Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев

написал ни одной бумаги», у него не было продвижения в чинах. Пожалование в камер-юнкеры давало по Табели о рангах сразу чин 5-го класса придворного звания, то есть Пушкин получил повышение на четыре чина.

Родственники Александра Сергеевича были довольны. «Они воображают, что это дало ему положение, — писала А. О. Смирнова-Россет. — Этот взгляд на вещи заставляет Искру[121] (Пушкина) скрежетать зубами и в то же время забавляет его. Ему говорили в семье жены:

— Наконец-то вы как все! У вас есть официальное положение, впоследствии вы будете камергером, так как государь к вам благоволит».

«Как все» звучало для Пушкина оскорблением. В первый день 1834 года он писал в дневнике: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове.

Меня спрашивали, доволен ли я моим камер-юнкерством. Доволен, потому что государь имел намерение отличить меня, а не сделать смешным, — а по мне хоть в камер-пажи, только б не заставили меня учиться французским вокабулам и арифметике» (8, 39).

Поэт был так «доволен» полученным званием, что, узнав об этом, буквально взбесился и рвался объясниться с царём; привели его в чувство, облив холодной водой. Звание камер-юнкера он считал оскорблением, но был удовлетворён тем, что перед ним открылись двери в среду, близкую царскому окружению. Никто из его родни не удостаивался этого.

6 января Пушкины были в театре, где встретились с великим князем Михаилом Павловичем, который поздравил Александра Сергеевича с получением придворного звания. На что тот заявил:

— Покорнейше благодарю, ваше высочество, до сих пор все надо мной смеялись, вы первым меня поздравили.

Конечно, этот ответ стал известен царю, и на следующий день поэт записал: «Государь сказал княгине Вяземской:

— Я надеюсь, что Пушкин принял в хорошую сторону своё назначение. До сих пор он сдержал данное мне слово, и я был доволен им» (8, 575).

«До сих пор», то есть до 6 января, когда Александр Сергеевич сделал опрометчивое заявление брату самодержца. В этот день между царём и поэтом пробежала чёрная кошка — Пушкин стал сторониться государя, о чём свидетельствуют его дневниковые записи за 1834 год.

«17 января. Бал у гр. Бобринского, один из самых блистательных. Государь мне о моём камер-юнкерстве не говорил, а я не благодарил его.

26 января. В прошедший вторник зван я был в Аничков. Приехал в мундире. Мне сказали, что гости во фраках. Я уехал, оставя Наталью Николаевну, и, переодевшись, отправился на вечер к С. В. Салтыкову. Государь был недоволен и несколько раз принимался говорить обо мне:

— Он мог бы дать себе труд съездить надеть фрак и возвратиться. Попеняйте ему.

В четверг бал y кн. Трубецкого, траур по какой-то княгине. Дамы в чёрном. Государь приехал неожиданно. Был на полчаса. Сказал жене:

— Из-за сапог или из-за пуговиц[122] ваш муж не явился в последний раз?

16 апреля. Вчера проводил Наталью Николаевну до Ижоры. Возвратясь, нашёл у себя на столе приглашение на дворянский бал и приказ явиться к графу Литте. Я догадался, что дело идёт о том, что я не явился в придворную церковь ни к вечерне в субботу, ни к обедне в вербное воскресение.

Середа на святой неделе. Праздник совершеннолетия совершился[123]. Я не был свидетелем. Это было вместе торжество государственное и семейственное» (8, 46–47).

К концу 30-х годов Николай I расстался с планами реформирования России. Это был уже не тот человек, который восхищался умом поэта. История с отставкой Пушкина напомнила императору, как открещивался Александр Сергеевич от авторства «Гавриилиады». Возможно, вспомнил роковые строки, обращённые поэтом к его отцу, к его семье:

Самовластительный злодей,

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу…

(«Вольность»)

Такое не забывается (особенно неограниченными властелинами). При случае такое неизбежно всплывает в памяти и, конечно, не к счастью.

Но мы несколько забежали вперёд: в 1832 году был ещё случай, давший Пушкину повод восхититься своим государем.

«Тебя мы долго ожидали»

Прямо и косвенно с личностью Николая I связаны стихотворения: «Пророк», «Стансы», «Герой» и патриотическая трилогия. Последним в этом цикле стало «С Гомером долго ты беседовал один», набросанное в 1832 году, но так и не оконченное. Это — ода императору Николаю I. В её основу положен эпизод из книги «Исход» Ветхого Завета. В эпизоде, взятом поэтом, говорится о том, как пророк Моисей взошёл на гору Синай. Там он провёл сорок дней и сорок ночей, внимая Богу. «И когда Бог перестал говорить с Моисеем на горе Синай, дал ему две скрижали откровения…»

Сойдя с горы, Моисей застал свой народ не в томительном ожидание божьего откровения, а в разнузданной пляске после обильного пира. Тогда «он воспламенился гневом и бросил из рук своих скрижали и разбил их…».

Читаем у Пушкина:

С Гомером долго ты беседовал один,

Тебя мы долго ожидали,

И светел ты сошёл с таинственных вершин

И вынес нам свои скрижали.

И что ж? ты нас обрёл в пустыне под шатром,

В безумстве суетного пира,

Поющих буйну песнь и скачущих кругом

От нас созданного кумира.

Смутились мы, твоих чуждаяся лучей.

В порыве гнева и печали

Ты проклял ли, пророк, бессмысленных детей,

Разбил ли ты свои скрижали?

О, ты не проклял нас. Ты любишь с высоты

Скрываться в тень долины малой,

Ты любишь гром небес, но также внемлешь ты

Жужжанью пчёл над розой алой (3, 238).

Н. В. Гоголь был свидетелем того, что подвигло Пушкина на создание очередной оды императору: «Вечер в Аничковом дворце. Всё в залах уже собралося: но Государь долго не выходил. Отдалившись от всех в другую половину дворца и воспользовавшись первой досужей от дел минутой, он развернул „Илиаду“ и увлёкся чтеньем во всё то время, когда в залах давно уже гремела музыка и кипели танцы. Сошёл он на бал уже несколько поздно, принеся на лице своём следы иных впечатлений.

Сближение этих двух противоположностей скользнуло незамеченным для всех, но в душе Пушкина оно оставило сильное впечатленье, и плодом его была следующая величественная ода».

Суть стихотворения «С Гомером долго ты беседовал один» — противопоставление высшей власти (в лице царя) мелкой суетности «бессмысленных детей». Правда, не всех — поэтов к таковым Пушкин не относил. Но поэтов только истинных, способных