Пелопоннесская война - Дональд Каган

семейные встречи служили лишь печальным напоминанием об отсутствующих молодых людях, погибших в Аргинусской битве. Они вновь пробудили глубокое негодование, мишенью которого стали те, кто, по мнению народа, был виновен в произошедшем. Когда собрание, как и планировалось, открыло заседание на следующий день, родственники павших с обритыми в знак траура головами стали требовать возмездия и «умоляли наказать виновных в том, что были лишены погребения те, кто погиб, сражаясь за отечество» (Диодор XIII.101.6).

В ответ на это Калликсен, один из Пятисот, внес на обсуждение Cовета судебную процедуру, которая была максимально невыгодна для стратегов. Он предложил прекратить дальнейшие дебаты и сразу перейти к голосованию, которое определит, виновны они или нет. Вопрос ставился на голосование в самой предвзятой формулировке: виновны ли стратеги «в том, что не подобрали победителей в морском бою» (Ксенофонт, Греческая история I.7.9). В случае обвинительного приговора их ждала смертная казнь и конфискация имущества. Наконец, судить стратегов предстояло вместе, и одним голосованием собрание должно было решить судьбу всех. Совет одобрил это предложение, несмотря на всю его непривычность и тенденциозность, и не оставил стратегам ни единого шанса хоть как-то повлиять на враждебную атмосферу, в которой заседало это второе собрание.

Прения на собрании были крайне эмоциональны. Один человек, заявивший, что он чудом спасся из битвы, вспомнил, как тонувшие рядом с ним люди просили его передать афинянам, что «стратеги не приняли мер к спасению тех, кто совершил блестящие подвиги во славу отечества» (Ксенофонт, Греческая история I.7.11). В столь накаленной обстановке в защиту обвиняемых отважился говорить Евриптолем, близкий родственник и сподвижник Алкивиада. Он обвинил Калликсена в том, что выдвинутое им предложение незаконно, тем самым апеллируя к графэ параномон – относительно недавно введенной в Афинах юридической процедуре, призванной стоять на страже существующих законов.

Согласно этой процедуре, принятие внесенного кем-либо законодательного предложения откладывалось до тех пор, пока предложивший сам не предстанет перед судом по подозрению в том, что он подал противозаконное предложение, и не будет оправдан. Некоторые участники собрания приветствовали инициативу Евриптолема, но немало было и тех, кто придерживался противоположного мнения. Один из последних потребовал включить Евриптолема и его сторонников в число обвиняемых по делу стратегов, и эта идея получила такую мощную поддержку, что жалоба Евриптолема на Калликсена была отозвана.

Таким образом, собрание вернулось к первоначальной процедуре, по которой все стратеги осуждались на смерть одним голосованием. Однако некоторые из пританий – коллегий Совета, избираемых по жребию и поочередно председательствовавших на собрании, – отказались ставить этот вопрос на голосование по причине его противозаконности. В обоснование своей позиции они приводили два веских довода. Во-первых, судить обвиняемых скопом противоречило сложившейся практике народного собрания, и в частности постановлению Каннона, по которому дело каждого подсудимого должно было рассматриваться отдельно. Во-вторых, стратегам не дали ни времени, ни возможности выступить в свою собственную защиту, как того требовал закон. С этими аргументами было бы трудно спорить, но Калликсен, чувствуя неприязнь толпы по отношению к стратегам, даже не попытался выступить с опровержением. Вместо этого он предложил записать в число обвиняемых по делу и строптивых пританов, на что народ ответил шумным согласием.

Пританы были испуганы настолько, что отозвали свои возражения и согласились допустить инициативу совета к голосованию. По чистой случайности членом совета на тот год по жребию был выбран Сократ, и это единственный государственный пост, который он занимал за всю свою жизнь. К тому же именно его фила формировала пританию в тот месяц, и, по еще более удивительному совпадению, сам Сократ в тот день оказался исполняющим обязанности простата (председателя собрания). Он единственный из пританов твердо стоял на своем, отказываясь ставить вопрос на голосование. Годы спустя, уже после окончания войны, Платон запишет автобиографический рассказ своего учителя Сократа, который тот включил в собственную защитную речь перед афинским судом: «Я, единственный из пританов, восстал против нарушения закона, и в то время, когда ораторы готовы были обвинить меня и посадить в тюрьму и вы сами этого требовали и кричали, – в то время я думал, что мне скорее следует, несмотря на опасность, стоять на стороне закона и справедливости, нежели из страха перед тюрьмою или смертью быть заодно с вами, желающими несправедливого»[56] (Апология Сократа 32b–c). Но даже перед лицом столь принципиальной позиции страсти на собрании не утихли, и слушания продолжились.

Вновь бесстрашно выступил Евриптолем и предложил воспользоваться другими процедурами, не менее строгими к обвиняемым, но позволявшими судить каждого из них в отдельности. Он явно полагал, что вызванные событиями чувства – скорбь, ставшая лишь сильнее после Апатурий, и ненависть, которую раздували ораторы, – очень скоро улягутся и что одиночные судебные процессы дадут подсудимым шанс оправдаться и воззвать к разуму. Он произнес блестящую речь, в которой предостерег афинян от противозаконных действий и напомнил собранию о великой победе, которую одержали обвиняемые стратеги. Он почти добился своего, и предложение судить стратегов по отдельности получило большинство голосов, но в ходе парламентских маневров этот результат был отменен. Состоялось повторное голосование, и на этот раз собрание высказалось за требования Совета. Как итог, все восемь стратегов были приговорены к смерти, включая тех двух, которые вовсе не вернулись в Афины.

Евриптолему так и не удалось спасти их, но он был прав, полагая, что афиняне не смогут долго пребывать в гневе. «Прошло немного времени, и афиняне раскаялись. Было принято предложение, что те, которые обманули народ, должны быть привлечены к ответственности». Калликсен был одним из пяти обвиненных и арестованных по этому делу. Всем пятерым удалось бежать из Афин до суда. Вернувшись в город спустя какое-то время, Калликсен «умер от голода, ненавидимый всеми» (Ксенофонт, Греческая история I.7.35).

За казнь стратегов афиняне в течение столетий подвергались заслуженным упрекам. Однако же не раз звучавшее в древности и до сих пор повторяемое мнение, будто преступные ошибки подобного рода особенно характерны для демократий, явно несправедливо. На протяжении истории человечества страшные преступления совершались правительствами всех типов. Но именно из-за того, что афинская демократия в целом соблюдала законность и следовала правовым процедурам, это частное отклонение от нормы так сильно бросается в глаза. Как мы видели, афиняне очень скоро раскаялись в совершенной ошибке и больше не повторяли ее, и все же она легла на них неустранимым черным пятном, чем постоянно пользовались враги демократии, критикуя форму правления и образ жизни афинян.

Вдобавок афиняне почти сразу ощутили серьезные практические последствия своего решения. Очень немногие воюющие государства могли бы позволить себе расстаться сразу с восьмью опытными и успешными военачальниками. Помимо стратегов, чей срок полномочий выпал на 406–405 гг. до н. э., Афины также лишились двух бывалых командующих, связанных с событиями на Аргинусских островах. Фрасибул не был избран стратегом на выборах 405 г. до н. э., а кандидатуру Ферамена уже после избрания отвергла коллегия, занимавшаяся регулярной проверкой лиц, только что назначенных на государственную службу. Теперь Афинам приходилось принимать вызовы со стороны Спарты и Персии, не имея возможности опереться на опыт своих лучших военачальников. Те же, кого избрали им на смену, чувствовали себя крайне неуверенно, вспоминая судьбу предшественников.

ГЛАВА 37

ПАДЕНИЕ АФИН

(405–404 ГГ. ДО Н.Э.)

Какие бы несчастья ни постигли афинян после битвы при Аргинусах, в самой битве они одержали крупную победу, а спартанский флот понес тяжелейшие потери. Правда, у спартанцев оставалось еще девяносто трирем, но денег на выплату жалованья их экипажам не было, и, чтобы спастись от голодной смерти, воинам и гребцам с кораблей на Хиосе оставалось лишь наниматься на сельскохозяйственные работы. Нищета довела их до такого отчаяния, что некоторые из них даже хотели напасть на главный город острова, который был союзником Спарты. На какое-то время испуганные хиосцы согласились взять воинов на содержание, но без персидских субсидий Спарта все равно не могла продолжать боевые действия в Эгеиде. На родине многие были совершенно деморализованы поражением, нанесенным Спарте столь неопытным афинским флотом. Кроме того, единомышленники Калликратида считали союз с персами против греков позором, а политические противники Лисандра боялись его возвращения на должность командующего и его личных амбиций.

НОВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ МИРА ОТ СПАРТАНЦЕВ

По всем перечисленным причинам спартанцы вновь запросили мира. На этот раз они соглашались вывести свое войско из Декелеи, другие же территории должны