Пелопоннесская война - Дональд Каган

до н. э. Фрагмент «Элленики» («Греческой истории») неизвестного автора IV в. до н. э. был обнаружен на папирусе, найденном в 1906 г. в ходе раскопок в городе Оксиринхе в Египте. Основной объем текста составляет великолепное, исполненное проницательности повествование о событиях 396–395 гг. до н. э., но часть его посвящена разграблению Аттики фиванцами в заключительные дни войны. Судя по всему, и эта история начиналась там, где закончил Фукидид, а самое значимое в ней то, что она, вероятно, послужила источником для более поздних историков, таких как Диодор и Плутарх.

Повествование Фукидида обрывается на изложении событий осени 411 г. до н. э., примерно за шесть с половиной лет до завершения войны. Поскольку древние авторы считали его труд абсолютно достоверным в описании рассматриваемого периода, трое историков, писавших о том же времени, подхватили рассказ там, где его окончил Фукидид. Афинянин Кратипп, его современник, довел историю греческого мира по меньшей мере до 394 г. до н. э. Примерно то же самое сделал и Феопомп Хиосский, родившийся около 378 г. до н. э. Однако их труды до нас не дошли, и мы знаем о них лишь благодаря отрывочным цитатам в более поздних источниках. Ксенофонт, сын Грилла, младший современник Фукидида, родившийся примерно в 428 г. до н. э., написал свою «Греческую историю», которая была доведена им до 362 г. до н. э. и сохранилась до наших дней. Ксенофонт был членом Сократова круга и убежденным сторонником Спарты, служившим под началом ее могущественного царя Агесилая. В его труде нет аналитической силы Фукидида, и тем не менее он является основным источником, затрагивающим последние годы войны.

Два гораздо более поздних автора предоставляют дополнительные сведения разной степени надежности и значимости. Диодор Сицилийский, современник Юлия Цезаря и Августа, писал свою историю мира в I в. до н. э., почти через четыре столетия после Пелопоннесской войны. Достоверность его труда зависит от источников, которыми он пользовался. В их числе был Фукидид, а также другие авторы, тексты которых до нас не дошли. Важнейшим из них представляется Эфор Кимский, который принадлежал к поколению, родившемуся после войны, и мог говорить со многими из тех, кто ее пережил. К тому же Эфор, кажется, пользовался утраченными фрагментами из Оксиринхского историка, надежность сведений которого нередко выше, чем у Ксенофонта. Таким образом, Диодора следует воспринимать всерьез, особенно в том, что касается хроники лет, следующих за обрывом повествования у Фукидида.

Остается Плутарх из Херонеи, который жил приблизительно между 50 и 120 гг. н. э. и отстоял еще дальше от описываемых им событий. Кроме того, его «Сравнительные жизнеописания» – труд не историка, а биографа, который открыто ставит перед собой цель извлечь нравственные уроки из жизни выдающихся людей прошлого. Многих это заставило с недоверием относиться к сообщаемым им сведениям, но, поступая так, мы лишь навредили бы себе. У Плутарха была великолепная библиотека, в которую входило множество трудов, не сохранившихся до наших дней. Он ссылается, в том числе с прямыми цитатами, на утраченные стихи комедиографов V в. до н. э., на истории, написанные современниками Фукидида Филистом Сиракузским и Геллаником Лесбосским, а также на его продолжателей Эфора и Феопомпа. Он же приводит надписи V в. до н. э. и описывает здания, изображения и скульптуры, которые видел собственными глазами. Следующий отрывок из его «Жизнеописания Никия» (1.5) дает представление о сокровищах, которые можно обнаружить в его труде: «Нельзя, конечно, обойти молчанием события, описанные у Фукидида и Филиста, а потому я вынужден бегло коснуться их… во избежание упреков в небрежности и лени я попытался собрать то, что большинству остается неизвестным, – беглые упоминания, содержащиеся в разных сочинениях, надписи на древних памятниках, решения народных собраний. Я старался избежать нагромождения бессвязных историй, а изложить то, что необходимо для понимания образа мыслей и характера человека». Преследуя эту цель, он сообщает нам драгоценные и достоверные сведения, на которые мы не смеем закрывать глаза.

За последние два столетия также были добыты достойные внимания свидетельства эпохи в виде надписей, обычно выполненных на камне. Греческая эпиграфика как дисциплина достигла заметного прогресса в обнаружении, реставрации и публикации документов, представляющих большой интерес и ценность. Вероятно, самым значительным достижением стало восстановление и перевод надписей на стелах, в которых афиняне фиксировали размер ежегодной союзнической дани, взимаемой ими с подвластных городов, начиная с 454 г. до н. э. и до самого падения державы. Результаты этой огромной работы были опубликованы в период с 1939 по 1953 г. Б. Д. Мериттом, Г. Т. Уэйдом-Гири и М. Ф. Макгрегором в четырехтомнике «Афинские податные списки»[59]. Помимо этого, самые важные для нашей темы надписи были собраны и изданы Р. Мейггсом и Д. М. Льюисом в книге «Избранные исторические надписи Греции до конца V века до н. э.»[60]. Английский перевод многих из этих надписей, а также некоторых труднодоступных фрагментов из древних авторов дан Чарльзом Форнарой в его книге «От архаических времен до конца Пелопоннесской войны»[61].

Знание и понимание той войны далеко продвинулись благодаря исследованиям ряда ученых XIX в., чьи новаторские работы до сих пор стоят того, чтобы с ними ознакомиться. Крупнейшим из них был великолепный Джордж Грот, отец историографии Древней Греции, такой, какой мы знаем ее сегодня. Его двенадцатитомная «История Греции»[62] является плодом тщательных и углубленных исследований, дающих прочный фундамент для критической переоценки устоявшихся точек зрения. Шедевр Грота стал стимулом для серьезных размышлений и вызвал множество откликов, главные из которых содержатся в многотомных историях трех немецких исследователей. Самая впечатляющая и ценная из них – обширная вторая часть третьего и последнего тома «Греческой истории» Георга Бузольта[63]. Книга представляет собой образец глубокого и досконального знания всех античных свидетельств и современных исследований, вышедших к тому времени, а также весьма успешную попытку достичь объективности. Две другие – «Греческая история» К. Ю. Белоха[64] (4 тома в 8 частях) и «История Древнего мира» Эдуарда Мейера[65] (5 томов). Первые издания этих двух работ появились в XIX в.

XX век также стал свидетелем появления крупных научных трудов. Вероятно, самым полезным из них является пятитомный «Исторический комментарий к Фукидиду», начатый А. У. Гоммом и завершенный Э. Эндрюсом и К. Дж. Довером[66]. «Афинская империя» Р. Мейггса[67] и «Истоки Пелопоннесской войны» Дж. Э. М. де Сент-Круа[68] также представляют большую ценность. Перечень литературы, посвященной отдельным вопросам войны и смежным темам, обширен; бóльшая ее часть указана в библиографических списках в конце каждого тома моей четырехтомной истории войны, опубликованной издательством Корнеллского университета в период с 1969 по 1987 г.[69]

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В конечном итоге победа спартанцев не принесла свободы бывшим подданным Афин, ведь многие из греческих городов в Малой Азии были захвачены Лисандром, а другие вернулись под контроль персов. Спартанцы заменили господство Афин над заморскими территориями своим собственным, установив в «освобожденных городах» узкоолигархические режимы, разместив в них спартанские гарнизоны, назначив своих наместников и вновь обложив их данью.

В самих Афинах спартанцы поставили у власти марионеточное правительство олигархов, которых за жестокость вскоре заслуженно прозвали Тридцатью тиранами. Новый режим развязал террор, включавший в себя массовые конфискации собственности и узаконенные убийства, мишенью которых вначале были известные лидеры демократов, затем – состоятельные горожане, ставшие жертвами корысти, и, наконец, обычные умеренные и даже те из них, кто, будучи сторонниками новоявленного строя, протестовал против подобных злодеяний. Сопротивление режиму Тридцати и враждебность к нему нарастали, и для защиты от сограждан те были вынуждены призвать в город гарнизон вооруженных спартанцев.

Овладев заморскими землями Афин, спартанцы стали главенствовать в греческом мире, подавляя демократию и повсюду заменяя ее зависимыми олигархическими правительствами. В Афинах, которые, по сути, превратились в оккупированную территорию и где одно лишь подозрение в симпатиях к демократии могло стоить человеку жизни, афиняне нашли лидера, способного бросить вызов сложившемуся положению. Им стал Фрасибул, сын Лика. Не желая жить под гнетом Тридцати, неукротимый Фрасибул бежал в Фивы, которые ранее питали неприязнь к Афинам, но теперь отвернулись от Спарты. Там вокруг него сплотились спасшиеся афинские демократы и патриоты. Они сформировали небольшую армию, которую Фрасибул расположил в горном укреплении на северном рубеже Афин. После неудачной попытки Тридцати