Флешбэк мечты - Морин Гу

Она направила на меня свои металлические палочки. – И всегда держитесь своего мнения.

– Я вообще ненапряжная, – заметила я, вздернув плечи в подтверждение своих слов.

Хальмони засмеялась:

– То, что ты говоришь, и есть сегех.

Я расслабила плечи.

– Ну, может, я действительно такая. А вот мама – она считает, что ее слово – закон.

Бабушка снова усмехнулась:

– Да, верно.

– То-то. А я не такая.

Она потянулась ко мне, погладила по ладони. Я тут же размякла. Бабушка никогда ни для кого не жалеет ни ласки, ни любви, выдает их щедрыми порциями. Все чувства у нее напоказ, как и у меня.

– Ты не такая. Но вы обе любите принимать меры, или как это там называется? Решения. А потом всегда думаете, что приняли самое лучшее решение. А еще вы обе такие, что вам очень важно то, что вам важно.

Я тоже погладила хальмони по руке, кожа у нее была мягкой и тонкой, а под ней – крепкие кости. Я ни разу в жизни не видела у нее лака на ногтях, но за руками она ухаживала очень тщательно. Да и служили они ей хорошо: сперва она была портнихой в швейном районе, потом владелицей химчистки, потом бабушкой и вязала крошечные колючие свитерочки для моих Барби.

Я снова подумала про собеседование в клубе.

– Мне кажется, ты единственный человек в нашей семье, который считает, что мне что-то важно.

– Может быть, дело в том, что только мне ты это и показываешь. – Хальмони нахмурилась. – В твоих сообщениях к хальмони всегда очень много всего интересного! Ты необычно мыслишь.

Я покраснела от радости.

– Да тебе только потому и интересно, что ты пока не научилась стримить подкасты.

– Хальмони знает подкасты! Просто мне все равно, что там думают другие. А ты хорошо говоришь. И сама понимаешь, что я права. – Я не ответила, поэтому она положила мне кусок рыбы на рис. – А еще хальмони всегда права.

Я рассмеялась:

– Странное дело: в нашей семейке каждый всегда прав.

Она тоже рассмеялась, и наше карканье заполнило всю квартирку.

На заднем плане мурлыкал какой-то корейский сериал, а я стояла у раковины в квартире хальмони и мыла посуду.

В дверь постучали – я вопросительно посмотрела на бабушку. Она пожала плечами, не отрываясь от экрана. Я даже не успела вытереть руки, а уже раздался знакомый голос.

– Есть кто дома? – Мама просунула голову во входную дверь. Встретилась со мной глазами. – Саманта? Не знала, что ты сюда сегодня собираешься.

– Я папе сообщение написала. – Обо всем, что связано с хальмони, мне проще было говорить папе, не ей.

Мама вошла, плавным движением, которое знает от рождения каждый азиат, сбросила туфли. В руках у нее было два набитых холщовых мешка.

– Я тебе продуктов привезла, омма.

Хальмони встала с комической поспешностью, остановила сериал, подошла к маме.

– Ага! Ну и хорошо. Что купила? – Приговаривая по-корейски, она схватила мешки, как хватает жадный ребенок, посмотрела, что там внутри.

– Ну, продукты – вдруг у тебя заканчиваются. Рис, овощи, чай. – Мама ответила по-английски. Осталась стоять в дверях – смущенно, настороженно.

Входя в комнату, мама сразу же заявляет о своем присутствии, излучает невозмутимость и уверенность в себе. Только у хальмони она сжимается до собственных размеров. Точно хмурый подросток. Отношения у мамы с хальмони всегда были сложные, и сколько бы хальмони ни пыталась их сгладить, ничего не получалось. Так оно было всю мою жизнь, и стоило мне затронуть эту тему, мама тут же пыталась ее свернуть. А хальмони настолько болезненно реагировала на подобные разговоры, что при ней я их не заводила вовсе. Зато у нас с хальмони отношения были лучше некуда.

Хальмони подняла глаза от груши, которую рассматривала:

– Ты чего там стоишь?

– Не хочу вмешиваться, – ответила мама. Запальчиво.

Переходы с корейского на английский и обратно были обычным делом. Мама могла говорить по-корейски, но никогда не говорила. Я б зуб отдала за то, чтобы толком освоить язык, но практиковаться мне, кроме хальмони, было не с кем, поэтому вожделенного билингвизма я так никогда и не достигла.

– Да какое вмешательство! – воскликнула хальмони. – Заходи, это же дом твоей семьи. Не надо формальностей!

Мама закатила глаза и шагнула в гостиную. Присела на стул, выпрямив спину так, будто в ней палка. Хальмони зашаркала на кухню – убрать продукты.

Я окликнула маму из кухни:

– Тебе налить воды или еще чего?

– Нет, спасибо, – ответила мама. Помолчав, добавила: – Твои вещи из химчистки в машине.

– Какие вещи из химчистки? – не поняла я и выключила воду.

– Я отдавала почистить твое платье. Ну, помнишь эту мокрую тряпку, в которой ты пришла на собеседование в клуб? Я до сих пор переживаю, что ты его едва не испортила.

Я плюхнулась на диван, хальмони рядом.

– Да это просто какая-то фигня из комиссионки. А не один из этих твоих брендовых туалетов.

Мама нахмурилась:

– Неважно. Это твоя одежда. За ней нужно следить.

Это я и так знала, но мама в буквальном смысле вела себя так, будто, если ты закапаешь свитер или прожжешь блузку, настанет конец света.

– Это же просто вещи! – возмутилась я.

Хальмони погладила меня по коленке – такой ненавязчивый сигнал. Успокойся, Сэмми.

Мама постучала пальцами по обеденному столу.

– Да, вот только, к несчастью, и мир, и жизнь состоят из вещей. Которые стоят денег.

Хальмони бодрым голосом сменила тему:

– Да, а что из вещей нужно на бал? Он же на этой неделе, Сэмми?

Что-о-о-об тебя.

Мама сразу навострила уши.

– Ах, ну да, на этой неделе!

– Угу, – ответила я, пощипывая мягкую обивку дивана.

– Ты в этом году пойдешь на бал? – спросила бабушка с ноткой надежды в голосе. До того я три года подряд не ходила, что сильно расстраивало маму.

Да блин. Рано или поздно придется об этом заговорить.

– На самом деле, – я взглянула на маму, собираясь с силами, – в этом году, пожалуй, пойду.

– Что?! – Глаза у нее полыхнули – можно подумать, я ей сказала, что принц Гарри бросил Меган Маркл ради меня.

– Ты так не переживай, – проворчала я. – Это все потому, что меня, похоже, номинировали в королевы.

– Что?! – едва ли не взвизгнула мама – всем клянусь, в жизни от нее такого не слышала. – Саманта, это же замечательно! Чего ж ты мне не сказала?

Хальмони посмотрела, так и лучась, на нас обеих, погладила меня по щеке:

– Поздравляю, Сэмми!

Я не хотела улыбаться, но радость хальмони и мамина улыбка от уха до уха оказались заразительными, поэтому я не стала мешать своим губам, которые расплылись без моего позволения.

– Я сама только сегодня узнала. Расслабься.

– Но нам столько всего нужно сделать! Платье, покупки, придумать прическу – вон у тебя какие волосы короткие. Ах, да! Кампания!

Я замерла:

– Какая кампания?

– Ну, кампания! Борьба за титул королевы бала! – Мама без дураков прижала руки к груди.

В желудке заплескался ужас.

– Э-э… вряд ли я буду этим заниматься.

– Да ты что? Принцессе полагается сделать все, чтобы стать королевой.

Вот черт. А мне это и в голову не пришло.

– Мам, да это совсем не важно. Мне лично все равно.

Она рывком опустила руки, и на лице появилось куда более знакомое выражение – разочарование.

– А что тогда для тебя важно?

Я бросила взгляд на хальмони – та стиснула руки на коленях. Напряглась.

Что для меня было важно? Ответ так и крутился на кончике языка, вот только выдавить из себя нужные слова в присутствии мамы было куда труднее, чем в присутствии бабушки. Или тети Грейс. Или Вэл. Поэтому я просто сказала:

– Да уж точно не это.

Хальмони прокашлялась:

– Ну, все равно же здорово, что тебя выбрали, да?

Мама из-за этих слов почему-то разнервничалась. Фыркнула, отвернулась.

Я вздохнула и попыталась разрядить обстановку:

– Мам, я вообще не понимаю, чего тебя так занимает эта королева бала. Как будто мне за это дадут стипендию в Гарварде или еще что-то стоящее.

Она поморщилась:

– Ну, если ты и поступишь в Гарвард, то точно не в этой вселенной.

– Мам!

– Знаешь, я бы в свое время жизнь отдала, чтобы стать королевой бала. Тогда это было серьезно. Я столько вкалывала в старшей школе, что иногда можно было и поразвлекаться. Но, хотя я была едва ли не самой популярной девочкой в школе, меня так и не выбрали. А когда все-таки номинировали…

Я застыла, дожидаясь завершения:

– Ну? И что случилось?

Мама с хальмони переглянулись – и столько было в их взгляде невысказанной тяжести, что я побоялась: они сейчас попадают на пол. Потом мама резко поднялась.

– Мне нужно дома белье достирать. Пока, Саманта. Омма, не забывай мыть рисоварку, когда варишь этот новый рис. Он необработанный.

Хальмони не смущалась, когда мама ею командовала.

– Хорошо. А ты уже уходишь? – Прямо на поверхности звучало отчаяние.

Мама надела туфли.

– Да. Потом тебе позвоню.

Хальмони пихнула меня локтем:

– Сэмми, тебе тоже пора. Уже поздно.

Чего? Было типа восемь вечера. Но я