Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

кабинку, где телефонный справочник сохранился настолько, что в нем он нашел адрес филиала, а также с помощью карты сумел определить его примерное местонахождение. Площадь Сан-Хуан, неподалеку от парка Аламеда, который было просто найти: когда он спрашивал кого-то, те радовались, что он хочет только узнать дорогу и не хочет денег; ему достаточно было последовать в направлении поспешно вытянутой руки.

– Alameda? Allá![80]

Наконец он нашел офис – здание в колониальном стиле с узким фасадом, на котором красовалась темно-красная буква «f» на белом фоне, – и обнаружил, что тот окружен журналистами.

Мужчина за рулем радиопередвижки осушил банку колы до дна. Его кадык дергался при каждом глотке. Затем он раздавил банку руками и не глядя швырнул ее на улицу.

– Допустим, его труп плавает в каком-нибудь озере, – сказал он, обращаясь к женщине, стоящей рядом с открытой дверцей. – Как они собираются его найти? Мы так еще пять лет здесь проторчим.

– Пять лет мы торчать не будем, успокойся, – ответила женщина. Она была стройной, миниатюрной, с пышной волнистой шевелюрой.

Джон, который стоял позади них на улице и, как и они оба, смотрел на здание, понял, что говорят о нем. Его считали мертвым. Если сейчас он войдет в этот дом, то на него набросятся так, что в конце концов он еще пожалеет, что не умер.

– Именно в Мехико, – продолжал причитать мужчина. – Меня тошнит от этого города. Такое противное чувство в груди, я тебе говорю. Каждое утро, просыпаясь, я так кашляю, как будто совершенно зря отвык от курения. Слушай, ну что это такое? Тут бросаешь курить, а потом сидишь целыми неделями в городе, где на каждом углу воняет просто безбожно… – С этими словами мужчина внезапно обернулся, словно учуяв Джона. Скривил и без того перекошенное лицо. – Эй, Бренда, смотри-ка, у нас есть зрители.

Его коллега повернула голову и посмотрела на Джона. Того окатила горячая волна ужаса, когда он понял, что знает эту женщину. «Бренда Тейлор, Си-эн-эн», – подсказала ему бессмысленно хорошая память. Это она, сто лет назад, на первой пресс-конференции в доме Вакки спросила его, счастлив ли он оттого, что богат. И теперь она пристально смотрит на него…

Повинуясь спонтанному порыву, Джон втянул голову в плечи, простер руку и пробормотал примерно на том же сленге, который слышал от мексиканцев по телевизору:

– Please, missis! Ten dollars, please, missis![81]

– О боже! – простонал мужчина. – Как я это ненавижу…

Она вдруг перестала пристально всматриваться в его лицо. Отвернулась, скрестила руки на груди и нервно прошипела, обращаясь к своему коллеге:

– Дай ему эти чертовы десять долларов, пусть исчезнет.

– Десять долларов? Это уж слишком, Бренда, остальные… – Он с отвращением полез в карман, выудил купюру и швырнул ее Джону. – Ну ладно, вот. А теперь убирайся. Vamos[82]. Проклятье, как я ненавижу этот город! – скрипнул зубами он и тоже отвернулся.

– Gracias, – пробормотал Джон, почти полностью исчерпав свои познания в испанском языке. – Muchas gracias, seňor[83]. – И с этими словами он убрался восвояси.

Через несколько улиц он отыскал небольшой переговорный пункт, под бело-голубой вывеской которого рекламировали larga distancia[84]. Несколько ступенек вели в комнату с низким потолком, где стоял телефонный автомат и сидел за прилавком толстый мужчина, за спиной которого висела карта Мехико. На стенах также висели толстые слои старых плакатов с концертов и богослужений. Офис был бедным, но достаточно чистым, чтобы мужчина посмотрел на него довольно подозрительно.

– Я могу позвонить отсюда? – спросил Джон и положил на прилавок десятидолларовую купюру. – За границу.

Брови мужчины снова опустились. Жадная лапа убрала купюру со стола, другая указала ему на два телефонных аппарата, висевших на стене.

– Está bien. Dos minutes[85].

Джон с благодарностью кивнул и взял трубку. Теперь, главное, не ошибиться. Он набрал код выхода за границу – 98, который невозможно было не заметить – надпись на всех языках красовалась на стене. Потом 1 для США.

И тут он остановился. Он хотел позвонить в нью-йоркский секретариат, чтобы его немедленно забрала служба безопасности. Но идея почему-то показалась ошибочной.

Мужчина за прилавком проворчал что-то, жестами велел ему продолжать набирать номер: «ándele, ándele!».

Нет. Это была плохая идея, неважно почему. Джон поднял руку, хотел уже нажать на рычаг, когда в голову пришла другая мысль, мысль, которой он последовал не задумываясь. Его палец набрал ноль, а потом цифры телефонного номера, который он не мог забыть, равно как и день рождения своего лучшего друга.

– Алло? – произнес голос Пола Зигеля.

42

Площадь Сокало являлась центром города, его главной гордостью. Она была велика, словно создана для парадов и демонстраций, опоясанная величественным собором и помпезным дворцом, большая и пустая, днем и ночью населенная прохожими, попрошайками, художниками, рисующими на асфальте, влюбленными парочками и фотографирующими туристами. Неиссякаемый поток транспорта омывал площадь, в центре которой развевался национальный флаг. Вечерами проходил гвардейский полк, чтобы спустить огромный флаг во время длительной церемонии, после этого тысячи ламп вдоль фасадов вокруг площади загорались, сливаясь и образуя впечатляющую ночную иллюминацию.

Джон казался себе незаметным. Он медленно обошел площадь, все время оглядываясь по сторонам, готовый убежать в любую минуту, но никто не смотрел на него, ничего не хотел. Он прошел вдоль бесконечного фасада Palacio National[86], углубился в изучение рельефа на соборе, прошелся через аркады, где расположились магазины, в которых продавались украшения или шляпы, ничего больше. Однажды он остановился перед витриной и задумчиво стал рассматривать украшение, лежавшее в ней, словно золото ацтеков, когда полная матрона с завитыми волосами вложила ему в руку несколько монет, настолько уверенно, что он не отважился возразить. За них на одном из лотков на перекрестке он получил тако, которое проглотил с волчьим аппетитом, а потом ощутил, что оно легло в желудок, словно кусок бетона.

Он чувствовал себя невидимым и удивительным образом свободным. За прошедшие недели с него, похоже, слетела вся шелуха цивилизации, все эти надоедливые правила личной гигиены, бесчисленные обязательства совместной жизни, которые он помнил только как нечто, что когда-то относилось к кому-то другому, о чем он только слышал. Делать было нечего, но ему не было скучно, он был доволен, что может присесть где-то, прислонившись спиной к стене, и спокойно смотреть в никуда. Время от времени он испытывал телесные потребности, но как-то приглушенно, как будто тело решило предоставить ему выбор, удовлетворять их или нет. Голод, жажда, усталость – все это было, да, но держалось где-то на заднем плане, никогда не становилось навязчивым или требовательным. Он находился в состоянии гармонии с собой и миром, которого не испытывал никогда, и почти хотел, чтобы Пол не приехал.

Но в какой-то момент он оказался там. Эта худощавая фигура в очках, которую ни с кем не спутаешь; он стоял перед главными вратами собора и, не обращая внимания на историческое строение, обыскивал взглядом площадь. Джон со вздохом поднялся и побрел к нему по широкой дуге, не привлекая к себе внимания, пока незаметно не добрался до друга.

– Привет, Пол, – произнес он.

Пол Зигель обернулся и уставился на него, сначала недоверчиво, потом, чем дольше смотрел, все более недоуменно.

– Джон?.. – прошептал он, так вытаращив глаза, что стало казаться, будто они держатся только благодаря стеклам очков.

– Неужели я так изменился?

– Изменился? – задохнулся Пол. – Боже мой, Джон, ты выглядишь словно факир, спустившийся с Гималаев после двадцатилетней медитации.

– И воняю как работник канализации, полагаю.

– После двадцати лет работы в канализации, да. – Он покачал головой. – Какое счастье, что я взял автомобиль напрокат.

Они выехали из города и двинулись на север с открытыми окнами, потому что иначе Пол не выдержал бы. Он взял с собой различные продукты: печенье, фрукты, напитки в бутылках и тому подобное, и он удивился, что Джон берет их весьма неохотно.

– Все гигиенично, не сомневайся, – подчеркнул он.

– М-м-м… – произнес Джон.

Возле отеля, который Пол выбрал при помощи толстого и подробного путеводителя, они остановились.

– Во время перелета из Вашингтона у меня была куча времени, чтобы почитать, – извиняющимся тоном произнес он. – Можешь сейчас спросить меня все, что хочешь, у меня такое чувство, что я знаю Мехико как собственную квартиру. – Он уладил формальности, а потом протащил Джона в номер, где были теплая вода и ванная. – Я подумал, что это не повредит, после того как ты рассказал