Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

мне бессмертие. Я посмотрела на прутик с новым, не сказать, чтобы приятным чувством. Мне рассказали, что омела была окружена неусыпной заботой и присмотром: её холили, лелеяли и совершали все требуемые обряды; с ней разговаривали, для неё пели и танцевали. И сегодня настал день нашего знакомства. Нужно подойти к ней, потрогать и поговорить. Так сказать, поближе познакомиться перед праздником. Чтобы проникновение было мягким и безболезненным. Уловив в последних словах шамана очередной непристойный намёк, с гневом скосилась, но, осознавая, что Глоренлин абсолютно серьёзен и что его советы стоит принимать к сведению, присела рядом с омелой, сочувственно потрогала её, поговорила и помолчала с ней. О разном.

* * *

На завтрак мы успели вперёд всех. Но не переоделись, и я, как была, грязная и растрёпанная, с болотными огнями, летающими вокруг, набросилась на еду.

Выспавшийся, умытый, причёсанный Трандуил, только войдя, с заботой и беспокойством спросил:

— Ну как, Блодьювидд?

Я помолчала и сухенько ответила:

— Впечатляюще.

51. Мастерство компромиссов

Антонов есть огонь, но нет того закону,

Чтобы огонь всегда принадлежал Антону.

© Козьма Прутков

Я начала понимать, почему чётки вызывают недружественное внимание духов. Если Глоренлин брякает ими так же настойчиво, призывая — хочется ответить на призыв и убить домогающегося.

Зато не очень понимала, почему так стынет Трандуил. Убедившись, что я жива, здорова и не сошла с ума от ужаса, он тут же превратился в айсберг, каким был и вчера. А мне казалось неуважительным обращаться к нему, когда он так откровенно холоден, да ещё при большом скоплении народа.

Это всё не помешало намяться, заедая пережитое. Впрочем, жадно есть можно только очень голодному — хочется не торопиться с ТАКОЙ едой. Попробовала какие-то распаренные золотистые зёрна, подающиеся с лососёво-розовыми маринованными корешками совершенно божественного вкуса; жареный тягучий сыр с кислыми, сложных вкусовых оттенков яблоками (ой, всё-таки люди моего мира пошли по порочному пути, ведя селекцию в сторону улучшения внешнего вида и примитивной сладости этих фруктов… по итогу магазинный голден ни в какое сравнение не шёл с девяностолетней, посаженной ещё прабабкой антоновкой в старом саду…); хрустящие снаружи и мягкие внутри коричневые лепёшки с таким тонким и при этом ярким букетом специй, что хотелось смаковать их безо всего, но я макала в жареную сметанку. Плебейские вкусы)) Заполировав всё любимыми трюфелями, значительно подобрела и с сочувствием поглядела на Глоренлина, не прикоснувшегося к еде. Понимала, что его аскеза жестока и мучительна, и что он терпит её не потому, что не хочет есть.

Вот интересно, чего больше хочется, когда ограничиваешь себя столько, сколько он? Наверное, что-то жирное и жареное кажется более предпочтительным, чем фрукты… Хотя мне, наевшейся, сейчас казались очень соблазнительными сливы размером с кулак. Жёлтые и полупрозрачные, они сияли посреди стола, как блюдо солнышек. Дотянуться до них было сложно, и я помялась, стесняясь попросить Трандуила, обычно ухаживавшего за мной и внимательного, но сейчас такого далёкого и холодного. Что с ним? Я спрошу, но не сейчас.

Оглянулась, ища, кого бы попросить из сотрапезников, но открыть рот не успела: красивая смуглая рука в тяжёлых перстнях с запутавшимися в пальцах короткими чётками уже протягивала мне сливу. Апофеозом чрезмерности на жёлтом полупрозрачном боку россыпью красных точек светился румянец, и вся она была готова треснуть и растечься от спелости. Восхищённо вздохнув, взяла, полюбовалась, вдохнула аромат и вцепилась. Счастливо зажмурилась, когда сок брызнул в рот, втянула его в себя с хлюпаньем — и тут же брякнули чётки. Потянулась к ним духом, смутившись и открыв глаза: Глоренлин смеялся. Завидует, наверное, что я могу, а ему вот нельзя. Проглотив, с мстительной подначкой спросила:

— Неужели эти сливы не стоят силы? Может, ну её, аскезу эту?

Очень мягко ответил:

— Сливы — не стоят.

И, возвращая насмешку, добавил, играя перстнями и чётками:

— К тому же эта слива в детстве очень хорошо кушала, судя по её размерам… Может и пронести.

Ещё помолчал. Хруст костей, лязг перстней — и, о, эта неуловимая картавость на грани слышимости! Было так странно, что таким прекрасным голосом говорится такая дрянь…) Хладнокровно ответила:

— Ничего, эру Ардариэль поможет каким-нибудь отварчиком.

Глоренлин посмотрел мне в глаза:

— Богиня, хватит думать, как бы отделаться от меня и пойти мыться и спать. До последней ночи перед праздником мы будем неразлучны, и, если эти сливы действительно такие многообещающие, какими выглядят, то тебе придётся терпеть моё общество даже поблизости от маленькой комнатки)

Старательно, громко подумала, что, оказывается, дело не в аскезе, а в склонности к поносу, и посмотрела с наигранным сочувствием.

— Воздержание в еде переносится не так тяжело, как прочее, — голос шамана сух.

— Что, неужто так хочется убивать? — не удержалась и тихо хрюкнула от смеха. Сортирные шутки шамана поубавили сочувствия к нему, и сейчас хотелось только смеяться.

— Нет. Дальше гадать будешь, о прекраснейшая?

— Нет.

— Тогда пошли, — и Глоренлин встал из-за стола.

* * *

Вздохнув, всё-таки решила быть любезной и спросила, где он любит мыться. В ответ получила саркастичное:

— В бочке у себя дома.

Ах, ну да же, забыла, что общаюсь с отшельником, презирающим королевские роскошества) Вот бедолага, тоже выдернули и заставляют повинность отбывать, а святой может страдает. Вздохнула с сочувствием и не повела его в совсем горячие ключи. Не чуждо мне милосердие.

Старательно, с некоторым остервенением смывала с себя болотную грязь, пот, запах усталости и ужаса и чувствовала, как жизнь налаживается. В сущности, моему телу так немного нужно, чтобы почувствовать щастье: быть сытым, намыться в горячей воде… Анекдотик есть, пронзительный такой, несмотря на некоторую пошлость:

'Одного мужика настигли всевозможные несчастья — с работы выгнали, жена ушла, друзья предали и так далее. И решил он повеситься. Подставил табуретку к люстре, чтобы приладить петельку. Залез и увидел на серванте заначенную бутылку водки. Поразмыслив, решил, что вешаться на трезвую голову глупо и выпил стаканчик. Потом ещё и ещё. Выпив всю бутылку, расправил плечи, огляделся и приятно удивлённым голосом возвестил:

— А жизнь-то налаживается!'

Вот и я часто этот анекдотик вспоминаю, как поем и помоюсь. Потому что жизнь налаживается.

Правда, потом начинает хотеться ещё кое-чего. Нахмурилась и закусила губу, гоня от себя мысль, что вот консорта у меня два, и оба волынят. Один пауков гоняет, другой государственными делами занят. А я уже привыкла… к хорошему.

Но тут ничего нельзя поделать было — и мы с шаманом, неразлучные, как Тру-ля-ля и Тра-ля-ля, отдохнули, пока сохли волосы, в кружевной тени террасы,