Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

и африканских колоний Италии: фигурки солдат, кораблей и самолетов наглядно изображали победное продвижение армий, рейды морских армад и сокрушительные налеты авиации. По радио беспрерывно гремела военно-патриотическая музыка, и разумеется, вся Италия знала, кого следует благодарить за каскад неслыханных побед – фотографии дуче в маршальском мундире или форме почетного капрала фашистской милиции украшали каждый выпуск любой итальянской газеты.

Между тем Муссолини, стремившемуся сделать фашистский вклад в грядущую победу Оси как можно более весомым, удалось уговорить Гитлера позволить итальянцам участвовать в разворачивающейся над Англией воздушной битве, и в оккупированную Бельгию отправился специальный корпус ВВС Италии. Двести истребителей и бомбардировщиков намного больше пригодились бы для ударов по вражеским позициям на Мальте или в Египте, но дуче распирало от гордости из-за того, что итальянские самолеты летают теперь над ненавистным Альбионом. Для немцев же плохо подготовленные эскадрильи союзника стали настоящей головной болью – как и ожидалось, итальянская авиация не добилась ни малейшего успеха, понеся при этом тяжелые потери. Спустя несколько месяцев авиационный корпус вернется домой, так и не покрыв себя славой, но осенью 1940-го стены итальянских улиц пестрели плакатами с пылающим в огне Лондоном – и это при том, что ни один самолет ВВС Италии ни разу не атаковал английскую столицу.

Неуступчивость британского правительства и очевидный провал попытки установить воздушное господство над Британскими островами вновь оживили в Берлине интерес к средиземноморской стратегии. Разочарованный итальянцами и «примитивной» стратегией дуче, Гитлер попытался привлечь к войне с англичанами Испанию и Францию, а в начале октября, во время очередной встречи с Муссолини на перевале Бреннер, достаточно откровенно продемонстрировал свое недовольство военными успехами Италии. Но и у дуче накопились свои претензии к Гитлеру: немцы не только не извещали его о своих военных планах, но и продолжали держать в неведении относительно дальнейшей судьбы французских территорий, которые Муссолини считал итальянскими. Беспокоила его и перспектива присоединения к итало-германскому союзу испанцев и французов. Вступление последних в войну против англичан делало перспективы приобретения Корсики или Ниццы совсем призрачными, а в то же время дуче не без оснований предполагал, что за участие Испании в разворачивающейся схватке каудильо Франко мог запросить не только часть британских, но и французских колоний в Северной Африке.

Наконец, Муссолини задевала сама мысль о том, что его могут поставить на одну доску с новыми союзниками Гитлера – генералиссимусом Франко и маршалом Петеном. Дуче, в глубине душе понимая, что Италия занимает положение младшего партнера Германии, все же не хотел утратить это «привилегированное» положение. Все эти противоречивые чувства можно было бы охарактеризовать как ревность, но за тщеславным желанием удержать статус главного союзника Третьего рейха скрывалось и вполне обоснованное опасение, что уменьшение удельного веса Италии в Оси неизбежно приведет к потере значительной части тех приобретений и выгод, которые дуче надеялся получить, вступая во Вторую мировую войну.

Подозрения Муссолини на этот счет лишь возросли после того, как в середине октября немецкие войска промаршировали по Румынии. Союз Берлина и Бухареста стал для дуче еще одним свидетельством падения итальянского престижа. Разве Румыния не «младшая латинская сестра» Италии? Если Гитлер надеялся удержать под своим контролем румынскую нефть, опасаясь, что СССР после отторжения Молдавии предъявит Румынии новые требования, то Муссолини видел лишь, что немцы бесцеремонно вторглись в зону итальянских интересов. Во время последней встречи с Гитлером тот и словом не обмолвился о грядущем вводе немецких войск в Румынию, что делало случившееся, по мнению дуче, еще более унизительным. И Муссолини решает преподать Гитлеру урок: утереть немцам нос молниеносным захватом Греции. Это стало бы достойным ответом на германский блицкриг в Европе.

К войне с греками дуче настойчиво подталкивал его зять. Чиано полагал, что новая военная кампания на Балканах пройдет по образцу оккупации Албании: небольшая перестрелка на границе, воздушный налет на Афины – и греки капитулируют. Увы, Муссолини и его министр иностранных дел совершили большую ошибку, недооценив греков.

Несмотря на то, что итало-греческие отношения со времен обстрела Корфу не отличались теплотой, особую остроту они приобрели летом 1940 года, когда дуче, уверенный, что после падения Франции война фактически закончилась, решил разгромить Грецию до заключения общего мира. В августе лучшие дивизии итальянской армии готовились к покорению Балкан, в то время как фашистская пропаганда развернула против Греции целую кампанию, обвиняя Афины в сговоре с англичанами и интригах в Албании. На границе произошло несколько вооруженных провокаций, а в Эгейском море «неизвестная подводная лодка» торпедировала греческий крейсер. Казалось, что в ближайшие недели начнется война, но к концу месяца ситуация неожиданно изменилась: пресса как по команде прекратила поносить Афины, а итальянские войска отошли от греческих границ. Одновременно с этим была свернута и подготовка к разгрому Югославии.

Эта разительная перемена от войны к миру стала следствием очередного «озарения» Муссолини, пообещавшего немцам сосредоточить все усилия на войне с Британской империей и отложить захват Афин и Белграда. Более того, полагая, что Грациани будет достаточно имевшихся у него сил, и стремясь облегчить итальянцам тяготы военного времени, дуче решил провести частичную демобилизацию, разом лишившую армию полумиллиона солдат, а также многих автомобилей и повозок, которые возвратили их владельцам. Созданную для разгрома греков и югославов группировку распустили, а планы наступательных операций спрятали в сейф.

В августе Муссолини отказался от своего намерения развязать войну на Балканах, а в октябре вновь вернулся к этой идее, однако в более скромном виде: вместо операции, предусматривавшей оккупацию не только Греции, но и Югославии, в Риме решили организовать нечто вроде колониального похода. Предполагалось, что греческое правительство падет еще до вступления итальянских войск в Афины. Вся кампания закончится не более чем за две недели, убежденно повторял дуче.

Не сомневался в быстрой победе и Чиано. 15 октября на совещании во дворце «Венеция» министр иностранных дел заверил собравшихся в том, что «существует явное расхождение в настроениях народа и плутократического правящего класса… который как раз и поддерживает проанглийскую направленность, в то время как основные массы настроены безразлично по отношению к происходящему, в том числе и нашему вторжению». Не менее оптимистично был настроен и генерал Висконти Праска, командовавший итальянскими войсками в Албании: «Дух войск превосходен, энтузиазм – на пике… единственный пример недисциплинированности, с которым я сталкивался, – это чрезмерное желание офицеров и солдат наступать и сражаться». Вражеские военно-воздушные силы были оценены как «несуществующие», а потому эффект от авиаударов по греческим городам обещал быть еще более сокрушительным.

Осторожные возражения Бадольо, опасавшегося, что имевшихся в Албании сил не хватит для разгрома