Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

что ответить и промолчала. Костёр был всё ближе.

На Эрин Ласгален неудержимо накатывалось утро. Вышла проводить Трандуила на улицу, и болотные огоньки померкли, не выдержав дневного света.

— Эру Глоренлин хороший учитель. Никогда бы не подумал, что у тебя есть хоть какие-то способности к магии, а тут такие ощутимые успехи за одну ночь, — Трандуил задумчиво проследил за потуханием последнего светляка.

Согласно помолчала, подумав, что да, учитель хороший. Но от науки этой икается. И ведь Глоренлин со мной наверняка нежничает. Представляю, как он юных шаманов учить будет.

Однако, браслетик-то владыка так и не почувствовал. И мыслей о нём не услышал.

Удивилась, когда король, всё время косившийся, нетерпеливо вздохнул и за руку потащил к оранжерее, оставив свою уже оседлавшую коней свиту и Глоренлина ждать на улице. Эру Глоренлин, кстати, порывался пойти следом, но Трандуил обернулся и так посмотрел, что тот передумал.

Я не ждала от владыки никаких объяснений, принимая его таким, какой он есть, и вслух недовольство высказывать не собиралась.

— Я всё-таки объяснюсь, хоть ты и не просила об этом. Ты не против?

Посмотрела на него, как пенёк с глазами: зачем? Понятно же, что расчищает себе пространство, нейтрализуя наступающих на пятки конкурентов.

Трандуил поморщился:

— Да нет же! Выслушай!

В его версии, отличавшейся от глоренлиновой, сила и слабость оного волновали короля мало. Шамана он считал самонадеянным мальчишкой и не особо верил, что в ближайшие лет пятьдесят тот сильно вырастет. Но если Трандуил был силён именно в уничтожении противника поодиночке и скопом, то Глоренлин лучше разбирался в небоевой магии. И в тонких переплетениях нитей, создающих реальность. Его эзотерический опыт позволял попробовать удержать богиню во время обряда, и Трандуил это знал. Но не пытался предложить поучаствовать, будучи хорошо осведомлён о норове шамана. Однако тот после встречи в Гудящей Роще сам пришёл и предложил, и условия выставил. Про которые мне уже известно.

— Я хочу, чтобы ты осталась. На любых условиях. Я согласился. Рад, что ты не соблазнилась мальчишкой, — и добавил с гадкой усмешкой, — а он так был возмущён твоей якобы несвободой и тем, что я тебя, как он сказал, шантажировал! А сам? Да, букву закона наш святой соблюдает, но дух…

Поймала себя на том, что согласно молчу на эти сентенции. Светочем духа в этом мире, в моих ощущениях, был Ланэйр Ирдалирион. Вслух, естественно, ничего не сказала, но и мысли хватило, чтобы король взъелся. Из себя не вышел, только глаза злыми стали, а голос, наоборот, помедовел:

— Ну конечно, эталон благородства, красоты и доблести. И племенной жеребец; детки от него, видите ли, рождаются. Понравился, да?

Сегодня определённо был день согласия с владыкой во всём. Что я могла ответить?

— Рада, что моё мимолётное присутствие в мире не послужило причиной смерти этого прекрасного существа, — вздохнула, опустила глаза, — и что он вас не убил. К чему ссориться — я, может быть, скоро уйду, это ведь возможно?

Раз уж король согласился Глоренлина подпустить поближе, значит так и есть. Кто знает, я, может, не хочу уходить, но смерть не спросит. Что сами эльфы знают об этом?

И мне всё время казалось, что разговор наш ни о чём. Смотрела, любуясь старыми персиковыми деревьями и розами между ними, и владыкой, так же, как цветами, и совершенно упустила нить разговора. Очнулась, когда он взял за руку:

— Мне не нравится, что духом ты уже не со мной. Вернись. Ты заледенела после ночи на болотах, позволь согреть тебя и утешить, — баритон его обретал всё более интимные нотки, и Трандуил подходил всё ближе.

Удивившись, нерешительно упёрлась ему в грудь:

— Так ведь… нельзя же? Эру Глоренлин говорил…

— Да Моргот с ним… Мне нельзя, но тебе-то можно…

Он уже осторожно целовал ушко и шептал в него:

— Я под этим деревом тебя в первый раз поцеловал. Позволь и сейчас… поцеловать.

И, со смешком:

— Ой, как заметалась, когда поняла… поднимай подол.

Я ужасно заметалась. Не нравилось мне это действо. Когда-то я сказала мужу, что мне не нравится, и он имел глупость ответить, что другим женщинам нравится, да искренне так попытался уверить. Я в тот момент поняла, что его любовнице это точно заходит, но почему-то приступа энтузиазма со мной не случилось — и это было, как с холодным слизняком. Чересчур, неприятно интимно, скучно, холодно и склизко. И всё. Раздосадовалась, что вспомнила, и прохладно ответила:

— Нет, — жалея, что возбуждение, вспыхнувшее от близости владыки и его нежности, не найдёт выхода и свернётся болезненным комком в низу живота.

Одновременно подумалось, что между человеком и пятитысячелетним эмпатом может быть разница, и что язык Трандуила никогда не напоминал холодного слизняка, а был шершав и горяч. И этим шершавым горячим языком он сейчас вылизывал моё ухо. Не зря владыка сегодня пламя пламенем закусывал — дыхание его было обжигающим и прерывистым, и моё потихоньку становилось таким же. И никакие слюни не мешали. Но ведь — я-то уже не смогу переступить себя? Я ж понимаю, что дело во мне. Нет, нет… Я просто не хочу, чтобы мы оба, и особенно он, пережили это, как разочарование. Такой сказочный любовник должен верить в себя, а неудача веры не добавит.

— Подними подол, позволь…

Холодея от стыда и обречённости, прошептала:

— Это неестественно.

— Это самая естественная и сладкая для женщины вещь. Я не делал это тебе, чтобы ты не начала пренебрегать моим членом, но сейчас сделаю, — лихорадочный шёпот наверняка лгал, но опьянял и согревал.

— Не здесь и не сейчас, вас ждёт свита.

— Здесь, сейчас. Меня почти всегда кто-нибудь ждёт. Подними подол, nandelle, я покажу тебе… разницу.

Любопытство сгубило кошку. Я подняла платье, и Трандуил опустился на колени. В последний момент почти передумала и испуганно дёрнулась, но он не выпустил, и я только сжала ноги и притихла, чувствуя, как между бровями залегает складочка горестного терпения, и стараясь ничего не чувствовать внизу.

И тут же охнула. Это было настолько прекрасно, что пришлось закусить костяшки пальцев, чтобы не кричать. Не веря своим ощущениям, с трудом хоть что-то соображая, подозрительно прислушивалась к себе — где в этом я чувствовала слизь и гадость? Как это может быть? Не нашла ни тени отвратительного.

Хорошо было. Очень.

Вернувшись к действительности, отняла искусанную руку ото рта, опустила на шелковистую гриву Трандуила и потянула вверх. Он тяжело дышал, глаза были совершенно кошачьими. Чувствуя животную благодарность, целовала блестящие губы. Забывшись, положила руку на бугрящийся пах, желая вернуть удовольствие. Он, помедлив, с сожалением