Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

должно быть довольно. Он упомянул о встрече с Рэндольфом Бликером и о том, что тот утверждал, будто действует по чьему-то поручению. А еще он рассказал о неделях, проведенных на мусорной свалке.

То были минуты, во время которых царила взволнованная, необычная для пресс-конференции тишина.

– Я поручил адвокату найти ту женщину. Она сможет подтвердить мои слова, к примеру то, что, когда она меня нашла, я был связан, – сказал Джон. – Хотя главной причиной моего поручения стало не это. Главная причина в том, что я хотел выразить ей свою благодарность. – Он рассказал о квартире, которую собирался подарить женщине, о пожизненной ренте, и представители «желтой» прессы негромко взвыли от восторга. Единственное, о чем они жалели, – что Джон не назвал ее имени.

Позже к нему еще раз пришли чиновники из Интерпола, которые занесли его показания в протокол, но не стали внушать ему надежду, что это в какой-либо форме приведет к задержаниям. Самое большее, однажды Бликера по какой-нибудь случайности поймают, и поэтому они хотели иметь материал для обвинения в папках и, соответственно, компьютерах Интерпола. Как бы там ни было, он узнал от них, что Урсулы, конечно же, в Мексике не было, она ничего об этом не знала, и что по-прежнему ничего не дали розыски телохранителя, который при загадочных обстоятельствах сменил Марко Бенетти и который представлялся коллегам как Фостер.

Таким было единственное развлечение в последние недели. Не считая этого, он работал так, как не работал никогда в жизни. Утром в семь часов он приезжал в офис, а когда заметил, что времени все равно не хватает, стал приезжать в шесть и наконец в пять, до девяти пробирался сквозь горы писем, проектов договоров и меморандумов, потом одно за другим, до самой ночи, следовали совещания. Он вызывал для отчетов людей, раздавал указания, выслушивал проекты строительства и финансирования, проблемы и предложения по поводу их нейтрализации и принимал решения, то и дело принимал решения, говорил «да» или «нет», требовал альтернатив. Он сидел во главе большого блестящего стола с силуэтом города за спиной, на него смотрели глаза пятидесяти или даже более директоров (каждый из них был по меньшей мере лет на десять старше его), говорил им, чего он хочет, требовал, звал к себе и отпускал кивком головы, потому что приближалось следующее совещание.

Сначала это было волнующе. Чистый адреналин. Было важно, что он держит вещи под контролем, несет бремя всего мира на своих плечах. В некоторые моменты это было лучше, чем секс, и он начал понимать, почему многие так стремятся к карьере, власти и влиянию. Приятно было поздним вечером встать из-за стола, когда уже много часов его окружала темнота, из-за стола, за который он садился утром – то есть целую вечность назад, настолько истощенный после напряженного дня, как после спортивного состязания или ночи любви.

Потом, уже через несколько дней, он почувствовал, что это подтачивает силы. Утром он с трудом вставал с кровати, видел круги под глазами, когда смотрелся в зеркало в ванной, пил невероятное количество ужасно крепкого кофе, чтобы войти в колею, и еще больше, чтобы в ней остаться. Вскоре его «роллс-ройс» стал выезжать из подземного гаража далеко за полночь, а на обратном пути в замок он постепенно засыпал. Во время совещаний он был раздражителен, быстро терял терпение, становился несдержанным и резким. Хотя люди вздрагивали, ища причину плохого настроения самого могущественного человека на земле в себе, но Джон знал, что это его собственная слабость, что он уже не контролирует свои слова и поступки. Он испытывал отчетливое ощущение, что это может стать опасным, но имел весьма расплывчатое представление о том, что конкретно это может означать: в конце концов, концерн принадлежал ему от последнего винтика и до самого сточенного карандаша – опасности потерять свою должность не существовало. И он был достаточно богат для того, чтобы и умереть богатым, даже в том случае, если всю жизнь будет терять миллиарды.

Памятуя о девизе Маккейна, что деньги компенсируют все, даже нехватку таланта, он на протяжении нескольких дней тайком брал уроки у лучшего консультанта-управляющего в мире. Он начал расставлять приоритеты. Перестал принимать отчеты длиннее, чем в одну страницу. Стал требовать, чтобы никто не приходил с проблемой, не предложив варианта решения. На совещаниях присутствовал стоя, чтобы они не затягивались. Он учился руководству настоящего дирижера. И так далее.

Несмотря на это, он ничего не добивался. Хотел уже продать замок и купить квартиру в городе, но не успевал заняться этим. Стал размышлять о том, чтобы поставить себе кровать в соседней с офисом комнате. Он даже не мог найти времени, чтобы позвонить Урсуле, – причем он вынужден был признаться себе, что, если бы даже она вернулась к нему, он не знал бы, где найти для нее место в его забитой до отказа жизни.

Рождество он почти полностью проспал, сделав передышку, так необходимую ему. С невольным уважением он спрашивал себя, как Маккейн вообще выдерживал это на протяжении нескольких лет.

– К сожалению, – сказал адвокат, потирая руки цвета слоновой кости, которые, если не были заняты, всегда словно сами по себе тянулись в карман рубашки к пачке сигарет и одергивались только в последний момент.

Джон смотрел на него, чувствуя бесконечную усталость, накрывающую его, словно снежным покровом. Угли гнева тлели где-то под ней, едва различимые, почти погасшие.

– Но ведь то, что сделал Маккейн, – это обман, ведь так? – спросил он.

– Вопрос не в этом. Вопрос в том, будет ли у нас приговор. А это видится мне в черном цвете, – мягким голосом произнес адвокат. – Уже только до того момента, пока будет установлена подсудность, могут пройти годы. Мистер Маккейн богатый человек. Он может выставить лучших адвокатов, которые только существуют.

– Лучших адвокатов? Я думал, они у нас.

– Что ж, скажем так, это будет борьба между равными. Как бы то ни было, весьма интересная. Один из тех случаев, которые кормят конторы круглый год.

Джон пристально посмотрел на адвоката, на проект искового заявления и подумал о Лоренцо, который был истинным наследником и был вынужден умереть от укусов пчел, потому что у Маккейна имелись другие планы. Он никогда не сможет этого доказать, несмотря на то что до глубины души был уверен в том, что все произошло именно так. Если уж не за это посадить Маккейна в тюрьму, то хотя бы за обман.

– Обвините его, – сказал он, чувствуя грусть, словно занозу в сердце. – Мне все равно, сколько это продлится.

– Как пожелаете, – кивнул адвокат, и, когда он кивал, было видно, какие редкие у него волосы. – Как бы там ни было, если вас это успокоит – для ожидаемого встречного иска мистера Маккейна справедливо то же самое.

– Какого встречного иска?

– Я удивлюсь, если он не подаст иск на дальнейшую выплату заработной платы и восстановление на рабочем месте из-за неправомерного увольнения. В его трудовом договоре есть несколько весьма неоднозначных параграфов, с которыми можно сделать практически все, что угодно. – Он высокомерно улыбнулся. – Но, как было уже сказано, может пройти не одно десятилетие. Мы умеем делать это так же хорошо.

Необычайно много ведущих руководителей уволилось в первые дни января 1998 года со своих ответственных, хорошо оплачиваемых должностей в широко разветвленной иерархии «Фонтанелли энтерпрайзис». И только когда один из главных аналитиков попросился на прием к Джону и рассказал ему, что во вторую рождественскую пятницу ему позвонил Маккейн, который пытался убедить его оставить концерн ради нового, лучше оплачиваемого места, Джон понял, что у него есть более опасные противники, чем цейтнот и перенапряжение.

У тех, кто уволился, было уже не узнать мотивов; только один туманно говорил о слабости руководства и обеспечении будущего, не вдаваясь, впрочем, в подробности, что конкретно имеется в виду. Во время некоторых таких разговоров у Джона возникало чувство, что люди действовали не совсем добровольно, а так, словно у Маккейна было что-то против них.

Некоторые увольнения создавали чувствительные пробоины и дополнительную нагрузку. Но постепенно стало выясняться, что существуют более серьезные проблемы, чем люди, верные Маккейну и покидающие концерн: те, кто оставались, чтобы продолжать ставить палки в колеса. Внезапно пустели склады, поскольку кто-то «забыл» вовремя заказать снабжение, вследствие этого останавливались целые промышленные улицы. «Глупые» ошибки возникали в важных объявлениях, выписках и договорах, ошибки, которые влекли за собой потери или неприятные юридические перебранки. «Необъяснимые компьютерные сбои» парализовали целые заводы, спутывали всемирную логистику, наносили вред балансу и реноме. В отделе валютных операций после двух лет триумфа вдруг