Итальянские и русские любовники - Таормина Феникс

ее присутствие было для преподавателей в тягость. Кому нравится обучать безэмоционального робота когда вокруг полно тех, кто смотрит преподавателям в рот и ловит каждое слово?

Лене пришлось осваивать очень неприятную для себя роль. Роль посредственности. Ходили слухи, что ей пришлось взять академический отпуск. Может быть в связи с рождением ребенка, а может быть для того, чтобы прийти в себя и оправиться от ужасного открытия, что никакая она не звезда и не отличница. Она просто жертва советской благотворительности. И никаким талантами, без слаженной учительской поддержки, не обладает.

О том какие эмоции бурлили у нее в душе лучше не думать. Из школьной звезды переместиться в третий сорт – врагу не пожелаешь. За все в жизни надо платить. А за натянутые пятерки в школе придется десятикратно платить во взрослом возрасте убитым самолюбием. Тяжелая это участь – пасть с пьедестала принцессы и никогда не подняться обратно.

Но именно на такую жестокую расплату обрекли Лену школьные учителя своей медвежьей услугой. Может лучше было ребенка пожалеть и не подкладывать ей свинью? У нее и так было тяжелое детство.

Медали в советские времена были в дефиците. Их давали избранным. Либо вот таким сиротам, тетя, которой, кстати сказать, была не последним человеком в городе. Или моей однокласснице вегетарианке Люде, мама, которой работала ревизором в снабжении. Да и дедушка Люды был фронтовиком, не последним человеком.

Вот такие вот избранные одаривались за счет других детей в СССР. И так было сплошь и рядом. В школе не было ни одного отличника-медалиста из неполной семьи без поддержки родственников. В 11 классе к нам пришла доучиваться москвичка из семьи военных. Ее папа имел погоны и связи. Надо ли говорить, что медаль, на которую претендовала Люда-вегетарианка отдали москвичке из семьи военных?

Люда озлобилась на весь свет после такого удара. Ее детские мечты разбились о жестокую реальность. Папа Инны оказался влиятельнее мамы Люды и медаль уплыла от нее. Люда получила медаль, но серебряную. Она ожесточилась настолько, что с ней стало невыносимо общаться.

Сдается мне, что Люда всегда была злой. Просто ей был нужен повод, как она любила выражаться, чтобы выплеснуть свою ненависть к человечеству наружу. Этим поводом стала уплывшая золотая медаль.

В общем, принципиальная Люда была единственной вегетарианкой в моем окружении. До Патрика. Люда демонстрировала окружающим свою брезгливость к мясу и мясным продуктам. Она не стеснялась показать окружающим свое мнимое превосходство. Да и было ли ее вегетарианство превосходством? Люда использовала свое вегетарианство как дымовую завесу зависти, которую она испытывала к обычным девочкам.

Например, ко мне. Хилое, тучное, рыхлое тело Люды не было привлекательным для мальчиков. А ей очень хотелось быть первой красавицей для них. Но ее пищевая аномалия и убитый обмен веществ не давали Люде никакого шанса быть сексуальной.

Не та порода. Поэтому вегетарианство было орудием мести более физически развитым девушкам. Да и мальчикам тоже.

Когда я смотрела, как Патрик подкатывает такие же карие, как у Люды глаза, в гримасе отвращения к потолку, из-за того, что в филе-о-фиш в Макдоналдсе ему положили сыр, я видела перед собой Люду.

Ужимки и гримасы у них были идентичны, как у однояйцевых близнецов. Даже внешне они были похожи как брат и сестра.

Вот идеальная пара! Думала я.

– Патрик, что случилось? – интересовалась я устало.

– Это сыр! Сыр, понимаешь!

– Ну и что с того? Ты же не ешь мясо, а сыр, вроде как, не мясо?

– Да, сыр это самое мерзкое, что я когда-либо ел в своей жизни! – возмущался Патрик, вытаращив глаза на меня, словно этот сыр подложила ему я.

Когда я ела мясо, Патрик буравил меня испепеляющим взглядом, будто я на его глазах поймала котенка, освежевала его и поглощаю при любителе кошек.

– Тебе нравится? – спрашивал меня Патрик в сто пятидесятый раз.

– О чем ты? – едва скрывая раздражение, спрашивала я, поедая отбивную, заедая бутербродом с вкуснейшим сыром и йогуртом в отеле Питера.

– Тебе нравится, то, что ты ешь?

Я думала, что если Патрик еще раз спросит меня об этом, то я проломлю ему голову. Но я не хотела портить себе аппетит.

– Какой у тебя большой завтрак! – сокрушался Патрик каждое утро.

– Патрик, мы едим только два раза в день: завтрак в 8.30 и ужин в 22.00. Я ем ровно столько, чтобы не падать от голода в обед, которого у нас никогда нет из-за плотного графика экскурсий. – оправдывалась я.

Патрик не платил за мои завтраки. Он платил за гостиницу. Завтрак в формате шведского стола был включен в счет. Я могла съесть хоть весь прилавок и выпить весь кофе, Патрик за это не доплатил бы ни копейки. Но ему было жалко для меня еды.

Когда в очередной раз Патрик спрашивал меня нравится ли мне мясо, сыр, йогурт и прочая не вегетаринская пища, я машинально отвечала ему, а сама думала о том, какой бы стала моя жизнь в Англии, согласись я выйти за Патрика замуж.

Скорее всего меня ждало бы принудительное овегетарианивание, а попросту сказать голодный паек уровня крота из мультфильма Дюймовочка. Пол зерна в день. Ни больше, ни меньше. О какой беременности, детях могла идти речь с таким потенциальным мужем, которому жалко было для меня уже оплаченной еды?

Какая жизнь меня ждала бы в Англии, согласись я бросить институт и ринуться, очертя голову, в этот международный брак? Уж лучше коксохим. И русские мужики. Пусть лучше наши мужики. Наши не стали бы считать за мной оплаченный кусок сыра. С нашими мужиками мне не было бы стыдно ходить по улицам и появляться перед соотечественниками.

И да. Мне было неловко гулять с Патриком. Мы общались на английском свободно, но мое физическое отвращение отделяло меня от нормального общения плотной пеленой. Хотя на мой аппетит оно не влияло.

Патрик мне был настолько неприятен как мужчина, что я не стеснялась при нем ходить нечесанной. Наоборот. Я стеснялась быть при нем красивой. Вместо сексуального кружевного белья, которое я сшила для нашей с ним первой ночи, я достала китайскую пижаму в сине-белую крупную полоску, в катышках. Она очень напоминала арестантскую робу. Вот в ней я по номеру и ходила.

Я почти не красилась. Только мылась. Первые несколько ночей я боялась приставаний Патрика. Но моя скованность и холодность его отталкивали. А может быть его не интересовали женщины? Я не представляю гетеросексуального мужика, который делил бы с красивой 28 летней девушкой постель и