Чаки малыш - Борис Козлов

сказали, что моя

профессия – угадывать опасность? Так вот, вы были абсолютно правы. Я кое-что знаю о людях, Геннадий Сергеевич, и о вас могу сказать одно: вы хороший человек. Вы хотели причину? Вот вам главная.

– Вы рискнете жизнью, полагаясь лишь на мою порядочность? – Чаковцев с сомнением покачал головой. – Звучит не слишком профессионально, не находите? Чаки говорит, я хищник – что, если он прав? Я и он – один человек, не забывайте.

– Вы были с ним одним человеком двадцать лет назад, – возразил Лев. – Теперь вы антиподы. К тому же, дорогой Геннадий Сергеевич, ситуация такова, что у меня, как и у вас, нет выбора, и мне, как и вам, позарез нужен друг.

– Дружба – материя тонкая, – тихо сказал Чаковцев, – дружбу ткут из доверия, а доверие, как известно, – из честности…

– Поэтично, – кивнул Лев, – и справедливо. Проверьте меня.

– На кого вы работаете, Лев?

Тот усмехнулся:

– Это не мой секрет, Геннадий Сергеевич, извините.

– Прослушка в доме – ваша?

– Не моя, конечно. Чаки.

– Вот как… Он вам не доверяет?

– Доверяет, но проверяет. Это нормально.

– Странная трактовка доверия.

– Жизненная. Видите, мы с вами в баньке сидим, выходит, трактовка не странная.

– Эта сделка… она вас беспокоит?

– Более чем.

– Почему?

– Потому что он продает бумаги плохим парням.

– Насколько плохим?

– Хуже не бывает.

– Это что, принцип такой – чем хуже, тем лучше?

Лев засмеялся:

– Нет, конечно.

– Тогда не понимаю, – сказал Чаковцев, – он мог бы просто передать документы властям – в обмен на амнистию, разве нет? Это разом решило бы все проблемы.

Лев посмотрел на него с нескрываемой иронией:

– “Просто”… ну-ну. Геннадий Сергеевич, мы ведь с вами не в Америке какой, упаси господи, это Россия. Кому передать? Какая амнистия? Если хотите знать, Чаки и есть энская власть, а после него будет тут другой Чаки, вот и вся немудрёная энская диалектика.

– Есть федеральная власть, – не сдавался Чаковцев, – правительство, спецслужбы.

– То самое правительство и те самые спецслужбы, которые похерили объект в Энске и отдали бывший полигон Чаки на откуп – за смешные гроши? Мы с вами точно в одной стране живем, Геннадий Сергеевич? Вы тут в профессионализме моём усомнились, так послушайте, что я вам скажу – раскрою секрет профессионализма. Абсолютно не важно, каков размер организации, какой сложности стоит проблема и каковы титулы действующих лиц, – в конечном счете всё сводится к фантазии и воле

одного-единственного человека, всегда. Если находится такой человек – дело в шляпе.

И любая сделка, Геннадий Сергеевич, это простой вопрос доверия между двумя: либо есть, либо нету.

Он засмеялся:

– Это как детей делать.

– Я бы с вами поспорил, – вздохнул Чаковцев, – как-нибудь в другой раз.

– Да уж, сделайте одолжение, – согласился Лев.

– Кстати, о детях. Вы упомянули опасность… для девушки.

– Упомянул.

– Вы ведь про Блоху… – промямлил Чаковцев, краснея.

– Разумеется. Или у вас, Геннадий Сергеевич, в Энске есть кто-то ещё? Я что-то пропустил?

– Блоха – не моя девушка, – быстро сказал Чаковцев, – она девушка Боба.

Лицо Льва снова сделалось жестким.

– Чаки так не считает.

– Откуда ему знать?

– Простая логика: если девушка нравится Чаки, это значит, она нравится и вам. А Чаки, похоже, увлекся. И еще одно, Геннадий Сергеевич, я бы на вашем месте не особо считался с Бобом, он слился, ваш Боб.

Чаковцев вскочил на ноги и заорал:

– Что вы такое несёте?

– Сядьте, Геннадий Сергеевич.

– Ваших рук дело?

Лев спокойно посмотрел ему в глаза:

– Разумеется. Не забывайте, формально я работаю на Чаки. Я не провалю своё дело ради Боба.

– Что вы с ним сделали?

– С Бобом? Да ничего не сделал, не волнуйтесь, просто поговорил – и этого хватило.

– Поговорили, значит. Ясно. Зачем Чаки Блоха?

Лев пожал плечами:

– Чтобы при случае надавить на вас. Скажем, если не согласитесь сотрудничать.

“Разбежимся, и да помогут нам боги, каждому свой, – вспомнил Чаковцев другую недавнюю беседу. – Гад ползучий”.

– Где она? – спросил Чаковцев, сжимая кулаки.

Лев вздохнул, покачал головой, но всё же ответил:

– Я думаю, Геннадий Сергеевич, она сейчас с ним.

Они брели по грудь в тумане, опасливо наступая на мягкое, слега пружинистое; под Чаковцевым хрустнуло вдруг, и он замер. Двое впереди, отсюда неотличимые, разом остановились, присели на полусогнутых ногах, и один, тот, что ближе, вскинул руку досадливым жестом и повернул к Чаковцеву зелёное лицо, наверное, злое.

Чаковцев, такой же камуфлированный и тоже с раскрашенной мордой, оскалился в ответ беззвучно: “Да пошёл ты”. У всей троицы в руках длинные стволы, даже Чаковцеву доверили ружьишко. – Не боишься? – спросил он Чаки, принимая свою двустволку.

– Что ты, Гена, мы же партнеры. “Партнеры”, – повторил Чаковцев мысленно; слово было плоским и пресным, как галета, таким, что хотелось его немедленно запить.

Они продолжили медленное движение, туман на их глазах оседал и ближний лес обрастал деталями, Чаковцев подмечал теперь мокрые стволы, поросшие мхом, и гроздь ссохшихся ягод, и толстый матрац из хвои и опавших листьев под ногами. Впереди что-то произошло – Лев (стало ясно, кто есть кто) застыл в начатом шаге, причудливый, как фигура тай чи, а ствол его ружья стал подниматься очень плавно, указывая на кого-то вдалеке, в просвете между деревьями. Чаковцев изо всех сил вгляделся в ту сторону, но увидел лишь сплетение ветвей и последние обрывки тумана. Не меняя позы, Лев оглянулся и чуть заметно кивнул – кивок предназначался Чаки, тоже качнувшего стволом, направляя его влево и немного вверх, в невидимую Чаковцеву точку. У него пересохло в горле, и не понимая толком, что именно он сделает в следующую секунду, Чаковцев вскинул оружие, вжался плечом в приклад и уложил указательный палец в выемку спуска. “Не дергать, жать плавно, раз и еще раз – для второго ствола, помнить об отдаче”, – вспомнил он наставление Льва. Справа грохнуло. Звук выстрела оказался сильнее, чем он ждал. Грохнуло еще раз и потом еще, ближе и звонче. Там, за деревьями, метнулась быстрая бурая тень.

Чаковцев сосредоточился, срастаясь плечом и руками со сдвоенной стальной трубкой, готовой исторгнуть пламя; на краткий миг увидел он в воздухе траекторию своей пули, тонкую пульсирующую линию, которая упиралась в бурое, что неслось теперь по лесу скачками. Он выдохнул и, угадав паузу между двумя биениями сердца, поманил зверя пальцем: “Приди. Теперь ты мой”. Его ружье дернулось в руках с бешеной силой, лягнуло прикладом в плечо. Чаковцев сделал второй выстрел, опустошая ствол, уже понимая, что это лишнее – бурая тень между деревьями больше не плясала. “Я попал, – сказал он хрипло, – я попал”.

– Браво, Ганнибал, отличный выстрел, – крикнул Чаки.

Чаковцев обернулся на его голос. Чаки стоял поодаль с ружьем наперевес – “та самая вертикалка, с гравировкой” – из ружейного ствола струился ещё тонкий дымок.

– Спасибо.

Чаки медленно подошел, не сводя с Чаковцева диких, незнакомых на раскрашенном лице глаз:

– Удачная охота.

– Ты не попал, – сухо поправил его Чаковцев.

– Отчего же… попал.

У Чаковцева задрожали руки – мушка на конце ствола запрыгала из стороны