Николай II в секретной переписке - Платонов Олег Анатольевич

Швыбзик только что написала одну из своих смешных записок, — сегодня она все еще в постели.

Провожу время в писании записок всем больным. А. получила письмо от милого Отара Пурцеладзе[659], — скажи это Силаеву. Он посылает семье множество добрых пожеланий, изъяснения в чувствах, приветы и радуется, что мы виделись с его женою и сыном. Учится по-французски и по-английски, встает и ложится рано, не сообщает, каков уход и пища и никаких подробностей, только в отчаянии, что в такое время находится там, а не на службе.

Душенька, возлюбленный, мой собственный, самый близкий, крещу тебя, целую, крепко сжимаю в объятиях с бесконечной любовью и благодарностью за 21 год совершенного счастья, за которое день и ночь благодарю Бога!

О, как я хочу тебя и твоих нежных ласк! посылаю тебе все, все, все,

т-о-ж-е  с-а-м-о-e, что и ты мне.

Навсегда твоя старая

Солнышко.

Разве не хорошо пахнет бумага!!!

Царская ставка. 8 января 1916 г.

Моя дорогая, любимая женушка,

Сердечно благодарю тебя за твое дорогое письмо, которое я получил после завтрака. Затем я должен был прочесть бумаги, погулял около 1/2 часа, а теперь сел написать тебе несколько строк. В 4 ч. начинается кинематограф для мальчиков.

Я счастлив каждый раз, когда ты видаешь Н.П., в особенности теперь, когда он уезжает, Бог знает, на сколько времени! Ты меня спрашиваешь, где Миша? Я уверен, что он вернулся в Гатчину, после того как провел две недели в деревне. Почему ты ни разу его не повидаешь? — Правда, ты себя недостаточно хорошо чувствовала, чтобы принимать.

Письма А. я по прочтении всегда рву на мелкие клочки, так что тебе нечего беспокоиться. Ничего из ее писем не сохранится для потомства.

Дорогая моя, ничего нет интересного, о чем бы стоило писать — я повторю тебе только старую песенку, которую ты знаешь уже 32 года, что я тебя люблю, предан и верен тебе до конца!

Люблю тебя страстно и нежно, мое родное Солнышко! Да хранит Господь тебя и детей! Нежно целую вас всех.

Навеки твой старый

Ники.

Привет А.

Царское Село. 9 января 1916 г.

Мой любимый!

Погода теплая, — и снег и дождь, — пасмурно. Двое младших спали хорошо, у них 36,3 и 36,4 градуса. Днем я опять схожу к ним наверх. Читала доклады, и в некоторых вопросах Иза помогла мне, как и вчера вечером. Вчера дети несколько раз навещали Аню, а Татьяна — попозже, после чистки инструментов в лазарете. У нее целый день был народ: ее отец, затем наш Друг, и милая Зина[660], затем ее мать, потом Аксель П.[661], приехавший на 3 дня, и Жук. Митрополит[662], услышав, что она больна, выразил желание навестить ее. Это ужасно мило, и она не знает, что ей делать. У ее горничной вчера вечером 40,2 градуса, ангина; поэтому доктор взял ее в больницу. Ее старая Зина пришла помогать Акилине. Она не спала всю ночь, потому что кашляла. Состояние ее здоровья не вызывает сомнений, так как онанедала мне знать о своей температуре. Она целует тебя и просит твоих молитв. Поэтому мне пришлось телеграфировать, равно как и о том, что наш Друг сказал про Штюрмера: не менять его фамилии и взять его хоть на время, так как он, несомненно, очень верный человек и будет держать в руках остальных. Пусть возмущаются, кому угодно, это неизбежно при каждом назначении. Н.П. говорил по телефону. Кирилл посылает его сегодня вечером в Гельсингфорс для свидания с Каниным и со штабом, так как Григорович сказал Кириллу, что они чинят препятствия в исполнении твоих приказаний, отданных К., так что скорее и лучше всего было послать Н.П., чтоб объяснить, что К. получил распоряжения от тебя. Это не Канин, но другие штабные, и он боится, как бы Тимирев не наделал неприятностей из-за своей обиды на Гв. Эк., откуда он ушел.

Аня спала от 8 до 11, — у нее 35,8 градуса, почему и чувствует большую слабость. Сергей скоро едет в ставку, как я слышала. Лучше не удерживать его там долго, так как он, увы, всегда сплетничает, и язык его очень остер на критику, да и держит он себя при чужих далеко не примерно. Кроме того, ходят какие-то неясные, дурные слухи относительно ее[663] и каких-то взяток, о которых болтают все, сюда же припутана артиллерия.

Только что получила твое письмо, на часах 12, мило и рано! Какая бесконечная радость иметь от тебя известия! Ты не можешь себе представить, что составляют для меня твои милые письма, как я их целую и как часто перечитываю! Какая радость получать каждый день новое! Они согревают меня, так как я ужасно тоскую по моему сокровищу, а целовать твою подушку и письмо всетаки не вполне достаточно для голодной женушки. Ах, мой ангел, благослови тебя Бог за твою чудесную любовь и преданность, которых я далеко не стою! Благословляю тебя за них, мой нежный! И ты тоже, мой муженек, знаешь, что ты составляешь для меня и на какую глубокую любовь способно мое старое сердце. От этих разлук огонь разгорается только жарче, и великая любовь становится еще более сильной.

Не посмотреть ли тебе какие-нибудь войска, так как у тебя теперь меньше дела? Хорошо, что ты вызвал туда к себе министров. Ох, как мне хочется, чтоб ты избавился от Поливанова, который мало разнится от Гучкова, а на его бы место — старого Иванова, если честный Беляев слишком слаб. Не сомневаюсь, что сердце всей Думы устремилось бы к “Дедушке”. Но, может быть, у тебя нет никого на его место?

Сегодня сорок дней, как умерла маленькая Соня. Через несколько дней именины Татьяны.

Сегодня знаменитое 9-е. Как много мы пережили вместе и сколько тяжелого! Однако же Бог никогда не покидал и спасал нас. Так будет и теперь, хотя нам нужно иметь много терпения, веры, упования на его милость, а твои труды, покорность и смирение должны получить награду, которую Бог и пошлет тебе, я чувствую, хотя мы не можем знать когда.

Вчера вечером я раскладывала пасьянсы, читала, повидалась с Изой, играла с Мари. Чай пили с маленькими наверху; там еще стоит елка. Их кроватки были посреди комнаты. Анастасия выглядит зеленой, и синяки под глазами, а он — недурно.

Мой любимый, посылаю тебе только одну бумагу: делай с нею, что угодно.

Не вызовешь ли ты старика, чтобы спокойно сообщить ему о твоем решении? Теперь это легче, так как вы с ним не вполне согласны, и он не распорядился напечатать того циркуляра (что доказывает, что он как будто слишком стар, утомлен и, к сожалению, не все может сообразить, милый старичок). Вы успеете переговорить, и вместе с тем лучше, что у другого будет время до созыва Думы устроить совещание с министрами и подготовиться. А так как Штюрмер старше, то Горем. не обидится. И тогда ты дашь ему титул старого Сольского[664], конечно, не графский (дрянь), а другой. Я сделала бы это теперь, в ставке, и не стала бы долее откладывать, — послушайся меня, дорогой.

Ну, теперь прощай, мой голубчик, супруг мой любимый, свет моей жизни. Обнимаю тебя и прижимаю к себе крепко. Покрываю твое милое лицо, глаза, губы, шею и руки пламенными и нежными поцелуями. “Люблю тебя, люблю тебя, вот все, что я могу сказать”, — помнишь эту песню в Виндзоре в 1894 году и те вечера? Да благословит тебя Бог, сокровище мое!

Навсегда, до самой смерти твоя

Женушка.

Надеюсь, что мои цветы получишь свежими и душистыми.

Здесь крепкий поцелуй.

Царская ставка. 9 января 1916 г.