Коммунисты - Луи Арагон

— спросил тот, просовывая пачки кредиток в окошечко. Лебек кивнул в ответ, не отрываясь от счета тысячных бумажек: — Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… — Шарпантье был уполномоченным районного комитета профсоюза банковских служащих. Если у него какое-нибудь профсоюзное дело, ему следует обращаться к профсоюзному делегату их отделения. Их профсоюзный делегат — социалист, довольно-таки… ну, — словом, социалист! Но Шарпантье действовал сейчас от имени партии. Первым побуждением Лебека было сказать: «А чем ты подтвердишь законность своих полномочий?» Но тут он вспомнил товарища Корвизар. В сущности, поразительно, как все быстро делается. Вчера партия была запрещена, и уже сегодня с ним устанавливают связь; по самой своей должности Шарпантье, несомненно, чрезвычайно подходил, чтобы служить связующим звеном с товарищами, работающими в банках. А если кто вздумает упрекнуть его, Шарпантье, что он примешивает к профсоюзным делам политику, можно будет возразить, что Шарпантье о профсоюзе и не заикался.

Вот так, как сейчас, это я понимаю. Может быть, это и нелегально, но, во всяком случае, по всем правилам. Знаешь, чего держаться, знаешь, за что тебе отвечать. Шарпантье будет приходить каждый раз, как понадобится. Назначать время встреч незачем, часы работы банка известны. Шепнуть несколько слов нетрудно. Записку тоже легко подсунуть вместе с деньгами. Кроме того, всегда можно улучить минуту, когда народу мало. Итак, я теперь ответствен за пропаганду в четырнадцатом округе. Что сюда входит? Выпуск, редактирование и печатание листовок и газет, печатание на ротаторе «Юманите»… распространение лозунгов — все равно, в печатном виде или в виде надписей мелом на стенах домов, в учреждениях, на улицах… Да, так как же теперь, товарищ Корвизар? Трушу я сейчас? Честно говоря, да, немного трушу. Но я все сделаю. Добросовестно. Как и полагается мне, исправному банковскому служащему. Руководство уверено, что может на меня положиться. В партии меня знают. Хоть я и не рабочий.

Возвращаясь домой, Лебек нащупывал в кармане бумажку со всеми указаниями и номер «Юманите», который был вложен в пачку стофранковых кредиток… Попробовал бы кто-нибудь задеть его сегодня вечером — он бы показал, что он тоже не промах. Показал бы со всей страстью своего аристократизма, со всем классовым сознанием конторского служащего.

* * *

Горничная, около пяти часов вечера открывшая на звонок, явно заинтересовалась посетителем. Не то чтобы он был как-то особенно одет, да, кроме того, здесь она привыкла ко всяким посетителям, самым разномастным. Одет скорей хорошо, вполне приличный костюм, мягкий воротничок, что для данного времени года… Но это был приятный брюнет, а горничная господина Ватрена была неравнодушна к приятным брюнетам. Несколько сутулые плечи, крупный с горбинкой нос при довольно плоском лице, подстриженные усики над тонкими губами, странно кривившимися, когда он говорил… горничная господина Ватрена нашла особенно интересным его взгляд, какие-то не совсем одинаковые глаза, не то чтобы он косил… и почему это считается недостатком, когда мужчина косит? Предатели в кинофильмах обязательно косят. Ну где же тут справедливость?

Приятный брюнет не знал, что господин Ватрен мобилизован и что уже несколько дней, как его заменяет господин Летийель, а господина Летийель он беспокоить не хотел. Собственно говоря, ему надо бы повидать мадемуазель Корвизар, он знает, что это не полагается, и просит его извинить, но все-таки нельзя ли ей передать, что ее двоюродный брат Поль здесь проездом, — нет, нет, она его не ожидает, она будет очень удивлена…

Двоюродный брат? Ну и мадемуазель Корвизар! Кто бы мог подумать! Вот уж правда, что в тихом омуте… и потом приятный брюнет гораздо моложе ее. Ну и что ж, правильно. Надо пользоваться жизнью, пока можешь. — Мадемуазель Корвизар, здесь ваш двоюродный брат Поль, он говорит… — Ведь и вправду прикидывается, что удивлена, видно, приятный брюнет хорошо ее знает.

— Прости, Маргарита, но у меня не было иного выхода…

— Мог бы придумать что-нибудь поостроумнее, я чуть-чуть не ляпнула, что у меня нет никакого двоюродного брата Поля! Почему ты не пришел ко мне домой?

— Да ты сама прошлый раз говорила… А потом у тебя же мать; совсем не дело, еще начнет расспрашивать, ведь она меня знает…

— Ну, что случилось?

— Вот что, у тебя, верно, есть сбережения… деньги на книжке?

— Послушай, какое тебе дело? Ну, положим, есть. А дальше что?

— Не сердись. Сейчас скажу! Это не праздное любопытство. Слушай, возьми свои сбережения и внеси в «Сосьете женераль»[228], в нашу контору… или переведи к нам на книжку, мы откроем тебе счет…

— Ты что, в своем уме? С каких это пор ты зазываешь клиентов в свою лавочку?

— Постой, дай я тебе объясню. Кузен Поль не может то и дело приезжать из провинции к твоему патрону, дома у тебя мать, а вот если ты откроешь счет в нашем банке, ты можешь прийти к нам то, чтобы снять деньги, то за какой-нибудь справкой, то посоветоваться, как выгоднее поместить свои сбережения… Ну, дошло? А пока на вот, возьми. Да, это «Юманите», последний номер. Наладишь работу, как в тот раз. Где ротатор? У жены Гильома? Или она не оставила его у себя? Оставила, говоришь. Ну, и отлично. Ведь на заводе за ней нет слежки… она у Лекена работает?… там есть заводская ячейка, так скажи ей, чтоб отнесла пачку газет к Поттера. Запомнишь? Поттера, он работает на складе… я его знаю, он был уполномоченным секции… Поттера справится. Об остальных оттисках договоришься со стариком Вюильменом, он знает, кому поручить распространение. Слыхала, товарища Блана забрали, вот подлость! и Молинье… Брийяна лучше пока не трогать… Система такая: я встречаюсь только с тобой. Ты связана с Мишлиной и Вюильменом… и все. Никаких встреч с тем товарищем, который…

— Во всяком случае, мне надо ему сказать!

— Хорошо, один раз повидай. Понимаешь, ведь мы теперь — нелегальный аппарат…

Лебек торжествовал. Сегодня он отыгрался. Маргарита Корвизар явно посрамлена.

Уже прощаясь, он сам все испортил, задав лишний вопрос:

— Признайся, ты приняла меня тогда за труса?

— Нет, — сказала она, — за чинушу.

Чинуша! Этого было достаточно, чтоб испортить ему весь день. Потом, уже под вечер, он убедил себя, что, в конце концов, если товарищ Корвизар вкладывает определенный смысл в это дурацкое, нелепое, придуманное слово, это доказывает, что товарищ Корвизар не психолог, только и всего.

Тут он спохватился, что позабыл отдать ей лозунги для надписей мелом на стенах. Как глупо!