Стивен Эриксон Кузница Тьмы - Карбарн Киницик

В углу раздалось шарканье и тут же кто-то вывалился, шатаясь, хватая воздух вытянутыми руками. - Кто идет? - завизжал он. Крик этом отскочил от стен зала. Грип вздрогнул. Никакой вопрос не мог бы прозвучать жалобнее, ни один звук не мог бы показаться более беспомощным и безответным.

Позади Грипа встал Аномандер - Грип его не видел, но не сомневался, кто это. Владыка заговорил. - Кедаспела...

Слепец рванулся к Аномандеру, и лишь тогда увидел Грип кинжал в руке Кедаспелы.

Он торопливо встал и схватил запястье художника, резко вывернув.

Второй вопль огласил помещение, клинок зазвенел по камням пола. Грип заставил Кедаспелу лечь и удерживал его, словно впавшего в ярость ребенка.

Сопротивляясь захвату, тот поднял голову. Залитые подсохшей кровью глазницы безошибочно нашли Аномандера. Рот открылся и снова закрылся, и еще раз - будто рана. Багровые зубы в призрачной ухмылке... - Аномандер? Я тебя ждал. Мы все. У нас, видишь ли, вопрос. Только один, и мы спросим, все мы тут. Аномандер, где ты был?

Кто-то завыл у камня очага - грубый трубный вопль, вырывающийся снова и снова.

Кедаспела вырывался, тянулся к лежавшему рядом ножу. Грип оттащил его, швырнул на камни. Уперся коленом в грудь и нагнулся ближе. - Еще одно такое движение, - сказал он, - и я вас зарублю. Понятно, сир?

Однако рот Кедаспелы раскрылся, словно он не мог вдохнуть. Грип убрал колено. Мужчина всё задыхался, жуткие глазницы снова кровоточили. Грип внезапно понял, что же видит. Художник рыдает. Без звука, без слез - рыдает.

Кто-то еще стоял в полумраке. Большой, широкоплечий. Грип поднял голову, проскрежетав: - Кто там, в тенях? Выходи!

- Всего лишь Гриззин Фарл, - отозвался чужак, ступая ближе. Слезы блестели в алой бороде, и все же он улыбался. - Известный как Защитник.

Грип пялился на великана, не в силах заговорить. Эта улыбка сразила его; он отвел глаза, оглядываясь на господина.

Аномандер стоял, отвернувшись, сосредоточив всё внимание на лежащем Андаристе. Он был неподвижен, словно вырезан из оникса. Брат продолжал безостановочно стенать.

Появился Сильхас, замерев в шести шагах от камня. Он смотрел на тело Энесдии подле Андариста, растерзанное и неподвижное. Позади него были другие. Никто не говорил.

Удерживаемый Грипом Кедаспела продолжал безмолвно, устрашающе рыдать. Пальцы правой руки чертили на полу короткие линии. Судороги пробегали по телу, как будто череп охватил жар лихорадки.

Когда Аномандер вытащил меч из ножен, Андарист поднял голову, резко прекратив стон, хотя эхо последнего еще летало в комнате - непостижимо долгое время.

Аномандер подошел к Андаристу - шаги неверны, как у пьяного - и замер у камня. Не успел он сказать и слова, как брат качнул головой. - Я нареку его.

Аномандер застыл от этого ледяного вызова.

Сильхас подал голос: - Андарист, это не твое оружие...

- Рана моя, и я его нареку!

Кедаспела под Грипом тихо кашлянул. Он вывернул голову, чтобы лучше слышать разговор трех братьев.

Аномандер ответил: - А если я назову свое будущее, Андарист, ты усомнишься? Бросишь вызов?

- Не сейчас, - шепнул Сильхас. - Не сегодня, прошу тебя.

- Где ты был? - спросил Кедаспела ломающимся голосом. - Слепые в темноте - я предупреждал вас всех, но вы отказались слушать! Я предупреждал! Теперь видите, что она сотворила?!

Андарист на коленях пополз к телу Энесдии. С раздирающей душу нежностью взял в руки и прижал голову к груди. И, делая это, он не отрывал взора от Аномандера. - Я нареку его, - сказал он.

- Меч извлечен, брат, сам видишь. Во мне пробудилась жажда мести, так и назовется оружие. Мщение.

Но Андарист качал головой, гладя рукой волосы Энесдии. - Гнев слепит тебя, Аномандер. Ты ухватился за мщение и веришь, будто оно может быть чистым. Помни слова Хенаральда!

- Путь верен, - отозвался Аномандер.

- Нет. - Слезы заблестели на щеках Андариста. - Месть обманывает. Ты видишь узкий путь, но на деле он широк. Ты видишь широкий путь, а он уже ниточки. Назови меч Мщением, брат, и он вечно будет забирать не ту кровь. За пробуждением меча вижу я смерти тысячи невиновных. - Он замолчал, неловко озираясь и не понимая, что именно видят глаза. - Кого винить за это? Убийц, что пришли ко мне в дом? Того, кто ими командует? Саму жажду битв? Или отца, проявившему жестокость к сыну десять лет назад? Отнятый ужин, умершую мать? Старую рану? Воображаемую обиду? Мщение, Аномандер, есть убийца справедливости.

- Мне не нужно искать среди детских трагедий, брат, чтобы понять, кто сегодня стал моим врагом.

- Тогда ты проиграешь. Мщение нечисто. У его наград горькое послевкусие. Эту жажду не утолить. Предоставь мне наречь клинок, Аномандер. Прошу.

- Брат...

- Дай мне его наречь!

- Что ж давай, - сказал Аномандер.

- Горе.

Словно одиноко повисло в зале, а когда присутствующие разом выдохнули, улетело дымом.

- Андарист...

- Прими от меня имя. Прошу, прими.

- В нем нет силы. Нет воли. Горе? Для железа это ржа. Для жизни - смерть. Я ничего не получу от такого слова.

Андарист поднял тусклые глаза. - Ты примешь мое горе, Аномандер, иначе... никогда не взгляну я на тебя, не назову братом, никогда не признаю близость нашей крови.

Аномандер вложил меч. - Тогда ты услышишь сказания о правом суде, который устрою я ради твоего имени, о мести, мною исполненной - и в том клянусь я над недвижным телом твоей любимой, над холодной плотью ее отца.

Андарист склонил голову, будто брат исчез с глаз его. Грип понимал: он не поднимет головы, пока Аномандер не покинет это место.

Сильхас вошел в зал, брат двинулся навстречу. Он задержал его, развернул рукой. - Не надо! - закричал он. - Прими горе, Аномандер! Прими его своим лезвием!

- Затупив все острые кромки, Сильхас? Ну нет.

- Значит, ты оставишь его наедине с потерей?

- Я мертв в его глазах, - сказал Аномандер холодным тоном, высвобождаясь. - Пусть оплачет нас обоих.

Кедаспела засмеялся под весом Грипа. - Он у меня, - прошипел он. - Его портрет. Наконец я его получил. Его портрет и его портрет и я получил его на коже. На коже. Я получил. Жди и увидишь. - Рот под пустыми глазницами исказила радость, пальцами начал он рисовать в воздухе.

Андарист завыл у камня очага, а потом хлынули слова, взлетая на крыльях отчаяния: - Никто не разделит мое горе? Никто не станет скорбеть со мной?

Сильхас отозвался: - Я его верну.

Однако Андарист замотал головой: - Я слеп к нему, Сильхас. Решай сейчас.

- Я его верну!

- Так иди, - шепнул Андарист.

Сильхас выбежал из зала.

Кедаспела вырвался от Грипа, оттолкнувшись ногами. Встал, шатаясь и разрезая воздух ладонями. - Послушайте их! - вопил он. - Кто тут зряч? Не они! Лишь я! Кедаспела, у кого нет глаз, лишь он может видеть!

- Кедаспела, - крикнул Андарист. - Я держу в объятиях твою сестру. Присоединись.

- Ты плачешь одиноко, - отозвался юноша лишенным всякого сочувствия голосом. - Она никогда не была для тебя. Ты проложил эту дорогу жалкими словами любви и обожания, и она пошла по ней - к смерти! Погляди на меня, о Сын Забытый во Тьме, ибо я твое дитя, твое уродливое, искаженное отродье. Узри в моих дырах свое будущее, если посмеешь!

- Хватит, - зарычал Грип, хватая безумца. - Разум ваш сломан, вы лишь хлещете всех без разбора.

Кедаспела повернул к нему оскалившееся лицо. - Не мне нести мщение, верно? Беги к хозяину, жалкая шавка. Пора снова лить кровь!

Грип ударил художника, заставив повалиться. Шагнул следом.

- Довольно!

Он оглянулся, увидев Хиш Туллу, и отступил. - Просите, миледи. Меня затащило в пропасть, я изрезан острыми краями.

Кедаспела лежал на полу, тихо смеясь и что-то бормоча.

Хиш Тулла подошла к Андаристу. - Видишь мои слезы? - спросила она, вставая на колени и касаясь рукой его щеки. - Ты не один ее оплакиваешь, Андарист.

И она заключила последнего брата в объятия.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

КУЗНИЦА ТЬМЫ

ШЕСТНАДЦАТЬ

- Вера, - сказал Драконус, - никогда не кажется странной верующему. Подобно глубоко вогнанному в почву железному колу, она становится якорем всех убеждений. Никакой ветер его не вырвет, пока тверда почва.

Скакавший рядом с отцом Аратан молчал. Земля впереди была ровной, отмеченной лишь скоплениями невысоких сложенных из камней пирамидок, как бы обозначавшими перекрестки. Однако Аратан не видел перекрестков, да и дорогу, по которой они ехали, различал с трудом. Небо над головами стало тускло-голубым, вроде старого олова; виднелись на нем только далекие стаи птиц, целыми тучами паривших на ветрах высоты.

Драконус вздохнул. - Ошибка каждого отца - пытаться вбить мудрость в сыновей. Краска не пристанет к мокрому камню. Ты слишком жаден, слишком нетерпелив и слишком быстро отвергаешь награды чужого опыта. Я был слеп, забыв о потоке юности.

- У меня нет веры, - пожал плечами Аратан. - Ни якорей, не убеждений. Если подхватит ветер, я буду носиться по земле.