Реверс - Михаил Юрьевич Макаров

Всех более-менее статусных холостяков независимо от их возраста Инга Юрьевна примеривала на роль потенциального спутника жизни. Недавно ей исполнилось тридцать семь, и она жутко комплексовала по поводу того, что ни разу не побывала в официальном браке.

По платным делам Стрельникова работала рьяно, зато по «пятьдесят первой» откровенно лентяйничала.

Февралёв расценил выпавший вариант как не самый плохой. По-крайней мере, эта адвокатесса не бегает от следователей и дисциплинированно подписывает протоколы.

Инга Юрьевна демонстрировала модный яркий сарафан с подолом в виде «хвостов», змеящихся по бокам. Её гордость — царственные матовые плечи — гипнотически притягивали взгляды мужчин. На данном жизненном этапе она была жгучей брюнеткой.

Лицо Стрельниковой, несколько лошадиное, щедро разукрашенное косметикой, выражало озабоченность. Будучи женщиной умной, Инга Юрьевна понимала, какого сорта подзащитный ей достался. Она сканировала в голове варианты, как быстрее спрыгнуть с подножки. Инициатива могла идти только от клиента. Адвокат отказаться от принятой защиты не имел права.

Собрав подписи за разъяснённые права и обязанности (Пандус протянутые ему протокол и ручку игнорировал), следователь позвонил по мобильнику Сутулову.

— Заводите опознающего в специальное помещение.

Под специальным помещением понималась комната, где стоял пульт помощника дежурного по УВД. Евдокия Степановна Бибикова, названная Февралёвым для конспирации обезличенно и в мужском роде, уже минут десять сидела там на стуле. Руливший в Зазеркалье Сутулов рассудил, что исходную позицию надлежит занять заблаговременно. Время, отведённое Медведевым, поджимало. Если бы убойщик послушался Февралёва и повёл бы свидетеля из отстойника по отмашке, то с учётом возраста и больных ног Евдокии Степановны доставил бы её аккурат к шапочному разбору.

Понятые были верные — студенты юридического колледжа, проходившие в милиции практику. Если что, они скажут в суде, как надо.

— Мы готовы! — объявил Сутулов через динамик, по которому обычно помдеж общался с заявителями.

Окна в фойе отсутствовали. Для того, чтобы усилить эффект полицейского зеркала, в помещении включили все потолочные светильники, а в дежурке, наоборот, погасили свет. За тонированным стеклом, на котором красовались крупные коричневые цифры «02» и стилизованная надпись «Дежурная часть», воцарилась кромешная тьма.

Февралёв прочистил горло и с торжественной интонацией произнёс:

— Опознающий, прошу вас внимательно посмотреть на стоящих у стены мужчин и сказать, не знаком ли вам…

Буквально секунды не хватило оратору, чтобы закруглить фразу. Её перебил оглушительный рёв, заставивший вздрогнуть всех без исключения. Вопль исторг Пандус. Для усиления мощности он раскинул в стороны руки, а голову задрал к подвесному потолку.

В следующий миг глашатай порывисто шагнул навстречу тонированному стеклу, возвещая:

— Не вино-овен!!! Ма-ать, не бери греха на-а душу!

Больше одного шага сделать ему не удалось, среагировал Рязанцев. Опер взял на излом правую руку возмутителя спокойствия, нагнул мордой к полу. Рычаг локтя — один из самых эффективных приёмов борьбы самбо, приводящий к досрочной победе. Убойщик не хотел травмировать подозреваемого на публике, поэтому перегнул его руку максимально плавно.

Пандус воспринял это как слабость соперника. Пружинил мышцами, не поддавался, рычал.

Малов тоже решил, что Рязанцев не может справиться. Из мирного статиста Саня превратился в действующего сотрудника. Цепко зафиксировал левую клешню Пандуса, которой тот вполне мог ударить. Впрочем, Малов был легковат, ограничить маневра не сумел, бандит мотал его по сторонам.

Вариантов не оставалось. Андрей усилил давление рычага, и Пандус закряхтел, как на унитазе.

— Всё, ках-ках…. начальник, сдаюсь…

Запоздало спохватился Валера Петрушин, сомнамбулически подпиравший стеклянную дверь фойе. Его помощь не понадобилась. Рязанцев вернул смутьяна в строй.

Из пластмассовой решётки динамика, который находящийся за стеклом Сутулов забыл отключить, раздался голос. Старушечий, скрипучий, но при этом бойкий, с ярко выраженной протяжной острожской интонацией. Круто напирая на «о», голос сообщил:

— Вот это он и ести — разбойник! Который здеся бесновался. Остальные-то ребятишки смирные. Они, чай, озоровать не будут.

Как ни придирайся, а результат вышел положительным. Февралёв уважительно предложил опознающей объяснить, по каким приметам или особенностям она опознала гражданина. Ответы следователь получил просторечные, но внятные.

— Дык, здоровый же парняга. Стриженый! Морда кирпичом. Глаза злющие. Он и ести. Тока, когда он под окошком моим бежал, он с коту-лём был. Здоровенным таким котулём! А бежал-то в гаражи!

Важняк поинтересовался, не возникло ли вопросов к свидетелю у участников следственного действия. Он ждал каверзы со стороны защитника, однако Стрельникова промолчала. Даже значение диалектного слова «котуль» не стала выяснять.

Адвокатесса с интересом разглядывала чеканный профиль оперативника, несколько минут назад проявившего маскулинность не красивыми словесами, на которые мастера все без исключения, а делом. У Инги Юрьевны, обожательницы исторической литературы, возникла прямая ассоциация с римским легионером, одержавшим победу над варваром.

Следователь объявил опознание оконченным и предложил его участникам подняться в сорок девятый кабинет для составления протокола. На ходу Февралёв прикидывал, как в документе лучше обойти острые углы, оставив в сухом остатке процессуальную сущность.

«Вот из протокола я и перепишу данные мальчугана. Надо выяснить, что это за красавец и почему мы не пересекались раньше», — Стрельникова думала о своём, о женском.

37

11 июня 2004.

Пятница.

12.00–15.30

На стадии принятия нового УПК прокуроров и следователей пугал судебный порядок заключения под стражу. Казалось, что революционная норма взорвёт отлаженную систему. Но прошло почти два года, а небо не упало на землю. Люди приспособились к требованиям, недавно казавшимся фантастическими.

Суды установили графики дежурств, в том числе, в нерабочие дни. Вольная адвокатская братия, активируемая управлением юстиции, тоже подтянула дисциплинку. Для прокуратуры дежурство — привычное состояние. Милиция, та просто взяла под козырёк — конвой стал выходить на службу по выходным, мужикам даже доплачивали за переработку.

Машина заработала. Бывалые следователи, присмотревшись, обнаружили, что через суд обвиняемого арестовать проще. Раньше прокурор, давая санкцию, дотошно просчитывал перспективу дела, требовал предоставить объём доказательств, гарантирующий законность решения. Судей же данный вопрос интересовал постольку-поскольку.

Минусом было то, что каждый из двенадцати составов городского суда предъявлял свои претензии к процедурным вопросам. Но постепенно устанавливалась единая практика.

Молодым следователям, прежних порядков не заставшим, сравнивать было не с чем. Происходящее они воспринимали в порядке вещей.

Февралёв старое законодательство захватил, но по нему не ностальгировал. Понимал — жить нужно настоящим. Бумаги на арест Пандуса он отдал в канцелярию суда в первой половине дня. Ксерокс в прокуратуре так и не заработал, копировать документы важняку пришлось за свои деньги на почтамте.

Поддержание ходатайства было поручено старпому Веткину. Кораблёв в свойственной ему обстоятельной манере, невзирая на очередь под дверью, пошагово инструктировал ветерана, какие конкретно доводы ему надлежит озвучить для достижения желаемого результата.

Соблюдая субординацию, Веткин