Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

крючок. Принц коротко беспомощно застонал и подхватил на руки.

Присутственное место, нас тут видят! Пряча лицо от стыда у него на груди, вспомнила, как он так же обезумел от неловкой провокации на берегу озера. Прикрыла глаза, молясь, чтобы он скорее донёс меня до своих покоев. Но они были далеко, и за это время, хоть и не смотрела, кожей чувствовала направленные на нас взгляды. Успела подумать про недовольство владыки и Глоренлина, и во что это может вылиться.

И обо всём забыла, когда он опустил меня на ложе. Торопливое жадное соитие с животными стонами далеко было от изысков, которыми я была избалована, но я теряла голову — от грубых толчков, от привычного уже извиняющегося бормотания, что он не может долго. Я могла только кричать, а иногда дыхание пересекалось, и я и этого не могла.

Перебирая его льняные волосы, думала, что месяц не мывшемуся эльфу свойственна, кажется, лёгкая ореховость в запахе, и что ещё он пахнет горьким дымом, хвоёй, речной водой и чем-то нехорошим. Смертью, наверное. Скорее всего, он хотел помыться и поесть, и тут я на шею повесилась. Со стыдом, виноватым голосом сказала:

— Ты только приехал, немытый, голодный… прости.

— Голоден, соскучился, там тяжело… тебе неприятно, что я грязный?

Каким у него сразу после любви мягким и шелковистым становится голос! У меня аж уши поджались от удовольствия, даже смысл вопроса не сразу поняла, но потом искренне заверила, что он мне нравится любым. И спросила, чего он хочет сначала: мыться или есть.

— Ещё раз тебя трахнуть хочу. Долго. Лечь на тебя и всю ночь ебаться, — он задохнулся и снова застонал, когда его член, так и не вынутый из столь уместно подаренной бонбоньерки, начал оживать.

Чуть усмехнувшись, спросила, не хочет ли принц снять лук и мечи, и раздеться? Анекдот про чукчу, вернувшегося из леса и прежде поимевшего жену, а уж потом снявшего лыжи, озвучивать не стала.

Всё-таки медитативное зрелище — смотреть, как он снимает с себя арсенал этот. И я увлечённо наблюдала, удобно устроившись.

— Всегда думал, что бонбоньерка — это коробочка с конфетками, но твоя трактовка чудесна. Что ж ты не раздеваешься, цветок мой? Я так давно не видел тебя… и твою бонбоньерку, — и я услышала смех в его голосе.

Понятно. Он теперь эту невзначай ляпнутую бонбоньерку будет мне вспоминать долго. Такой же тролль, как и папенька, только молодой ещё.

Принц стоял вполоборота ко мне, осторожно выкладывая на стол какие-то стилеты, на щеке играла ямочка от улыбки:

— У меня тоже есть подарок. Отец говорил, что в первый день после того, как ты очнулась, ты хотела ежа, — и взял с пола мешок, который я только сейчас заметила.

Вспомнив свою шуточку насчёт ежиного супа, и, зная умение владыки ответно пошутить (да, времени прошло немало, но это ведь по моим меркам!), слегка напряглась. Если возлюбленный подарит мне убитого в мою честь ежа, придётся принять с благодарностью и съесть. Но нет, из мешка был вытряхнут вполне живой сонный ёжик. Пока я со смесью умиления и сомнений (не сожрал бы ежа аспид! хотя — колючки…) его рассматривала, на меня была вытряхнута сопутствующая история, в которой ёжик был спасён из паучьей сети, полумёртвый, отравленный, с кем-то отгрызенной передней лапкой. Леголас его вылечил и дал себе труд с собой таскать. Без лапки животному тяжело бы пришлось на воле. Ежище привык за эти дни и даже фокусам научился: может танцевать под дудочку и любит, когда ему чешут брюшко. Я помалкивала, сохраняя умилённый вид, а сама думала, что любить, когда светлый принц чешет тебе брюшко — не бог весть какой фокус. Я и сама так могу, подумаешь. И надеялась ещё, что, если у облагодетельствованного ежа и были блохи, то их вывели, и с его брюшка на меня они не наскачут. И тут же захлюпала носом от счастья: аранен носил ежа с собой, фокусам учил — чтобы меня порадовать! Помнил про меня!

В глазах всё расплывалось, но заметила, что у ежа есть уши, да и большие. Поднесла руку и была приятно поражена тем, что он в неё не вцепился, а повалился расслабленно на бочок и дал себя почесать за ушком и погладить. Ежиным пляскам не порадовалась — потому, что ёж хотел досыпать и тут же задрых на мешке. И потому, что принц как раз был бодр и полон сил.

* * *

На завтрак идти было неловко, но есть хотелось. И, несмотря на опасения, я была наполнена ощущением счастья и безмятежности. Мда, как говорил один врач: «Хороший наркоз — залог хорошего настроения!», имея в виду алкоголь, но бывает ведь и другое…

Владыка, против ожидания, был скорее доволен. Спросил у Леголаса:

— Что, аранен, зов богини сильнее отцовского гнева? — и усмехнулся с сочувствием.

Принц только голову склонил.

Трандуил, переведя взгляд на Глоренлина, медовым голосом пропел:

— Как видите, heru Глоренлин, богиня свободна. Более чем, и никто ей не указ.

Я поняла, чем король доволен, и вздохнула. Мне не хотелось обижать шамана, а то, как я оставила его компанию, могло выглядеть оскорбительным. Я была счастлива в этот день и хотела, чтобы весь мир тоже был счастлив, и жалела о невозможности этого. Пока я, вместо того, чтобы есть, ворочала в голове извиняющиеся фразы, находя их неуклюжими и бестактными и не решаясь озвучить, Глоренлин не стеснялся:

— Богиня, на тебя нельзя сердиться, как нельзя сердиться на солнце или дождь. Это стихия. Может быть, когда-нибудь и для меня ты будешь солнцем, а не дождём. Не печалься.

Звучало высокопарно, но сказано было легко и светло. От сердца отлегло, и я наконец добралась до еды.

Искоса посматривая на принца, только сейчас вдруг осознала, что он не так невесом, как пару месяцев назад: плечи бугрились мышцами, как у молодого бычка, и даже скулы немного раздались. На лёгкости движений это не сказывалось, но удивляло: как же тяжела была его жизнь до того, если здесь, при том, что он не сидел, а тренировался и по лесу за пауками скакал, его так разнесло за два месяца? И ведь ест мало… Эх, хорошо, что тут картошечки нет, а то страшно представить, сколь здоровой красой он бы меня радовал)

— Сын, Блодьювидд думает, что ты растолстел, — голос владыки был весел и ехиден.

Я подавилась и потрясённо посмотрела на короля, но он только заулыбался:

— Она находит, что ты, сын, для неё толстый,