О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы - Юрий Николаевич Безелянский

нервознее становится Коршунов. «Намечался приезд 7800 журналистов, а будет не более 2800. Но это не значит, что нам будет легче: приехали журналисты из АП, ЮПИ, из Южной Кореи, Норвегии, настоящие бандиты, приехали с единственной целью – порочить нашу Олимпиаду… Но у нас русская удаль… Мы выдержим… не такие испытания проходил русский народ… Есть, в конце концов, пресс-бар, на минуточку заскочил, освежился – и стоим до конца…» – так говорил Анатолий Александрович в своей тронной предолимпийской речи 18-го числа.

23 июля

Поехал в «Экран», оттуда на «Динамо», матч Нигерия – Кувейт (обалдеть можно от такой экзотики). Опять «серые костюмчики».

– Тринадцатый, где находишься?

– Докладываю девятому. Иду на трибуну.

Как надоели эти переговоры по портативным радиостанциям, вся эта мания страха…

22-го, вторник. С утра – редакция, потом – Лужники. Снова возня вокруг аккредитационных карточек. У нас нет буквы «Е» (особая зона, где бывают иностранцы) и снова нас мурыжат на входах. Коршунов собрал карты и поставил у начальства… третью дырку, которая якобы даёт проход всюду! Ну и организация! Ну и неразбериха! На этот раз Есенин проходил с бодрыми словами, сквозь строй серокостюмников: «У меня кругом дырки, мне – можно!»

Редакционная группа – Есенин, Шмитько, Гейман и я – напряжённо работала: минуты две «отрабатывала» текст стенограммы пресс-конференции. А потом просто, элементарно грубо, смотрели футбол. СССР – Замбия, 3:1. «Хейя, хейя, Замбиа!» – неслось с трибун, но африканские любители ничего не могли поделать с нашими профессионалами. Кейфовали в баре: кофе, бутерброды с ветчиной, орехи (когда-нибудь будут вспоминать!). Потом на коршуновской «Волге» довезли нашу бригаду до полудома. Вот такая идёт жизнь. Сегодня четвёртая игра. Футбол стал работой, и это тоже достойно удивления. Ох, человек, вечно недоволен…

25 июля

Интересный эпизод был вчера на «Динамо». Пришёл в пресс-центр Гостев (большой чин в ЦС «Динамо» и, судя по всему, генерал), ведёт разговоры, то да сё, вдруг его по портативной рации вызывают: «Говорят с контрольного поста: что делать? Люди несут на стадион бутылки с „Фантой“, пускать или не пускать?» Гостев оглядел всех нас и сыграл, что называется, на публику: «Да вы с ума там сошли, ещё дойдёте до того, что с пакетиками сушёной картошки пускать не будете! Конечно, пускать!..» И уже к нам: «Во народ! Дай только команду: всё что угодно запретят!..» Но ведь запрещено проходить на спортивные объекты с сумками, портфелями, свёртками, чемоданами. А что можно? «Фанту» можно? Где эта грань между всемилостивым «Да» и категорическим «Нет»?

27 июля

Уходят из жизни люди… В начале июля умер поэт Леонид Мартынов, и горевали поклонники поэзии, а 25-го не стало Владимира Высоцкого. 26 июля «Вечёрка» сообщила о скоропостижной кончине артиста Московского театра драмы и комедии на Таганке. Не стало самого популярного барда страны, который был популярнее Галича и Окуджавы. Он исполнял свои головокружительные номера под куполом советского цирка, – так выразился «Голос». И действительно, он резал правду-матку, едва прикрыв её эзоповским фартуком. Его ленты крутили по всей стране. Он был отдушиной, через которую тянуло настоящей свежей жизнью, не затхлой от официального лежания, а истиной, с водочным и табачным перегаром… В песнях он сжигал себя…

Вчера мы с Ще вечером слушали пластинки. И как звучали слова! Поэты – всегда пророки:

Мы успели… В гости к Богу не бывает опозданий.

Да что ж там ангелы поют такими злыми голосами?!

Или это колокольчик весь зашёлся от рыданий,

Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани.

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее,

Умоляю вас вскачь не лететь.

Но что-то кони мне попались привередливые,

Коль дожить не успел, так хотя бы допеть…

Я коней напою, я куплет допою,

Хоть немного ещё постою на краю!..

«На краю»… Как у Пушкина: «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю…» Это обыватель сидит в тёплом углу и урчит от удовольствия, а все великие норовят подойти к краю и заглянуть вниз…

Владимир Высоцкий не войдёт в энциклопедию, но в моём Календаре он будет обязательно.

29 июля

27-го пошёл на футбол. На этот раз не бегали и не суетились, а час с лишним просидели в динамовском пресс-баре за кофе. Я стал расспрашивать Шмитько о Литературном институте. Он учился на отделении поэзии вместе со Шкляревским, Передреевым и Рубцовым (в книжке Кожинова о Николае Рубцове говорится, что Шмитько был одним из близких друзей поэта). Я тормошу Серёжу: расскажи, каким был Рубцов. Он рассказывает: маленьким, тщедушным сморчком, не от мира сего, людей не замечал, признавал только «родных», то есть близких ему по духу, пил страшно.

Сергей рассказал одну историю, когда с Рубцовым весь день и весь вечер кочевали из одной компании в другую, тяжело нагружаясь напитками, а ночью приехали на квартиру Шмитько. Утром Серёга проснулся, видит – Рубцов за столом, вокруг бокалы и фужеры, в которые он наливал обнаруженные им в доме все духи и одеколоны, всё выпил и в этом адском сладком аромате закатывал глаза к потолку и писал стихи…

У Шмитько есть теория, по которой поэтами руководит русская похмельная совесть. Нашуметь, пропить, надебоширить, а потом просветлеть и очиститься. И привёл слова Фатьянова, который однажды сказал, что наутро чувствует себя так, как будто накануне бросил бомбу в детский сад. И вот это чувство вины позволяет писать раскрепощённо, на высокой ноте, со слезой. Как, к примеру, Есенин. Шмитько рассказал, как любил Рубцов петь под гитару свои стихи или Тютчева.

Вчера был вояж в Олимпийскую деревню. Сбылась мечта идиота: пробита вторая дырка! Приехали на юго-запад. По дороге проверяют. Все в сетчатых вольерах, как в цирке.

Кабели высокого напряжения. Пограничники в зелёном. «Какая-то инфернальная обстановка», – заявила Роговская. Карточки тщательно рассматривают, проходишь через стойку, как в аэропорту, на предмет оружия или металла. Милиция, охрана – всё то, о чём говорят «голоса» про Олимпиаду: порядок и деловитость под полицейской опекой. На территорию деревни пустили, туда, где торговый и культурный центры, а дальше, естественно, нет. «Постельные замки» под замком. Но дальше неважно, главное, посмотрели главную часть деревни. Такое впечатление, что побывали за границей. И не потому, что попали в водоворот иностранцев – спортсменов, тренеров, обслуги, а весь антураж иностранный. Спортивные магазины фирм («Адидас» и прочие), товары обалденные и развешены точно так, как на Западе. Но всё на валюту. И только в сувенирном магазине можно купить на наши