.

– Тебе так нравится корейская попса, а когда я была девочкой, если бы я начала ее слушать, от меня бы все отвернулись, – сказала мама, вглядываясь в стекло, по которому сновали «дворники».

Я скривилась:

– Теперь-то ты взрослая. И, мне кажется, тебе пора всерьез разобраться с вопросом, почему ты так ненавидишь все корейское.

Мамины глаза полыхнули:

– Я не ненавижу «все корейское», и мне не нравится, когда человек без жизненного опыта навешивает на меня такие ярлыки.

Это было предупреждение. Мама заговорила адвокатским голосом. Я уже собиралась пойти на попятный, когда заметила, как она свернула на Вэлли-Вью-роуд.

– Мам, нам же не сюда.

– Знаю, – произнесла она беспечно. – Поедем другой дорогой.

– Какой дорогой? – У нас что, много способов доехать до школы? И, на самом деле, мы едем как раз от нее, в сторону центра.

Она не ответила, я взглянула на нее с подозрением:

– Мам?

– Саманта.

– Куда ты меня везешь? – На следующем повороте я все поняла. – В «Гарденз»? Мы за покупками, да?

– Да, – сухо ответила мама, аккуратно заводя машину на открытую парковку «Гарденз» – огромного супермаркета. Куда ни глянь, автоматические поливалки и деревья, подстриженные в форме разных фигур.

– Нам что-то важное нужно купить? – Я посмотрела на большие часы. Точно опоздаю. – Да тут вообще открыто?

– Ты помнишь, что во время пандемии мне в «Гарденз» назначили личного консультанта.

– Э-э… да, помню. Тогда всем было тяжело.

Мама пропустила мой сарказм мимо ушей.

– Так вот, с тех пор я так часто у них что-то покупаю, что у меня, – она встала на место с надписью «ВИП», у самого входа, – появилось право приходить сюда в неурочные часы.

– Ну… ладно. Ты хочешь пройтись по магазинам? Вот прямо сейчас? Со мной?

Мама одарила меня лучезарной улыбкой – какую приберегала для незнакомых, чтобы они почувствовали себя раскованно:

– Ради бального платья можно и школу прогулять!

Мой мозг отказывался во все это врубаться.

– Платья?

– Да, для бала. В этом году оно тебе понадобится, раз уж ты номинантка.

Абсурдность этого заявления брякнула мне по голове, точно крышка рояля в мультике.

– Ты это… серьезно?

Ее жизнерадостность поутихла.

– А ты думала, несерьезно?

Я всплеснула руками, чувствуя, что я тут единственная, у кого не поехала крыша.

– Это потому, что хальмони в больнице и я теперь точно не буду королевой бала?

Мама отстегнула ремень безопасности.

– Я поэтому тебя сюда и привезла. Чтобы ты немножко развеялась. Думала, ты очень ждешь этого бала.

– Жду этого бала? – Я только и могла, что повторять за мамой ее слова, потому что мне казалось – она говорит на иностранном языке, которого я не понимаю. Говорит как инопланетянка.

Пришлось сдержаться, чтобы не заорать. Мое разочарование в собственной матери – разочарование, нараставшее много лет, вдруг изменило форму, стало жарким и жалящим.

– Ты правда думаешь, что я готова хотя бы полсекундочки потратить на мысли об этом паршивом бале, когда – и тебе это прекрасно известно – моя бабушка лежит в коме?

Мама поморщилась, потому что я орала в голос. Она дернула свой ремень безопасности, снова защелкнула. Ее фальшивая жизнерадостность улетучилась. Мимо проехала машина, окатив мамин БМВ водой. Под глазами у нее действительно залегли тени, я поняла, что она сегодня даже не пыталась накраситься. Вид у нее был измученный.

– Знаешь, ты тут не единственная, по кому ударила болезнь хальмони. И то, что не все орут про свои эмоции в полный голос, еще не значит, что никто ничего не чувствует.

Я отчасти сознавала ее правоту, но другую часть меня медленно захлестывал нарастающий гнев.

– Ясно. Представь себе, не все способны запрятать свои чувства под пробочку, поставить на полочку и идти дальше заниматься обычными делами.

– Саманта, так устроена жизнь. Нельзя слетать с катушек из-за каждой неприятности. Из-за каждого потрясения. Нужно двигаться вперед и учиться выживать.

– Ну не знаю, мам. Лично мне кажется, что, если твоя бабушка при смерти, это повод поставить свою жизнь на паузу, хотя бы на секундочку.

Тут мама совершенно не свойственным ей движением уронила голову на руки и взлохматила волосы, испортив свою безупречную укладку.

– Ты сама не понимаешь, как тебе повезло, что ты живешь как живешь. Собственная машина. Новое бальное платье. А ты этого не ценишь. О своих вещах не заботишься, к поручениям относишься спустя рукава. К важным вещам – поступлению в университет, своему будущему – подходишь несерьезно. А от меня ждешь, что я буду для тебя что-то делать. Спасать положение. Так вот, Саманта, на этот раз я спасать положение не буду. Сама придумаешь, как добраться до школы.

Мама умудрилась превратить разговор про хальмони в перечисление моих недостатков. Как будто я сама о них не вспоминаю, причем каждую минуту.

Я почувствовала, как тело сжимается в пружину.

– Во-первых, я не специально испортила свою машину. Я в машинах ничего не понимаю! И не я придумала идти на этот бал. Это твоя идея! Я просто согласилась – чтобы порадовать тебя.

– Не нужно мне твоих одолжений. – Эти слова вылетели как пули. Мама выпрямилась, опустила козырек с зеркалом, чтобы поправить прическу, – уязвимость ее исчезла так же быстро, как и появилась. – Иди и делай что хочешь. Устраивай истерики, от которых все равно никакого толка. А я сдуру подумала, что ты в кои-то веки будешь вести себя как взрослая.

Мама замерла – похоже, все-таки пожалела о своих словах.

Я не дала ей возможности сдать назад, подхватила рюкзак и выскочила из машины – прямо под дождь.

– Саманта!

Я обернулась: мама стояла у водительской двери, ладонями заслоняя глаза от дождевых потоков. Лицо ее перекосилось от злости.

– Марш обратно в машину!

– Не пойду, – ответила я, стараясь говорить спокойно. – Я в школу.

– Какая ты неблагодарная!

Я развернулась, глаза слезились от ярости.

– Спасибо тебе, как всегда, ты у меня такая любящая, понимающая мамочка. Ох, как мне повезло.

Рука ее упала – короткий жест поражения. По лицу струилась вода.

– Я понимаю, что ты очень переживаешь из-за хальмони, но тебе надо учиться сдерживать свои чувства, тогда ты сможешь сосредоточиться на том, что действительно важно.

Тут что-то во мне сломалось. С треском.

– Важно? Например, бал? Ты окончательно с дуба рухнула? – Голос срывался на визг. – Я тебя не понимаю! И никогда не пойму!

В небе сверкнула молния – мама опять распрямилась.

– Я знаю, что ты меня не понимаешь. – Она повысила голос, чтобы было слышно сквозь шум дождя. – Я это вижу почти в каждом твоем решении и поступке. Я думала, мы сегодня попробуем провести время вместе, найдем точки соприкосновения. Но с тобой у меня как всегда: пытаюсь – и все получается криво.

Я сморгнула капли дождя.

– Ух ты. Ты считаешь, это я тебя не понимаю? Считаешь, что я не вижу, как вы с папой недовольны тем, что у меня вся жизнь не расписана на много лет вперед, как у Джулиана? Как оно было у вас с папой? А я просто так не хочу. И что в этом такого? Почему не дать мне время, чтобы я в этом разобралась? Потому что нормальная тут как раз я. Вот это, – я ткнула пальцем в собственное тело, – совершенно нормально!

– Но ты способна на большее, чем быть просто нормальной, Саманта. – Прическа ее превратилась в полный кошмар.

Я затрясла головой:

– Это какой-то бред, что все наши пререкания всегда только этим и заканчиваются. Даже когда речь о том, что… что… хальмони может умереть. А тебя даже это не прошибает!

– Ты считаешь меня слишком холодной. Но дело в том, что у меня сложные отношения с твоей бабушкой. Хальмони, которую ты знаешь… не тот человек, рядом с которым я выросла. Да, вы теперь с ней очень близки – поэтому так просто делать из меня бесчувственную мегеру.

– Да что она такое натворила, что ты до сих пор…

Мама посмотрела на меня в упор – через завесу дождя:

– До сих пор что?

– Такая бездушная тварь.

На миг лицо ее сморщилось, а у меня упало сердце – я тут же пожалела о своих словах. Но взять их обратно мне