Молодость - Савелий Леонов

После обеда Настя приготовила в землянке теплой воды, чистое белье и заставила Николку вымыться. Уложив на походную постель, села рядом.

В землянке с крошечными окошками плавал тихий сумрак. На стенах висело партизанское оружие: винтовки разных систем, охотничьи ружья, обрезы, гранаты, артиллерийские тесаки и шашки. С воли доносился говор бойцов, отдыхавших возле костра.

Взяв гребенку, Настя чесала Николкины давно нестриженные вихры.

— Почему же ты к Степану в полк не пошел? Вам было бы лучше вдвоем. Тебя не обижали чужие люди?

Николка приоткрыл отяжеленные дремотой веки.

— Обижать не обижали. А все же с браткой, конечно, воевать куда надежней. Теперь я к нему пойду.

— Как пойдешь? — удивилась Настя.

— Да так. По вечерней зорьке. Мы ведь сюда на дневку только пробирались.

Последнее слово паренек вымолвил уже сквозь сон.

Настя почувствовала, как захолонуло в груди. Она испугалась за этого смелого юнца, только что спасшегося от гибели. Нет, нет! Никуда он не пойдет!

Но тут же мелькнула радостная надежда: быть может, завтра Николка увидит Степана!

«Увидит, непременно увидит», — мысленно повторяла она, вкладывая в эти слова всю беспредельную любовь.

Пока Николка спал, Настя писала мужу письмо. Начала большое, с подробностями об отрядных делах, но тотчас уничтожила. Ограничилась крошечной запиской, которую зашила в воротник Николкиной рубахи. Она наполнила мешочек дорожной провизией.

Вечером красноармейцы собрались в поход. Тимофей не удерживал сына, не отговаривал. Здесь и там — всюду война. Партизанам тоже приходится не сладко. Он пошел с Настей проводить бойцов до края леса.

— Поклонитесь Степану, — сказал старик напоследок. — Ждем по первопутку обратно, не мешкайте. Будем и мы помогать…

Ветер брызгал холодными каплями дождя, шаркал по полям, набивая низины и овраги непроницаемым мраком. Далеко за тучевым горизонтом вспыхивало бледное пламя, с запозданием принося гул орудийной канонады. В той стороне и затерялись фигуры трех друзей.

Глава двадцать пятая

С высокомерным торжеством на багровой физиономии Лауриц разъезжал верхом по полям, где прошла нога победителя и над убитыми кружилось воронье. Он не спешил к ожидавшим его восторгам и поздравлениям. Истинным наслаждением зверя была кровь.

Лауриц с полным основанием считал себя героем разыгравшихся событий. Он подвел под удар, главные силы, предназначенные для защиты Орла, — 55-ю дивизию. Действительно, корниловцы воспользовались поражением правофлангового полка, чтобы зайти в тыл всей дивизии. Началось истребление застигнутых врасплох бойцов. Один из батальонов 488-го полка был полностью окружен и взят в плен, другие смяты, отброшены. Уцелевшие подразделения, неся потери, отступали без всякой связи друг с другом и со штабом соединения.

Станкевич, не веривший до последней минуты в предательство Лаурица и считавший начальника штаба без вести пропавшим, прискакал на станцию Золотарево. Он еще рассчитывал собрать свои разбитые войска, занять позицию, драться. Но здесь его настиг вражеский разъезд. Белые немедленно расстреляли работников штаба и политотдела. Станкевича, отказавшегося вступить к ним добровольцем, они в присутствии его дочери повесили. Затем бросили труп на железные зубья крестьянской бороны и, глумясь, сволокли в овраг.

Теперь в Орле шел грабеж и расправа с населением. Корниловцы искали большевиков, золото ценные вещи.

Лауриц остановился возле упавшего навзничь молодого командира Красной Армии, лицо которого с тонкими благородными чертами показалось ему знакомым. Да, это был Пригожин. Пуля достала отважного воина при подъеме на бугор, когда он отстреливался от корниловцев.

— Вот ты и угомонился! — злорадно усмехнулся Лауриц. — Все рвался в бой! Доволен? Отведал нашего угощения? Тут тебе, мой милый, не маршевые роты сопровождать…

По бледному лицу Пригожина неожиданно прошла тень… Ресницы дрогнули, и на изменника глянули налитые ненавистью карие глаза.

— Все, мой милый, приходит вовремя для того, кто умеет ждать, — продолжал барон торжествуя.

Он заметил, что правая рука Пригожина медленно опустилась в карман шинели и достала гранату.

— Но, но… черт! — закричал Лауриц, испуганно поворачивая коня.

В следующую секунду желтое пламя взрыва ослепило его, и он рухнул вместе с лошадью на землю…

Когда Пригожий снова пришел в себя, уже начинало темнеть. В небе метались кудлатые тучи, сталкиваясь друг с другом, поливая землю холодными струями дождя.

«Надо перевязать рану башлыком», — подумал Пригожин, хотя башлык он перестал носить со времени окончания реального училища. Он почувствовал близкое дыхание склонившегося над ним человека. Где-то видел он раньше эти торчащие из-под солдатского картуза белесые, давно нестриженные волосы, смышленые мальчишеские глаза.

— Тезка, — едва слышно прошептал Пригожий, опасаясь, что это сон или бред.

— Во, узнал, — обрадовался Николка, придвигаясь ближе. — Постойте, товарищ командир, я перевяжу вам рану!

Мальчуган осторожно приподнял голову Пригожина, наложил на рану конец бинта с ватой и кусочками стерильной марли. Потом начал перевязывать.

— Тезка! — повторил Пригожин, рассматривая паренька. — Откуда ты, родной?

И, вспомнив предотвращенное крушение, затем разлуку в Старом Осколе, спросил:

— Что же ты, нашел брата?

— Нашел-то, нашел… да вот опять ищу! Из плена мы бежим…

— Ты не один?

— Бачурин и Касьянов со мной. Они лодку вон там, в кустиках, стерегут. Ночью — по реке и к своим! А то мы сколько уже дней за фронтом ползаем…. Сплошной огонь — галка не перелетит!

Пригожий поймал слабой рукой шершавую, в ссадинах и занозах ладонь мальчишки.

— По Оке? Ты знаешь, как она течет? Прямо через город, а там корниловская дивизия!

Но Николку это не смутило.

— Ну и что ж? — усмехнулся он ясными, правдивыми глазами. — На воде, что ли, дивизия расположилась? Небось, не каждый к лодке-то сунется!

У Пригожина даже на минуту перестала гореть рана от этой простой, искренней веры мальчугана. Он спросил, все больше удивляясь:

— Как же ты меня разыскал, тезка?

— Да совсем нечаянно. Сидим в овражке, за полем наблюдаем… Много, очень много наших полегло! Глядь, едет верхоконный, погоны блестят — офицер. Хотел было я на мушку взять. Оружия у нас — пропасть, набрали возле убитых. Хотел, значит, приложиться… и тут—бабах! Граната. Думаю: «Не братка ли Степан? Он — гранатометчик!» А сам ползком сюда…

— Этот Иуда — виновник трагедии под Орлом. — Пригожин покосился на труп Лаурица. — Еще вчера он обретался среди красноармейцев…

— В Жердевке тоже нашелся предатель! Целый отряд, вместе с военкомом Быстровым, во время кулацкого мятежа загубил! Ну, попадись мне теперь Ефимка Бритяк…

Рассказывая, Николка оглядывался по сторонам, улавливал глухой рокот занятого белыми города. Долгие скитания в тылу врага, постоянные тревоги научили держаться начеку,

— Нам бы товарищ командир, хоть к овражку отползти… Сможете?

— Не знаю…

Пригожин готовился последовать за пареньком, крепясь и превозмогая боль. Но стоило ему сделать усилие и шевельнуться, как сдавленный стон вырвался из груди, и раненый снова потерял сознание.

«Надо позвать Бачурина, — решил Николка. — Мы командира на шинели унесем».

Часом позже от южного берега Оки, тихо плескаясь, отчалила лодка. Она бесшумно двигалась по течению в сырой, холодной мгле. Двое гребли приспособленными, вместо весел, длинными шестами. Третий сидел на корме у треноги пулемета и придерживал забинтованную голову раненого человека.

Откуда-то через холмы и увалы кромских степей доносились звуки отдаленного боя. С лодки было видно бледно-желтое зарево орудийных выстрелов, прожигающих темноту. Там входили в боевую страду полки Ударной группы. Они не могли помешать Деникину захватить Орел, но уже остановили врага средь волчьих бурьянов полосы прорыва.

— Там наши держатся, — прошептал Николка. И услышал голос Пригожина:

— Одна надежда на нее… На Ударную группу.

Гул артиллерийской канонады привлекал внимание друзей на всем протяжении пути. Лодка нырнула под нависшие фермы железнодорожного моста, изуродованного взрывом. Справа и слева зачернели вдоль берегов дома и колокольни губернского города.

Дерзость смельчаков не имела границ. Река вертела и кружила лодку, вынося к центру Орла, забитого корниловцами. Во мраке ночи слышалась пьяная ругань, крики о помощи, беспорядочная пальба…

При впадении Орлика в Оку лодка неожиданно захрустела, килем о песок, дрогнула и крепко уселась на мель. Играла музыка в городском саду, а рядом, во дворе тюрьмы, захлебывался дробным стуком пулемет— белые расстреливали пойманных большевиков.