Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

пришли к соглашению, что любимой он станет звать её наедине, а при посторонних — госпожой Игтрауд.

— Любимая... Благодарю тебя за это счастье, — проговорил он, покрывая быстрыми и нежными, боготворящими поцелуями все её пальцы, один за другим.

В первый раз он стал отцом более тридцати лет назад, дочурка совсем взрослая — сама уже капитан, а теперь ещё и возвращалась домой с молодой супругой. В свойственной ему деликатной и ненавязчивой, почтительной манере Арнуг время от времени намекал жене, что будет счастлив, если они не остановятся на одной дочери. Делал он это не чаще раза в несколько лет. Игтрауд не отвечала отказом, но всё время откладывала это: у неё было много творческой работы, она выпускала сборники стихов, написала несколько исторических поэм, также занималась литературной критикой и издала литературоведческую монографию о поэзии текущего века, над которой напряжённо работала несколько лет. Она постоянно занималась самообразованием, одновременно прошла курс обучения на факультете языкознания и изящной словесности, а также на историческом. Углубившись в филологию и историю, занимаясь литературным творчеством, параллельно она ещё и выполняла функции заместительницы своей матушки Эльвингильд, наместницы государыни на Силлегских островах. Это была довольно серьёзная административная должность с множеством обязанностей. Родительница по старой привычке боялась за её здоровье, то и дело беспокоилась, не слишком ли много Игтрауд на себя взвалила, но давно прошли те времена, когда её дочери вредило малейшее волнение и напряжение. Работоспособность Игтрауд была колоссальной, притом что спала она не более пяти часов в сутки. Лишь в молодости, омрачённой недугами, она была не в состоянии выдерживать напряжённый рабочий график, а с годами, исцелившись, по энергичности и выносливости она вышла на уровень Дамрад. Соблюдая умеренность в пище и уже много лет придерживаясь системы с двумя голодными днями в неделю, Игтрауд выглядела лёгкой, хрупкой и воздушной, но в её глазах светилась такая сила, что её внешнее изящество отступало на дальний план, уходило в тень — волна этой светлой, мягкой, ласковой, но величественной и могущественной силы катилась впереди неё. Она во всём старалась походить на матушку Аинге и по-прежнему состояла с ней в тесном общении: та была её духовной наставницей. Многие, кто общался с Игтрауд, отмечали, что она, несмотря на свою принадлежность к светской части общества, напоминала представительницу духовенства, причём не рядовую ризоносную сестру, а по меньшей мере главу обители: общение с матушкой Аинге не проходило для неё даром. Храм она посещала так часто, как только могла, и старалась отстоять не менее трёх больших служб в неделю. Но и ненадолго в храм она тоже заходила, говоря, что это для неё такая же насущная необходимость, как пища или питьё. Как воздух.

Естественно, что при такой загруженности крайне сложно, почти невозможно было ещё и уделять время материнству. Для него нужно было изыскать особый момент, разобравшись с важными и неотложными делами и отложив те, что не требовали срочности. На самом деле Игтрауд не отмахивалась от мужа с его просьбами о детях, она серьёзно и сознательно готовилась, искала подходящее время. Она не могла позволить себе стать матерью «для галочки» или же, родив, сбросить все заботы о малыше на отца. Ко всему, что Игтрауд делала, она подходила в высшей степени ответственно и основательно.

Разумеется, во время обеих беременностей она не голодала, понимая, что ради полноценного развития здорового малыша о самоограничении придётся на время забыть. В самом начале их семейной жизни Арнуг очень болезненно отнёсся к этой практике Игтрауд, а Одгунд воспринимала её голодные дни спокойнее. Доходило до того, что супруг в такие дни сам отказывался есть, говоря, что не может даже смотреть на пищу, зная, что Игтрауд голодна. Она терпеливо и ласково объясняла ему, что эта практика не вредит ей, но Арнуг всё равно беспокоился. Когда она вынашивала Эллейв, он отсутствовал дома два раза по три месяца, находясь в плавании, но почти каждую ночь они общались в снах.

«Госпожа Игтрауд, ты кушала сегодня? Ты не голодаешь опять?» — то и дело слышала она эти вопросы от мужа.

«Во-первых, не госпожа Игтрауд, а любимая, а во-вторых... Не волнуйся, мой родной. Всё хорошо, я питаюсь достаточно», — мягко, терпеливо отвечала она.

«Хорошо... Любовь моя, — исправлялся он. — Я не могу не думать об этом. Я очень боюсь, что это навредит тебе и малышу. Да и в другое время, когда ты не вынашивала дитя, мне было крайне тяжело мириться с этим. Ты точно уверена, что не наносишь себе вред?»

«Нет, мой дорогой Арнуг, — нежно говорила Игтрауд. — Моё здоровье в полном порядке, я не испытываю недомоганий и упадка сил. Госпожа врач, которая наблюдает меня, говорит, что не понимает, откуда в таком хрупком теле, как моё, берётся столько сил... Думаю, это о чём-то говорит, мой родной. А на время вынашивания я прекратила голодные дни, не тревожься».

О, Игтрауд многое пришлось исправлять в Арнуге после сурового матушкиного воспитания! Она долго отогревала его, приучала к нежности, а привычку вскакивать перед ней навытяжку искореняла в нём. Смешно и грустно было вспомнить их первую брачную ночь... Она вышла отложенной на три месяца, потому что сразу после свадебной церемонии Арнугу пришлось уйти в море. Вернулся он ночью, но не осмелился побеспокоить супругу и даже не поднялся в спальню — так до утра и просидел в кресле перед камином, потому что не мог спросить у жены разрешения лечь в постель. Это показалось Игтрауд какой-то дичью. Утром она обнаружила спящего Арнуга в кресле перед угасшим камином и в недоумении тронула его плечо. Тот мгновенно проснулся и вскочил, вытянувшись по стойке «смирно».

«Арнуг, разве я твоя начальница? — сказала Игтрауд удивлённо, ласково и чуть укоризненно. — Это совсем не нужно, расслабься».

Но Арнуг не мог быть расслабленным и небрежным в присутствии жены. Он замирал, ловя каждое слово из её уст, потому что так было заведено в его семье, так вёл себя его батюшка по отношению к матушке, которая сама была из потомственных морских офицеров. Она не особенно умела дарить тепло, не приветствовала нежностей, и если бы не дядя и тётя со стороны отца, Арнуг вырос бы точно таким же, как она. К счастью, у него был и другой пример, поэтому он всё-таки имел некоторое понятие о теплоте и сердечности, хотя дома не имел ни возможности, ни разрешения их проявлять. Добрый и ласковый дядюшка на время отогревал его, а