Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

прозвучал гонг, и сверкающие серебристые двери лифта открылись.

Наверху стояли, застыв, сотрудники службы безопасности, когда Маккейн вышел из лифта, некоторые вытянулись, словно собираясь в следующий миг отдать честь. Маккейн проигнорировал их, глядя только на дверь, погнутую и разбитую, висевшую на петлях. Он прошагал к ней, толкнул в сторону и вошел в свой офис, вот уже на протяжении двух лет представлявший собой истинное сосредоточие власти на этой планете.

За его столом с опущенными плечами сидел Джон Фонтанелли. Ящики были взломаны, то же самое касалось и шкафа с документами. Бумаги неаккуратными стопками были разложены по всему офису, ковер усеян щепками.

– Могу я, – с трудом сдерживаясь, произнес Маккейн, – узнать, что здесь происходит?

Джон Фонтанелли устало поднял взгляд. Глаза у него были запавшие, он был бледен, словно повстречался с призраком, более того, как будто сверхъестественное явление предсказало ему раннюю и насильственную смерть. Он заговорил, но после первых же слов вынужден был откашляться и начать сначала.

– Поэтому я и пришел, – сказал он. – Чтобы узнать, что здесь происходит.

Маккейн скрестил руки на груди, демонстративно огляделся по сторонам.

– Это вы? Это вы велели взломать все мои шкафы?

– Да, – просто сказал Джон.

– Могу я узнать зачем? И могу я узнать, – с ледяной яростью продолжал он, – что, черт побери, вы вообще здесь делаете? Откуда вы так внезапно взялись, когда весь мир полагает, что вас похитили в Мехико? И вы, возможно, вообще давно уже мертвы?

Джон почесал подбородок.

– Мертв, да, – примирительно произнес он. – Еще бы чуть-чуть…. – Он устало потянулся к папке, лежащей на столешнице, и придвинул ее к Маккейну. – Вы знаете, что это такое?

Тот бросил неохотный взгляд.

– Понятия не имею.

– Это досье, которое я нашел в вашем шкафу. Кстати, прямо за досье, собранном на меня. – Он повернул папку так, чтобы была хорошо видна надпись на корешке. – Что совершенно неудивительно, учитывая алфавитный порядок.

На рейтере значилось: «Фонтанелли, Лоренцо».

– И что? – злобно поинтересовался Маккейн.

Джон открыл папку.

– Первый документ в ней, – со вздохом пояснил он, – это дневник истории болезни. Похожий на тот медицинский отчет, который вы раздобыли на моего брата, одному небу известно как. Отчет на итальянском, но пометки не заметить невозможно – полагаю, они сделаны вашей рукой и указывают на то, что это важно. – Он постучал пальцем по подчеркнутой строке. – Здесь написано: «Аллергия на пчелиный яд – опасность анафилактического шока».

Маккейн молча смотрел на него. В рано наступивших сумерках один его вид внушал страх. Казалось, он заполнял собой всю комнату и был способен удушить кого угодно, если захочет.

– Я идиот, – произнес Джон. – Я это признаю. Мне можно рассказывать все, что угодно: я не задаю вопросов, не замечаю несовпадений, а обман и подавно не различаю. Я настолько наивен, что, должно быть, трудно сдерживать смех, когда смотришь на меня. В общем, идиот. – Он взял папки и положил их перед собой. – Но когда передо мной предстают факты, ясно и отчетливо, когда мне, кроме всего прочего, дают достаточно времени и, может быть, пару раз ударят по голове тяжелым предметом, тогда даже я понимаю, какая идет игра.

Он встал с таким трудом, словно на плечах у него лежала тонна груза.

– Вы двадцать пять лет готовились к решающему дню. Конечно же, вы, равно как и Вакки, наблюдали за возможными наследниками. Вы наблюдали за мной, а когда появился на свет Лоренцо, вы стали наблюдать за ним – что он за человек, как развивается, что собирается делать в жизни. – Джон горько рассмеялся. – Лоренцо не повезло в том, что он был слишком умен, слишком самостоятелен, слишком сообразителен. Он был вундеркиндом, к тому же еще и признанным. Должно быть, вы поняли это и пришли к выводу, что никогда не сможете руководить этим мальчиком. Лоренцо был человеком, который разработал бы свои планы для применения наследства, да еще и хорошие планы. Он был гением в математике, производственно-экономические расчеты были для него как семечки. Он быстро научился бы обращаться с деньгами и властью – если не он, то кто же? Лоренцо вы были бы не нужны. Весь ваш прекрасный план, все ваши приготовления оказались бы бесполезны, если бы Лоренцо унаследовал триллион. Поэтому вы решили, что лучше будет сделать наследником простодушного, ни к чему не способного сына сапожника из Нью-Джерси.

Маккейн по-прежнему молчал. Сумерки наступали, но в высокие окна проникало еще достаточно света, чтобы можно было увидеть, что глаза Джона Фонтанелли полны слез.

– Лоренцо был истинным наследником, – прошептал Джон, – и вы убили его. Это он – наследник, о котором сказано в пророчестве, человек, который мог бы вернуть человечеству утраченное будущее. У него было все, что необходимо для этого. Я все время подозревал, что это не я, и я никогда им не был – я просто пешка в вашей игре, Маккейн. Вы убили истинного наследника, потому что хотели любой ценой воплотить в жизнь свой план.

Его шепот отдавался в темных уголках комнаты странным эхом, похожим на шипение змей.

– Джон, – медленно произнес Маккейн, – вы в этом сами себя убедили.

Казалось, Джон Фонтанелли не слышит его.

– Не знаю, как вы сделали это. Как можно убить кого-то при помощи пчел? Мне представляется банка с завинчивающейся крышкой, а в ней – свежая, сладкая, сочная груша, может быть, с парочкой крошечных отверстий для пчел. Я представляю себе человека, который хватает тщедушного мальчишку и засовывает ему в рот грушу, полную пчел. Не знаю, как это сработало. Вы общались с Лоренцо? Заговорили с ним под каким-то предлогом, чтобы выяснить, как с ним расправиться? Может быть, вам тоже досталась пара укусов, ну и что? Вы знали, что от пчелиного яда Лоренцо умрет, как вы всегда знаете все и о каждом, с кем имеете дело. И он умер, как раз вовремя, до назначенного дня, потрясающе неподозрительным образом.

Воцарилась немая тишина, в которой слышно было только дыхание Джона, похожее на тихое всхлипывание.

Наконец Маккейн осторожно откашлялся.

– Нет, Джон, так не пойдет. Прежде чем выдвигать против кого-то столь тяжкие обвинения, вы должны убедиться, что все вами сказанное вы сможете доказать.

– Ага, – задумчиво кивнул Джон.

– А вы не сможете, Джон, – добавил Маккейн. – Ничего этого вы не сможете доказать.

Джон шмыгнул носом.

– Где вы были в тот день, когда умер Лоренцо?

– Не будьте глупцом, – несдержанно ответил Маккейн. – Конечно же, я не помню. Но не сомневаюсь, что достаточно заглянуть в старый еженедельник, и я смогу восстановить события.

– Дело может быть пересмотрено.

– Нет никакого дела. Вы прямо помешались, Джон.

– Если посмотреть бронь в авиакомпаниях, можно установить, когда вы были в Италии. – Он запнулся. – Но если вспомнить, насколько легко я улетел из США по поддельному паспорту, то, вероятно, это не имеет смысла, да?

Маккейн кивнул.

– Вы ничего не сможете доказать. Потому что доказывать нечего.

– Вы правы. Я не смогу это доказать, – сказал Джон и включил настольную лампу. – Но вы сделали еще кое-что, настоящую глупость, и ее я смогу доказать. – В его голосе вдруг звякнула сталь, и движение, которым он вынул из пиджака сложенный лист бумаги, было похоже на удар лапы пантеры. – Вы оплатили консультационные услуги общей стоимостью в миллиард долларов фирме «Каллум консалтинг». Фирме, которая принадлежит вам. Любой суд на этой планете усмотрит в этом по меньшей мере нелояльность работодателю, а значит, тяжкое нарушение трудового договора управляющего, что оправдывает немедленное увольнение.

Маккейн оглянулся. Словно из-под земли вдруг выросли в дверях и вдоль стены сотрудники службы безопасности. Включение настольной лампы было сигналом, о котором они условились с Джоном.

– Вы уволены, Малькольм, – ледяным тоном произнес Джон. – Если у вас еще остались личные вещи в письменном столе, вы можете сейчас забрать их с собой. А затем господа проводят вас к выходу. – Он бросил на него полный презрения взгляд. – Ну, да вы знаете процедуру.

44

А потом он остался один. Один отвечал на вопросы прессы. Один сидел в комнатах по ту сторону мраморного барьера и пытался управлять концерном, который знал только схематично. Один читал договоры, беседовал с сотрудниками, проводил совещания, принимал решения. Один сидел за огромным столом в огромном конференц-зале, обедал и обводил взглядом зимнюю панораму финансового центра Лондона, одиноким и бесспорным королем которого он был.

Прессе Джон рассказал о похищении в целом так, как представлял себе это сам. Только умолчал о деталях своего неожиданного возвращения в Великобританию; ему помог друг, так он сказал, и этого