Коммунисты - Луи Арагон

малышка. Бабушка Лебек уехала со старшей девочкой, Шарлоттой, в деревню к брату, в департамент Ло. Мартина ответила: — Франсуа, мадам Бернар не хотела, чтобы ты узнал из газет… она пришла сама сказать… Партия… — Не знаю, может быть, это и не существенно, но надо уметь понимать человека. Первой мыслью Лебека было: сегодня ни в коем случае нельзя опоздать в банк. Вы думаете, эта мысль была внушена ему страхом? Значит, вы плохо знаете человеческую душу. Так или иначе, это была его первая мысль.

Во всем их квартале уже стало известно, что ночью в Народном доме побывала полиция якобы для того, чтобы объявить о роспуске коммунистической партии. Франсуа доказывал, что при всем желании сообщение об этом могло появиться в «Офисьель» только сегодня утром, так как решение было вынесено советом министров накануне поздно вечером, а до опубликования в «Офисьель» полиция не имела права принимать какие-либо меры. — Возможно, что это и так, но они, как видишь, не посчитались! — заметила Мартина. Надо сказать, что Мартина всегда была спорщицей. Потому она и в партию не вступила. Она состояла во Всемирном союзе женщин и в Объединении квартиронанимателей и этим удовлетворялась. Она любила показать Франсуа, что смыслит в политике не меньше его.

Помещение Народного дома было опечатано, а Молинье забрали. Говорили, будто он оказал сопротивление и полиция избила его до полусмерти. А что с его женой? Никто не знал. Исчезла. Так было повсюду — и в Париже, и в пригородах. И не только в помещениях партии — в помещениях различных организаций тоже: в Обществе друзей СССР, в Союзе женщин на Лондонской улице, в Народной помощи, на биржах труда, в профсоюзах — под тем предлогом, что все эти организации якобы связаны между собой, — а также у товарищей на дому… Если такое творится по всей стране, сколько же полицейских сил пущено в ход! Сведения поступали самые различные: в одном, месте забрали всех, в другом никого. Полиция как будто старалась соблюдать еще какую-то видимость законности. Искали листовки, газеты… словом, предлог для ареста. Полицейские участки сейчас, должно быть, переполнены. И по всей вероятности, это только начало.

— Дома у нас ничего нет? Все уничтожили?

Выло около восьми вечера, они заглядывали во все полки. Не к чему хранить адреса. Вот и книги… Книги тоже надо бы запрятать. — Ты думаешь, книги их интересуют? — Ах, уж эта Мартина! Вечно ей кажется, будто страхи преувеличены! И вдруг — звонок. Они переглянусь. Опять звонок. Поди открой… Франсуа едва успел засунуть «Коммунистический манифест» за газовый счетчик. Пришла жена Блана. Ее мужа арестовали. Нагрянули к ним сегодня утром, нашли пачку подпольной «Юманите». Мадам Блан прикинулась дурочкой, разыграла недоумение. Тогда полицейские остались в швейцарской поджидать ее мужа. Бедная старуха Блан с ума сходила! Но как его предупредить? Никакой возможности. Не успел он войти — ага, попался, голубчик! Тебя-то мы и ждали! Теперь не отвертишься. В конце августа уже побывал в участке, тебя пожалели, отпустили, а ты опять за старое! И раз — в зубы! Старуха закричала. Ей зажали рот. Когда он сказал, что спрятал в швейцарской «Юманите» без ведома жены, она хотела возразить, но он ей мигнул, и она прикусила язык. Муж знает, что делает. Она привыкла не спорить с ним. Господи боже мой! Как они его били! Они все-таки хотели забрать и ее. А потом один, видно, начальник, сказал: «Ладно, оставьте ее — консьержка всегда может быть полезна по дому…»

— Знаешь что? — сказала Мартина. — Ведь и к старику Брийяну могли прийти… — К безногому-то калеке! Чорт знает что! На этот раз Мартина, пожалуй, права: раз сейчас производят обыски у тех, кого уже забирали в конце августа! Нет, к Брийяну полиция не приходила. Пока еще не приходила. Да, теперь мы на нелегальном положении. Партия нам этого не объявляла. Но тем не менее это так.

Секретарь секции мобилизован. Адреса его заместителя Франсуа не знает. А сидеть сложа руки сейчас невозможно. Что если мне повидать товарища Корвизар, думал Лебек в четверг, двадцать восьмого числа, считая кредитки, — раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Ах, чорт, как бы не сбиться со счету… Простите, м-сье, я, кажется, ошибся… Сперва надо кончить, а потом уже буду думать о товарище Корвизар… — раз, два, три, четыре, пять… я два раза сосчитал пятьдесят… двести пятьдесят тысяч восемьдесят три франка сорок сантимов… точно… Сегодня утром он купил «Попюлер», мадам Блан сказала, что эта газета лучше других осведомляет об их делах. В сегодняшнем номере сообщалось о протесте депутатов-коммунистов против роспуска партии, об обысках, и не только в Париже — то же самое и в Дюнкерке, и во всем департаменте Нор, и еще в Па-де-Кале, Аббевиле, Амьене. Франсуа почему-то особенно заинтересовался сообщением об аресте в Перпиньяне, у входа в кафе, секретаря местного партийного комитета за пораженческие разговоры… В том же номере ополчались на меньшинство Федерации железнодорожников, которое голосовало двадцать пятого против резолюции, осуждавшей пакт: Мидоль, Турнемен… На них попросту науськивали полицию! Франсуа немного знал Мидоля. Он почувствовал удовлетворение, и даже несколько приободрился. Если Мидоль… уж раз Мидоль… — Нет, м-сье, пока обмен валюты не ограничен… об этом поговаривают… но, во всяком случае, до опубликования в «Офисьель»…

Позади клиента стоял человек, хорошо знакомый Франсуа Лебеку. Инкассатор из Национального банка по фамилии Шарпантье. Длинный, худой, но жилистый. Такой справится с гангстерами. Как раз подходящий для своей должности человек. Ну, когда же этот болван кончит задавать вопросы! Вот опять: сколько у меня осталось на текущем счету? Могу я выписать чек на тридцать тысяч? Ну, само собой, господин Бурдье… такой суммой вы можете располагать. За инкассатором стояла дама: — Я не спешу, — сказал инкассатор, — пожалуйста, мадам, если вы торопитесь… — Франсуа поднял брови: не родилась еще на свет божий та женщина, которая ответила бы: благодарю вас, я не тороплюсь.

Получив по чеку, дама — это была сильно напудренная стаpyxa — улыбкой поблагодарила любезного инкассатора. Тогда Шарпантье расположился со всеми удобствами: портфель положил сбоку, растопырил локти, наклонился к окошечку и средним пальцем пододвинул к Лебеку лист бумаги, потом соединил пальцы обеих рук и сказал: — Погода все еще держится, хотя на дворе уже осень…

Франсуа прочитал бумагу. Перечитал еще раз. Затем поднял голову и сказал тусклым равнодушным голосом: — Так, давайте деньги… — Понятно?