Борьба за огонь - Жозеф Анри Рони-старший

и тошнотворный запах живой плоти.

Там нашли свой конец отвратительные создания, чудовищное племя, которое на протяжении двадцати поколений побеждало, преследовало и изгоняло своих собратьев. Но на плоскогорье, вперемешку, в лужах багровой, уже почерневшей крови, среди круглоголовых, темноволосых, коренастых мужчин в туниках покоились светловолосые и бледнолицые воины с гор, одетые в шкуры диких зверей. И что еще страшнее, – здесь лежали десять трупов молодых женщин, и очарование их лиц оставалось неизменным даже в смерти!

Тхолрог наклонился к тем, которых любил, к навеки смолкшим устам, к застывшим глазам, которые не видели отраженного в них неба, и в его немудреном сознании вспыхнуло безумное сожаление. Но он также думал о том, что это блестящая победа, что четыре сотни озерчан заплатили за смерть семидесяти горцев и что даже такой ценой они не смогли противостоять племенам светловолосых. Хсилбог будет счастлив: они достойно отстояли перевал; враги больше не посмеют форсировать его. Они уйдут и унесут далеко-далеко навеки вселившийся в них страх кровавой резни.

Тхолрог также думал о том, что при таком малом количестве воинов они не смогут продолжать погоню. Его рог подал сигнал к отбою. Постепенно все вернулись – вождь насчитал двадцать пять воинов. Хсилбог не сможет отказать в подкреплении, когда посланник Тхолрога расскажет ему о триумфальной победе над озерчанами!

Хогиоэ, Дитхев, другие женщины помогают раненым. Но их совсем немного. Отравленные наконечники копий озерчан разили наповал.

Эйримах неподвижно стояла у базальтовой скалы. Ею владели отвращение и ужас, но она испытывала грустное удовлетворение от того, что сражалась за свой народ. Тхолрог подошел к ней, глядя на нее с трепетом восхищения:

– Ты храбрая, Эйримах. В тебе пробудилась кровь горцев.

Но она опустила свои прекрасные ресницы и отвела взгляд, став совсем далекой:

– Я не научилась сражаться, – сказала она уклончиво.

И они печально замерли друг перед другом среди жалобных стонов раненых и умирающих.

Тхолрог ждал подкрепления от Хсилбога.

Он грезил, унесясь куда-то далеко от поля смерти, где светловолосые воины лишили жизни так много озерчан, где последние раненые горцы умирали от яда или глубоких ран, он смотрел, как снуют взад и вперед воины и женщины.

Когда мимо проходила Эйримах, его душа трепетала – он ощущал ту невыразимую благодать любви, которая заставляет насекомых идти на смерть, а огромных хищников – рвать друг друга на части.

И среди смерти, крови и мук ожидания он не мог не восторгаться девичьей грацией – прекрасными развевающимися белокурыми волосами, вызывавшими восторг во все времена, восхитительным изгибом шеи, пламенем ее взгляда и пленительными движениями.

Испытывая неизмеримое блаженство, молодой вождь смотрел на нее: ее тело и светлая кожа представлялись ему воплощением самой жизни. Он хотел снова заговорить с ней:

– Эйримах… Что ты больше любишь, горы или озера?

Она обратила к нему грустный взгляд, затем снова отвела глаза – и молодой дикарь затрепетал, но никакие слова не смогли бы выразить охватившее его ощущение гармонии и красоты, всеподавляющей страсти. Эйримах холодно ответила:

– Я бежала от озер!

– Разве твое сердце не с теми, кто живет в горах?

– Я бежала от людей озер!

Ее загадочный ответ и ее поведение потрясли Тхолрога; он замолчал, и она ушла. Он был так взволнован, что его била дрожь – смутный гнев примешивался к его чувствам к беглянке.

Он взял себя в руки и отошел – и снова оказался рядом с Эйримах. Она была не одна, рядом стояли Хогиоэ и дочь Роб-Сена.

Тхолрог мрачно взглянул на девушек и вдруг заметил, что Эй-Мор наблюдает за ним взглядом, исполненным тайны, ностальгии и очарования. И гнев исчез из души Тхолрога.

Солнце быстро поднималось. Ближе к середине дня Тхолрог увидел возвращающихся бегом разведчиков в сопровождении Жреца Сокровенных Вещей, странного приверженца странной религии горцев; на нем была накидка из медвежьей шкуры длиннее, чем у остальных, а в качестве головного убора он носил волчью голову. Жрец сказал:

– Иорджолк взят. Хсилбог возвращается к Кивасару, ну а тебя непременно будут преследовать. Вот что говорит Хсилбог: «Поскольку две легкие дороги для тебя отрезаны, иди по тропе ледников, иди к Кивасару или в страну ариев».

Затем Жрец Сокровенных Вещей объяснил, что Хсилбог захватил лагерь Роб-Сена с хранилищем запасов озерчан и все там разрушил, но он слишком поздно вернулся на плато Иорджолк и не смог помешать Роб-Сену взять его. Таким образом, одна из сильных горных позиций оказалась в руках озерчан.

Разгневанный Тхолрог собрал людей и немедленно начал отступление. Через несколько сот локтей дорога привела их к широкой пропасти, через которую была перекинута огромная ель. Чтобы помешать врагу двигаться дальше, этот мост следовало уничтожить, перебравшись через пропасть.

Ель еще не была разрублена, когда вдали показались озерчане. Умножив свои усилия, горцы напрягли все силы. Озерчане были уже совсем рядом, когда дерево с оглушительным шумом рухнуло в пропасть.

– Ну что ж, пусть водяные твари теперь нас догонят! – с усмешкой воскликнул Ирквар.

И тут Эй-Мор и Эйримах узнали среди преследователей Ин-Кельга. Дочь Роб-Сена протянула руки к брату и закричала, обращаясь к нему.

Потрясенная Эйримах, побледнев как полотно, застыла на месте, стараясь через пропасть встретиться взглядом с молодым озерчанином. И Тхолрог увидел это – страшная тревога и темное отчаяние сжали его сердце. В этот момент Ин-Кельг воскликнул:

– Наши проводники выведут нас на твой след!

– Вы умрете, как только найдете наш след! – крикнул Тхолрог.

Он в ужасе смотрел на Эйримах – девушка опустила глаза, но в них не было смирения, а только оскорбленная гордость любви. Тахмен, однако, усмехнулся:

– Неужели у тебя в проводниках горные козлы?

И горцы удалились с презрительным смехом.

А Тхолрог мучился от терзавшей его ревности.

Они шли в удивительной тишине. Узкая дорога, зажатая между отвесными скалами, была неровной. Она медленно поднималась, перемежаясь рытвинами и другими препятствиями, казалось сохранившимися здесь с незапамятных времен, – незатянувшаяся рана в твердой плоти гранита. На ней росло только немного лишайников и мха. Изредка по ней ползали или порхали вокруг какие-то почти прозрачные насекомые. Вокруг царила безжалостная и мертвая природа – окаменевшая, бесплодная, суровая, с навеки запечатленными следами далеких первобытных эпох, свидетельств зарождения жизни.

И все же под зубчатой каймой скал, высоко над головами, как драгоценный камень, искрилось солнце; в крохотных убежищах, незаметно, но настойчиво пробивая себе дорогу, текла терпеливая, трудолюбивая, хитроумная жизнь: белая пихта, выросшая над пропастью, колокольчики, укрывшиеся в зарослях низкой травы, черника, затерявшаяся в расщелине, неутомимая ежевика, красноватые кустики, лакированные листья рододендрона, жалкие чахлые незабудки, восхитительные цветки-камнеломки.

Робко появился