О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы - Юрий Николаевич Безелянский

class="empty-line"/>

31 августа

Что сказать о последней неделе лета? Были холодные дни, всего +12. Были дни, когда лил дождь, монотонно и угнетающе. И было как сегодня – день мягкого осеннего тепла и умиротворения. Пока всё зелено, нет ни желтизны, ни меди, ни позолоты. Но лето уже – фьюить! – кончилось. Лето-80 стало достоянием истории. Это было странное лето, дождливое и холодное. В Швейцарии и Нидерландах – худшее лето за столетие, на Британских островах это лето было самое холодное за последние 300 лет. В ФРГ вышел из берегов Рейн. В Альпах летом выпал снег. Настали времена катаклизмов: климатических, политических, экономических…

Читаю воспоминания об Иване Катаеве и Владимире Киршоне. Конец 20-х – начало 30-х годов – «годы пошли иные, румяные, крупные яблоки падали в садах, крупные дети родились». Николай Атаров пишет: «Мы обострённо чувствовали, что только руку протянуть – и вот наступит наше Завтра, самое изобильное счастье». Отсюда шла сила, размах и энтузиазм. Отсюда истоки оптимизма… ну, а ныне? Погляди в окно!..

«Берёзки-80»

У Межирова есть строчка: «Мы люди сентября. Мы отдыхаем…» Правда, поэт отдыхал на Рижском взморье, ну, а мы в подмосковных «Берёзках» с 15 по 24 сентября. В пансионате нас с Ще встретили с большим удивлением: «А почему вы приехали сегодня? У вас путёвки с 15 октября, а не с 15 сентября». «Разве?» – удивились в свою очередь мы. «Хорошо, погуляйте до обеда…» – задумчиво сказал администратор и потом всё благополучно уладил. Номер мы получили, а вскоре приобрели и хорошую компанию в лице Марка Школьникова и Димы Животова. Общение укреплял магнитофон, и лились сплошные песни про «фею из бара, чёрную моль и летучую мышь». «Вы мне франками, сэр, заплатите…» И вообще-то: «Жизнь прошла кое-как кое-где / И пришла слишком ранняя осень…»

Забавы интеллигентов. «Раз пошли на дело – я и Рабинович…» Песенный примитив в противовес густым патриотическим песням «Мой адрес – Советский Союз» и про то, что «Ленин такой молодой…». У новых знакомых машины, и мы ездили в посёлок Северный за коньяком и шоколадом… 23-го поехали в Суздаль, по дороге заехали в Нерли и во Владимир.

25 сентября

А потом была московская часть отпуска с футболом и фильмом «Несколько дней из жизни Обломова». Начал даже писать детектив «Уильям Смит – капитан „Немезиды“», но больше 8 строчек дело не пошло…

20 октября

«Господа юнкера, где вы были вчера?..» – спрашивал Окуджава в одной из своих песен. Юнкера – кооперативные журналисты были в гостинице «Космос», где проходил конгресс международного кооперативного альянса. На все вопросы по телефону, где я, Ще отвечала ошеломляюще просто: «Он в космосе». И люди падали в обморок. Опять работа в пресс-центре. Заостровский, как всегда, был бодр и кричал мне: «Вперёд, полковник!» А Фима, как обычно, был уныл и сообщал мне таинственно на ухо: «Кажется, я свалюсь…» И весь пресс-центр сражался с путаными стенограммами заседаний конгресса. В докладе доктора Лейдлоу (Канада) «Кооперативы в 2000 году» отмечалось, что экономисты и сама экономика, как серьёзная дисциплина, дискредитировала себя, и потому будущее предстаёт перед нами как «время неуверенности», что впереди грядёт «новое средневековье». Круговерть с конгрессом проходила с 8 по 16 сентября. Всё закончилось большим банкетом. Я выдержал всего лишь полчаса. Все стояли впритык с полными тарелками. А молодцы в красных рубашках с золотым шитьём наяривали на балалайках. Рашен клюква – да и только! Показушно и противно…

3 ноября

Сентябрь и октябрь, за малым исключением, были наградою за гнилое лето. Дни стояли ясные, тёплые и крепкие. Только вот краски в эту осень были весьма блёклые, без яркой желтизны, без кричащего багрянца. Очевидно, у природы нынче был дефицит красок. Нехватки всюду…

Много прочитал и внёс в свой Календарь. Если говорить о редакционной работе, то к ней применимы слова польского сатирика Ежи Виттлина: «Монотонность работы лучше всего рассеивается халтурой». Из выставок, пожалуй, лучше всех была экспозиция Михаила Ларионова в Третьяковке… И ещё: заходил на радио, все, глядя на меня, ахали и удивлялись. Встретил секретаря парткома Акимова: «Ну, как вы, молодой человек?» «Всё нормально, – отвечал я. – Только вот скучаю по радио». «Все скучают, – сказал партайгеноссе. – Заходите, потолкуем…» А чего заходить? Поезд ушёл.

12 ноября

Был в «Советском экране», Феликс Андреев встретил меня весьма приветливо и показал сигнальный номер журнала с интервью с Михаилом Жаровым. Предложили сделать интервью с Лапиковым, я отказался (не мой актёр). Тогда предложили Леонида Маркова. Ездил в Театр Моссовета и договорился с Марковым о беседе. В вестибюльчике служебного входа столкнулся с Маргаритой Тереховой, она полыхнула на меня взглядом: кто такой?..

17 ноября

Темнеет рано. Светает поздно. Утром встаёшь – как на Голгофу. Эх, жить бы где-нибудь в другом климате. В Париже, к примеру, в городе моей мечты…

19 ноября

Побывали с Ще в зале Чайковского на вечере поэзии. Вечер вела Лариса Васильева – большая, двухспальная и несколько странно одетая. Выступали Виктор Боков, Екатерина Шевелёва, Игорь Шкляревский, Александр Межиров, Татьяна Бек… Полетели первые записки: «Почему нет Вознесенского?» Вышел Анатолий Жигулин, какой-то пришибленный, тихий, деревенский, судорожно схватился за графин с водой. Начал читать стихи, сбился, забыл. «Бывают же такие ужасные случаи», – извинялся он. И продолжил: «А что теперь в России, / В родимой стороне?..» Далее выступили Инна Кашежева, Владимир Костров, Надежда Кондакова, которая буквально завыла про маму, которая быстро стареет, а «века идут гружёные, как баржи». И это поэзия?..

Потом был перерыв и снова выступления. Лучше всех приняли барда Юрия Визбора, толстый, добродушный, эдакий положительный Борман. Читал про Арктику, про своё детство: «Кто мы были: шпана, не шпана?..» Михаил Львов в основном рассказывал байки про поэтов. Лучшее выступление было Юнны Мориц. Чёрное платье с цветным кушаком, строгий орлиный профиль и огромные глазищи.

Между миром и эфиром,

Между Цезарем и Брутом…

Публика всеядна: после Мориц ей понравился и Николай Тряпкин с его «треньти-бреньти… прокати до звёздного гумна…». Эдакий народный нянь Арин Родионович. Сказочник. «А у нас на Печоре – калачи на заборе, / А у нас на Печоре – и в прудах молоко…»

В отличие от песенного Тряпкина Юрий Кузнецов был уравновешен и строг. Читал глухо, невыразительно. «Я поймал её круглую дрожь, / Как рука у меня трепетала!..» Публика принимала его сухо. Оставили без одобрения напор и энергию Татьяны Ребровой. Не очаровали платье-сари и шаль. А лично мне её пафосные строки о том, «как чисты