Чаки малыш - Борис Козлов

“Я действительно очень ему нужен, – думал Чаковцев, – вот только зачем?”

Через четверть часа они вышли из кабинета: сначала Чаки, довольный с виду, мурлыча под нос, за ним Чаковцев – тише и мрачнее обычного. Лев, задремавший было перед телевизором, при их появлении встрепенулся, повернул заспанную голову.

– Лёва, – поманил его Чаки, – отойдем на минутку, пошепчемся.

Чаковцев плюхнулся на освободившееся место, в теплую диванную вмятину, уткнулся пустым взглядом в экран. Детали разговора – обрывки фраз и картинки – немедленно запрыгали у него в голове, выстроились в причудливый дёрганый клип.

– Что смотрим? – спросил его Чаки, вернувшийся с кухни.

– Кино какое-то, не разобрал.

– Ты выглядишь растерянным. Остались вопросы?

– Только один: что дальше?

– Дальше? Зависит от твоего решения… – Чаки подтащил стул, уселся напротив, спиной к телевизору, потом повторил:

– Зависит от тебя. Если ты в игре, обсудим детали, если нет – разбежимся, и да помогут нам боги, каждому свой.

Он наклонился к Чаковцеву и прошептал:

– Гена, не спорь с натурой, ты ведь сделан из того же теста, замешан на тех же дрожжах, ты ни разу не травоядный, Гена, ты не дичь.

Хлопнув Чаковцева по плечу, он поднялся.

– Я тут отъеду – по мутным злодейским делам. Лёва за тобой присмотрит. Подумай пока.

И уже от двери:

– Ты знаешь правильное решение, Ганнибал, просто прими его.

Чаковцев не ответил.

“Я был смещен,

Теперь раздвоен.

Я был смущен,

Теперь спокоен.

Когда-нибудь,

И даже скоро,

Простая суть

Предстанет взору,

Простая суть

Вещей нехитрых.

Закончен путь.

Финал и титры”.

Он вышел на веранду и с наслаждением, с хрустом потянулся. Уже стемнело, с озера, почти невидного в густых сумерках, веяло сыростью и еще чем-то, не имеющим названия, чем всегда тянет от большой холодной воды. Чаковцев вдохнул поглубже, ему хотелось наполниться этим безымянным доверху, до предела – и точно, сразу сделалось хорошо, сделалось легко и тревожно, как случалось прежде только в ранней юности, когда будущая жизнь была вроде этого озера, невидимой, и он придумывал её впрок – по холодку, по случайным брызгам, по запахам.

– Блин, ненавижу зиму, – сказал Лев с отвращением. Он вышел на веранду вслед за Чаковцевым и стоял теперь рядом, дрожал и ёжился в своей футболке.

– А я, получается, озера так и не увидел, – констатировал Чаковцев с удивленной грустью.

Лев проворчал, шмыгая носом:

– Озеро как озеро, сейчас ледяное, вот летом здесь неплохо. В дом не хотите?

Чаковцев посмотрел насмешливо:

– Думаете, сбегу?

– Да нет, просто замерз. Погодите, я за курткой схожу.

Он вернулся через минуту, уже одетым, постоял молча, будто в раздумьи, потом тихо спросил:

– Вы прогуляться не хотите, Геннадий Сергеевич, ноги размять?

Что-то в его обыденном предложении заставило Чаковцева напрячься, но виду он не подал.

– Хочу.

– Тогда пошли.

Они спустились с веранды, и Лев, подсвечивая фонариком, повел Чаковцева по влажной тропе. Шли молча – Лев впереди, Чаковцев на шаг сзади, натыкаясь время от времени на его широкую кожаную спину.

– Где мы? – спросил Чаковцев, когда они остановились и Лев отпер скрипнувшую в тишине дверь.

– Проходите, только осторожно, не споткнитесь.

Чаковцев шагнул в пахнущее деревом пространство, нашарил в темноте скамью. Лев, повозившись, зажег допотопную керосиновую лампу, накрыл стеклом.

– Баня? – спросил Чаковцев, оглядевшись.

– Она самая.

В моргающем свете лампы лицо Льва показалось ему очень усталым, а еще непривычно мягким, почти добродушным.

– Зачем мы сюда пришли?

– Затем, что мне нужно поговорить с вами, Геннадий Сергеевич.

– Но почему не в доме?

– Потому что в доме прослушка.

Чаковцев улыбнулся иронически, потом вздохнул и развел руками – что ж, прослушка так прослушка, пора привыкать.

– Я словно в кино угодил, – сказал он с сомнением.

– Это жизнь, – мягко возразил Лев, – а в жизни непросто.

– И вы, Лев, не так просты, как кажетесь…

– Увы.

Чаковцев посмотрел ему в глаза и спросил:

– Так за кого вы на самом деле, Лев?

Тот усмехнулся, ничуть не тушуясь под пристальным взглядом.

– Я-то? За хороших парней, разумеется.

Чаковцев скривил губы в недоверчивой гримасе.

– Это при вашей репутации? Извините, сложно поверить.

Лев пожал плечами.

– Вам придется, Геннадий Сергеевич.

– Знаете, Лев, – сказал Чаковцев немного подумав, – не придется. Потому что мне надоело, потому что мне всё равно. Играйте в ваши игры сколько влезет, но только без меня. Я, пожалуй, в дом вернусь.

– Три причины, Геннадий Сергеевич…

– Что такое? – не понял Чаковцев.

– Вам придется меня выслушать по трем причинам, – повторил Лев очень спокойно.

“Вот же влип, так влип”, – подумалось Чаковцеву с тоской.

– Первая. Ваша жизнь, Геннадий Сергеевич, висит на волоске. Вторая. Жизнь вашей девушки висит на волоске. Третья. У вас, Геннадий Сергеевич, в данный момент есть лишь один друг – я.

Чаковцев пережидал буханье в висках. Он брал паузу. В третий раз за сегодняшний день макет окружающего мира в его голове был смят, был безнадежно испорчен. Чаковцев устало разглядывал картонные руины – требовалось собрать из них нечто устойчивое, собрать прямо сейчас.

– Ловко это вы: один, два, три, – сказал он вкрадчиво, – только насчет девушки непонятно…

– Бросьте, – поморщился Лев, – всё вы поняли. И причин на самом деле четыре, просто не хотелось в пафос срываться.

“Господи, что он несет?” – подумал Чаковцев, но перебивать не стал.

– У нас мало времени, – продолжил Лев, – если хотите понять, слушайте.

Чаковцев молча кивнул.

– Хорошо. Он сказал вам, что заботится о вас, что без него вы в опасности…

Чаковцев снова кивнул.

– Вы должны знать, что ему на вас наплевать, мотивы у него совершенно другие.

– Я подозревал, – быстро сказал Чаковцев.

– Так вот, Чаки готовит сделку, чертовски серьезную сделку, и вы, Геннадий Сергеевич, её часть. Без вас этой сделки не будет.

Чаковцев от изумления открыл рот:

– Я не понимаю. Что за сделка?

– У Чаки есть некий товар, чертовски ценный, но покупатель требует гарантий… гарантий подлинности товара. Так вот, Геннадий Сергеевич, вы и есть гарантия.

Чаковцев, окончательно сбитый с толку, замотал головой.

– Стоп. Какой еще товар? Ради всего святого, хватит уже говорить загадками.

Лев закатил глаза, словно учительница над тетрадью особенно тупого ученика, вздохнул:

– Вы ведь слушали савельевские плёнки?

– Слушал… и что?

– А то. Вы кое-что упустили из виду, не обратили внимания.

– Да? – Чаковцев изо всех сил напряг память, восстанавливая в голове проклятую запись.

– Одна маленькая деталь, – подсказал Лев, – ну же, Геннадий Сергеевич.

И тут он понял.

– Дошло, – сказал Чаковцев, – я понял. Бумаги Савельева. Описание эксперимента. “Передал надежным людям”, или как там.

– Конечно, – улыбнулся Лев, – именно так.

– Погодите…

– Да?

– Выходит, это не розыгрыш был, не байка из серии “физики шутят”?

Лев скривился, сдерживаясь, закрыл лицо руками, потом сказал серьезно:

– Если честно, поначалу мы тоже так думали.

– Мы? – быстро спросил Чаковцев. – Кто такие “мы”?

– Люди, не поверившие в метеорит.

– И много вас?

Лев усмехнулся:

– Умных, Геннадий Сергеевич, всегда мало.

Чаковцев заёрзал на жесткой скамье. Главный вопрос оставался незаданным.

– Я понимаю, – сказал он осторожно, взвешивая каждое слово, – что вы ведете свою собственную, скрытую и непонятную мне игру, вы очевидно рискуете. И я должен спросить прямо: почему? Почему вы раскрылись передо мной?

– Почему я решил, что вы меня не сдадите? Вы ведь это хотите спросить?

Чаковцев кивнул.

– Помните, – Лев усмехнулся, – по дороге сюда, на дачу, вы