Мы все умрём. Но это не точно (СИ) - Aris me

Амикус приблизился к ней и прошептал на ухо:

— Ты будешь чувствовать это каждой своей клеточкой, — он придвинулся так близко, что Гермиона вздрогнула от ощущения чужого дыхания и запаха выпитого вина на своей шее. — Твоя кровь вскипит и вспенится. Твои внутренние органы будут распухать и распирать тебя изнутри. Лопнут первыми очи, они самые нежные, затем ты почувствуешь, как лопнет селезёнка и всю твою гнилую утробу затопит горячей, словно лава, кровью. Потом наступит черёд лёгких. От жара они скукожатся и слипнутся, как пересушенная слива. Ты не сможешь дышать, и, если тебе повезёт, то наступит очередь мозга. Он нагреется и взорвётся, раздробив черепную коробку на мелкие осколки. И всё это случится, если ты, как и он, вдруг разозлишь меня. Разумеешь, тварь?

Гермиона с трудом сглотнула и кивнула.

— Управься с этим. Живо, — он взмахнул палочкой, и тело Кингсли вспыхнуло ярким огнём.

Гермиона растерянно взглянула на пламя. Что ей предполагалось делать? Подождать, пока догорит, и убрать пепел? Оттереть кровь? Потушить пожар? Ублюдок не мог выражаться яснее?! Но кремации не суждено было состояться. Тео подскочил почти мгновенно и направил на горящее тело Агуаменти.

— Блядь, Амикус! Ты в своём уме? — его возмущению не было предела. — Никакой вони от сгоревших трупов на моей свадьбе! Алекто заслуживает лучшего!

Гермиона замерла. Свадьбе? Он женится… на Алекто? Всё в животе скрутилось в тугой узел. Даже Банши в шоке заткнулась. Представлять, как Теодор целует другую, было неприятно, и почему-то от этого остро кольнуло где-то в груди. Нотт изящно взмахнул палочкой, и тело Бруствера, капая водой, чёрной сажей и кровью, поднялось в воздух. Не слишком церемонясь, Нотт грациозным движением направил труп в окно. Тот медленно поплыл по комнате, оставляя за собой чёрно-красные пятна. Гермиона проследила за ним взглядом. Тело двигалось медленно, в тишине комнаты было отчётливо слышно, как глухо падают на деревянный пол тяжёлые капли. Кап. Кап. Амикус протяжно вздохнул, покачал головой и уткнулся в книгу. Наконец, словно выброшенный бумажный стаканчик, труп исчез в проёме окна. Нотт, довольный собой, слегка прикрыл створки, но, заметив взгляд Гермионы на себе, уставился на неё своими пронзительными зелёными глазами. В следующую секунду он махнул палочкой, и рядом с ней возникло ведро с тряпкой и водой. Недвусмысленный намёк на то, чем бы ей стоило сейчас заняться. Гермиона прищурилась, пробегая в уме по ответам, которых не стоило сейчас произносить вслух.

Ладно, Тео, как скажешь.

Грейнджер взяла тряпку, сделав вид, что приступила к делу, а сама осторожно принялась наблюдать за тем, что будет происходить дальше. Для человека под Империусом Нотт вёл себя слишком свободно. Палочку у него не отобрали, и не было похоже, что Амикус им управлял. Скорее наоборот: то, с каким недовольством Кэрроу посматривал в сторону Теодора, скорее говорило о том, что он сам был бы не против от него избавиться. Нотт раздражённо взглянул в сторону Амикуса и постучал палочкой по бедру.

— Ты мне одежду достал? — спросил он таким тоном, каким обращаются к ленивым слугам.

—Так, походя, — отмахнулся Пожиратель, не отрываясь от чтения, и Гермиона заметила, как он сдержанно улыбнулся.

Теодор был в тех же вещах, в которых выходил из дома — чёрной тонкой водолазке и тёмных зауженных штанах с карманами. Но после стычки в лесу всё покрылось толстым слоем грязи. Торжественным это точно назвать было нельзя. Нотт прожёг яростным взглядом голову Кэрроу и нервно перекатил палочку в пальцах. И Гермиона замерла — кинет в него проклятье или нет?

—Ты идиот? — язвительно протянул Тео, в три шага подскочив к столу. Он с силой захлопнул книгу, нарочно прищемив мужчине пальцы. — Что скажет Алекто?

Амикус медленно поднял взгляд на Нотта, и Гермионе показалось, что Кэрроу сейчас огреет его каким-нибудь болезненным заклинанием на месте — таким опасным и угрожающим стало его лицо. Но Теодор скрестил руки на груди, встретив его взгляд с неприкрытым упрямством. Он нахально вздёрнул брови и нетерпеливо постучал носком ботинка. Подгоняя и откровенно играя на нервах мужчины. Мерлин, какое ребячество. Глаза Амикуса распахнулись, и Гермионе показалось, что сейчас они лопнут от негодования. Он, словно зубастая рыба, выброшенная на берег, несколько раз беспомощно открыл рот и снова закрыл.

— Ещё одно слово, мальчик, и я отрежу тебе… — наконец смог выдавить из себя Кэрроу и схватил Нотта за ворот. Хрустнула натянутая ткань. Теодор хищно улыбнулся и удивительно чётким, выверенным жестом вскинул свою палочку, направив мужчине прямо в горло. На худой шее дрогнул острый кадык.

— И что ты мне сделаешь? — насмешливо спросил он, наблюдая, как Амикус ещё больше звереет. — Твоя сестрёнка очень и очень расстроится, если со мной что-то случится. Мы же не хотим огорчать Алекто, правда?

Гермиона увидела, как Пожиратель в немой ярости сцепил зубы, и ей даже показалось, что её ошейник стал ощутимо горячее. На челюсти Амикуса заходили желваки, жилы на шее выступили, показывая напряжение. Он шумно выдохнул и смерил Теодора презрительным взглядом. Нотт сильнее вдавил остриё палочки ему в кожу. Гермионе даже на секунду показалось, что он проткнёт его шею насквозь. Она нервно закусила губу, молясь, чтобы Теодор не останавливался. Кэрроу медленно разжал руку, отпуская водолазку.

— Вторая дверь направо, там найдёшь всё, что тебе нужно.

Нотт с неприкрытой издёвкой приложил два пальца к губам, поцеловал кончики и дотронулся ими до лба Амикуса.

— Умница, братик, — и ленивой походкой направился прочь из зала.

Воздух словно превратился в плотное, вязкое вещество. Казалось — проскочи где-нибудь мельчайшая искра, и всё взорвётся. Опасаясь гнева Пожирателя, Гермиона быстро опустила голову и принялась усердно оттирать кровь с потёртого паркета. Металл ошейника ощутимо жгло. Было слышно, как громко хлопнул дверью Теодор, уходя из зала, как Амикус прошипел что-то нечленораздельное и нервно заходил по комнате. Гермиона усиленно водила тряпкой по крови, стараясь сойти за часть интерьера. Поднимать голову ей было откровенно страшно. Она слышала от нескольких людей, освобождённых из плена, что Пожиратели имели привычку вымещать свою ярость на слугах. Их могли пытать за остывший чай, недостаточно низкий поклон или случайный кашель… Попадать под горячую руку и получать Круциатус ей совсем не хотелось. Одно пятно, затем второе. Смерть Бруствера явно не была естественной. Кэрроу ходил из угла в угол, ругаясь и шипя себе что-то под нос. Его шаги отдавались глухим эхом от деревянных досок. Вода в ведре вся окрасилась в красный, поэтому третье пятно Гермиона просто размазала по полу. Вставать и просить разрешения поменять воду она не хотела. Ошейник наконец-то перестал разогреваться и становился успокоительно-прохладным. Лучше было не привлекать лишний раз внимание Амикуса, а просто сделать, что он сказал, и отползти к стене. Стерев, а точнее растерев по полу всю кровь, Гермиона осмелилась аккуратно взглянуть в его сторону. Пожиратель успокоился и принялся за книгу. Она осторожно взяла ведро, поставила его у стены и встала рядом выходом в коридор, ведущий в подвал. Грейнджер замерла, ожидая реакции Кэрроу. Сжавшаяся, собранная, чуткая. Он, судя по всему, за эти полчаса забыл о её присутствии или стал воспринимать как мебель, и ей это было только на руку. Если Амикус отвлечётся, она сможет попробовать добраться до Драко… Про ошейник на своей шее и последствия Грейнджер старалась не думать. Пока существовал хотя бы крохотный шанс на свободу — его нельзя было упускать. Главное просто не привлекать внимания и молиться Мерлину, чтобы Кэрроу ничто не вывело из себя.

Громко хлопнула о стену дверь, и в зал опять вошёл Теодор. Гермиона мысленно простонала и закусила щёку, чтобы не издать ни звука. Если Нотт продолжит доводить Амикуса, то всё может плохо кончиться для неё. Кто знал, от чего умер Кингсли? В совпадение ей совсем не верилось. Кэрроу держал его в плену целый год, и вдруг по случайному стечению обстоятельств с появлением Теодора слуга резко оказывается в чём-то виновным и медленно, мучительно погибает? Всё говорило скорее о том, что Бруствер стал жертвой приступа гнева Амикуса. И его судьбу повторять не хотелось.