Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

и я ее исписывал стихотворными строчками. Мой бедный папа не успевал своим каллиграфическим почерком переписывать мои каракули набело. К восьми годам я был поэтом со стажем. А в девять в типографии вышла первая моя книга.

Эту книгу — «Стихи» (Баку, 1934) — показали Горькому, и Горький так растрогался, что о своей встрече с вундеркиндом, по имени однако же не названным, написал очерк «Мальчик», который 8 августа 1934 года был напечатан одновременно и в «Правде», и в «Известиях».

Стихи у З. вскоре уйдут, впрочем, на периферию, и следующий поэтический сборник появится только через 75 лет (М., 2009), но «привычка марать бумагу», как называла эту страсть Екатерина II, его уже не покинет: школьник, затем студент Азербайджанского университета (до 1947) и московского Литинститута (до 1948) займется стихотворными переводами, сочинением оперных либретто для местного Театра оперы и балета, так что, сменив еще в Баку фамилию, в 17 лет станет членом Союза писателей, в 22 года завлитом Бакинского русского драматического театра, а в 1948-м сорвется покорять столицу.

Образ пылкого, честолюбивого и поначалу (но только поначалу) самонадеянного южанина — для поздней прозы З. сквозной, и видно, что Москва, которая слезам не верит, его будто ждала: уже в 1949 году Малый театр выводит на сцену его пьесу «Молодость». Она, да и некоторые другие драматургические опыты З., проходит в общем-то не слишком заметно, зато написанную им летом 1953 года социальную драму «Гости» о том, как обюрократилась и обуржуазилась советская номенклатура, в Ермоловском театре ставит А. Лобанов, и она, предварительно напечатанная в журнале «Театр» (1954. № 2), становится событием.

Вроде бы одноразовым, так как показать «Гостей» сумели только 2 мая 1954 года, и власть немедленно нажала на тормоза, уже 29 мая громыхнув в «Литературной газете» редакционной статьей «Об одной фальшивой пьесе», 3 июня статьей В. Ермилова «За социалистический реализм» в «Правде». Покатилось, естественно, эхо, 10 июня А. Сурков назвал пьесу «пасквильной», министр культуры Г. Александров, в свою очередь, «враждебной», в июле секретариат правления СП СССР охарактеризовал ее как «порочную», а глава ленинградских коммунистов Ф. Козлов в докладе на пленуме Ленинградского обкома изобличил в происках уже постановку «Гостей» на сцене БДТ, а пьесу заклеймил как «политически вредную» и «клеветническую». И так весь год, вплоть до декабрьского II съезда писателей, где В. Овечкин неожиданно набросился на К. Симонова, который «лично» превознес «до небес пьесу Л. Зорина, очень плохую, и политически вредную, и в художественном отношении беспомощную»[1211].

Больше ее — первенца Оттепели в драматургии — до начала перестройки на советской сцене не ставили. И за другие сочинения З. тоже доставалось. Например, пьеса «Алпатов» (1955), — согласно докладной записке Отдела культуры ЦК, — «свидетельствует, что автор пьесы вновь пытается протащить вредные, фальшивые взгляды на советское общество, примазаться к борьбе с бюрократизмом, с косностью в технике, с пережитками прошлого для искажения нашей общественной жизни»[1212]. И «Чужой паспорт» (1958) тоже рекомендовали «постепенно вывести из текущего репертуара, не создавая впечатления об административном запрещении…»[1213]. Что же касается фильма «Человек ниоткуда», снятого Э. Рязановым по зоринскому сценарию (1961), то его назвал «браком» и потребовал удаления с экранов лично товарищ М. А. Суслов в речи на XXII съезде КПСС.

После каждого такого удара можно было головы не поднять. Но З. смолоду приучил себя отчаяние превозмогать работой. Вернее, новыми работами, и пусть не все из его шестидесяти пьес одинаково памятны, многое навсегда вошло в разряд легенд Оттепели. Как «Римская комедия», в 1965 году поставленная Г. Товстоноговым в БДТ, но даже не дошедшая до репертуара. Ее сняли после единственной генеральной репетиции, изъяли из сверки 5-го номера журнала «Театр», и — более того — секретным указанием Главлита СССР от 3 июня цензорам было предписано «временно не давать в печати рецензии, отзывы и другие сведения о пьесе и спектакле Леонида Зорина „Римская комедия“»[1214].

Однако, — вспоминает З. в мемуарном романе «Авансцена», —

день 27 мая, бесспорно, останется моим лучшим днем. С утра у здания на Фонтанке толпились жаждущие проникнуть. <…> И поныне ленинградские театралы делятся на тех, кто в тот вечер сумел побывать в Большом Драматическом, и тех, кому это не удалось. Слитность зала и сцены была сверхъестественной — то был единый организм с общим сердцем, с общими легкими, существовавший по закону взаимодействия и взаимопитания. Сообщающиеся сосуды, перегонявшие друг в друга свежую кровь и кислород[1215].

Москвичам и гостям столицы повезло больше: если Г. Товстоногов сдался под натиском властей[1216], то Р. Симонов дошел до Суслова[1217], и спектакль — правда, с оскопленным текстом и под названием «Дион» — шесть сезонов шел в Вахтанговском театре. И там же в 1967 году поставили «Варшавскую мелодию», которая, несмотря на неизменный у З. «идейно-сомнительный подтекст»[1218], обошла все, кажется, советские сцены, многие зарубежные и до сих пор довольно часто возникает в репертуарных афишах.

Как, впрочем, и «Коронация» (1969), «Медная бабушка» (1971), «Царская охота» (1975) — пьесы, созданные уже за чертой Оттепели, но оставшиеся памятником ее надеждам и разочарованиям, ее молодому задору. И уж нечего говорить о «Покровских воротах» — этот едва ли не водевиль об оттепельных суматохах, в 1974-м поставленный М. Козаковым в Театре на Малой Бронной и им же удивительно удачно экранизированный в 1982-м, известен в стране всем и каждому; «наше, — как заметил М. Эдельштейн, — „Горе от ума“, разошедшееся на цитаты»[1219].

С властью З. впрямую не конфликтовал, но так и остался для нее чужаком: скромный орден «Знак Почета» к 50-летию (1974), Почетная грамота Президиума Верховного Совета РСФСР по случаю следующего юбилея (1985) — вот, собственно, и все награды. Да и зрители не всегда запоминают фамилию драматурга и уж тем более сценариста. Но З. не был тщеславен и, в последние десятилетия постепенно перейдя на прозу, жил так же, как всегда:

Моё глубокое убеждение, что надо быть подальше от всего этого. Для меня важно одно — работать. Мне это нужно. Этим все начинается и заканчивается. Мне это жизненно необходимо. Мне девяносто пять лет, я каждый день работаю. Горблюсь. Это тяжелый труд. Причем физически тяжелый: болит затылок, болит шея, болит спина, руки, глаза… Но без этого я не могу существовать. У каждого свой крест[1220].

Соч.: Избранное: В 2 т. М.: Искусство, 1986; Авансцена: Мемуарный роман. М.: Слово/Slovo, 1997; Зеленые тетради. М.: Новое лит. обозрение, 1999; Под занавес тысячелетия: Театр 1985–2000. М.: ГИТИС, 2002; Проза: В 2 т. М.: Время, 2005; Национальная идея: Трилогия. М.: