Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Грозишься? – Гневно прервал его князь, натянул поводья. Конь нервно заходил под седоком.

- Нет! – Спокойно покачал головой дворецкий. – Что мы выиграем от войны? Что выиграешь ты от войны? Погаси пламя, пока не разгорелось.

- Не вы ли его раздуваете? Не оно ли сейчас отражается в щитах ратников московских, что привел сюда по мою душу Овчина?

- Не горячись, Андрей Иванович! Я с миром к тебе пришел. – Шигона хладнокровно выдерживал бешеный взгляд князя Старицкого.

- Это ты называешь с миром? – Насмешливо кривя губы, князь Андрей показал рукой в кольчужной перчатке на московские полки, замершие в ожидании.

- Свита знатная… - Согласился Поджогин. – По князю и честь!

- В полон взять хотите? Чтоб уморить, как брата Юрия? Не бывать тому! Иль прорвусь с боем, иль сложим головы на этом поле ратной чести!

- Я не в полон приехал брать Старицкого князя, а сопроводить в Москву дядю великого князя московского Иоанна к племяннику царственному. А далее волен будешь…

- И ты хочешь, чтоб я поверил тебе, дворецкий? Мне донесли верные люди, что уговоры будут сладкие… - Андрей Иванович побелел от ненависти. Глазами насквозь прожигал.

- Верные люди? – Прищурился Поджогин. – А не ветерком ли надуло, насвистело со двора боярского? Не от Шуйских ли сорока на хвосте весточку принесла? Только не забыл ли ты, князь, кто брата твоего, князя Юрия, о котором ты поминал, упокой Господь его душу, - Шигона перекрестился широко, - к мятежу подбил? Не Андрей ли Шуйский? Так он жив, хоть и в железах сидит, а твой брат несчастный упокоился. Помнишь ли ты, князь, что Шуйские никогда не забывают о том, что они старшая ветвь Рюриковичей? Ближе всех ведь стоят к трону государеву. Может и примеряют под себя… Не советовали ли бояре сии знатные грамотки разослать, новгородцев мутить? А тем временем сами стены укрепили вкруг Новгорода. Приходи, мол, князь, встретим, только если заместо хлеба-соли пищали окажутся, да смола с камнями, не обессудь. А кто ждать тебя там вознамерился? Горбатый? Сродственник Шуйских? Что ж они так? Тебе совет дают один, а сами? Снаряд огнестрельный готовят? А ты меня камнем за пазухой упрекнул… Воюй на здоровье! Токмо о людях своих подумал, князь? Ведь не одна семья - жена и дитё малое у тебя! Удел целый! Тоже дети твои. Они к милости твоей взывают нынче. Спаси, князь, их жилища, животы отцов, матерей, деток от разорения и погибели.

Каждое слово Поджогина словно горячий воск капало на сердце Старицкого князя, постепенно растопляя лед его ожесточения.

- Что предлагаешь, дворецкий? – Буркнул, еще хорохорясь. А в душе уже смятение поселилось. Страх. Ни отец их Иоанн Грозный, ни братья его Юрий и Василий, отвагой ратной никогда не отличались. Вспыхнуть гневом это да, но не меч обнажить и ринуться в безрассудную смелость боя. Тоскливо стало князю. На жену несколько раз оборачивался. На бояр и воевод ближних. Словно опоры искал. Но молчали все. Он – князь и отец, хозяин удела, ему и решать!

- Бей челом великому князю московскому! – Уверенно тряхнул головой Шигона. – В винах признайся и покайся. Простит он тебя. Ему ль нужна кровь мало того русская, так и родная?

- Ты от себя сейчас речь держишь, Иван Юрьевич, иль… - Еще исподлобья смотрел, но голосом другим разговаривал. Потек металл, не булат, а олово прямо, и по имени назвал, это сразу подметил дворецкий.

- Иль… - Подхватил Поджогин. – От князя Иоанна Васильевича, внука самого Иоанна Грозного и сына брата твоего великого князя Василия, от матери его Елены Васильевны, от всей думы боярской.

- И от этого, молодца? – Скривился князь Андрей, показал рукой на нетерпеливо разъезжавшего позади московских войск Телепнева.

Шигона даже оборачиваться не стал и так понял о ком речь:

- Князь Иван Федорович, воевода передового полка, так же, как мы все волю государеву исполняет. Сказано ему было идти с ратниками встречать Старицкого князя, вот и пришел.

- А что ж тогда не он, а ты на разговоры ко мне явился?

- Да ты запамятовал, князь. Брат твой, государь наш покойный, - Шигона опять перекрестился, упомянув об усопшем, - завсегда меня посылал, честь великую оказывал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- А он словно стражник рядом поедет? До боярского чина выслужился в постели у Елены… - Снова взъярился князь Андрей.

- Поостерегись! – Резко и громко оборвал его дворецкий. Глаза в щелочки сузились. Теперь и он мог свой гнев показать. – Слово вылетит пичугой малой – не поймаешь, до Москвы долетит, в ворону обернется, накаркает, злом обратно на тебя выльется. Ты о матери государя нашего что-то сказать хотел?

Смутился Старицкий. Опустил голову. Замолчал. Внезапно княгиня Ефросинья с младенцем подступила, почти стремени Поджогина коснулась. Смотрела снизу просящее, чуть склонив белую лебединую шею. С мольбой произнесла:

- На Литву бы ты нас отпустил, боярин?

- Да отпустят вас, княгинюшка, на все четыре стороны. – Ответил ласково, с коня наклонившись. – Хоть на Литву, хоть обратно в свой удел поезжайте. Лишь челом ударьте великому князю. – И Старицкому вновь. – Кой год уже пред его светлые очи себя не кажешь, Андрей Иванович. Войском просили тебя помочь – от Литвы той же отбивались, от Крыма, от Казани, не расслышал ты… не откликнулся. Оттого обиды растут обоюдные.

- Болен я был. – Негромко сказал князь, отведя взгляд в сторону.

- И воеводы все твои заболели разом? – Хитро спросил Поджогин. Не ответил Старицкий. Глаза вскинул, в них Шигона уже прочел мольбу.

- Сломался князь. – Подумал, собой довольный.

- Поклянись мне, дворецкий, что нет обмана в речах твоих!

- Клянусь головой своей! – Поджогин для убедительности сорвал шапку.

- Не-е-т… - Протянул недоверчиво Старицкий. – Мне твоя голова не нужна. В церковь походную пойдем. Пречистой Богородицей и Спасом милостивым поклянешься, пред иконами святыми.

Спешились оба. Вошли в церковь полотняную, на колени опустились. Шигона крестился истово, лбом земли платом застланной касался трижды, шептал про себя, но так, чтоб князь Андрей не слышал:

- Прости, Господи, прегрешения мои! Ради воли государевой иду на них! Прости раба Твоего!

Встал, подошел и поцеловал сперва Спасителя икону, после Пресвятой Божьей Матери. Перекрестился еще разок размашисто и громко сказал, так чтоб все слышали, и князь Андрей, и те, кто снаружи дожидались:

- Клянусь Спасителем и заступницей нашей пред ним - Пресвятой Богородицей!

На свет Божий вышли. Князь Андрей выглядел понуро, но отказываться поздно было:

- Как поедем-то?

- Бояр возьми ближних с собой. Княгинюшку с дитем малым не забудь. – Усмехнулся Шигона. – Остальных по домам распусти. И не волнуйся, князь, я теперь опасать вас буду. – Подумав, добавил для успокоения. - Не князь Овчина-Телепнев. Я.

Так и тронулись. Впереди «ближние» люди Шигоны – Коробов с Мамоновым, за ними князь, по левую от него руку Поджогин с Загряжским, за ними повозка с княгиней и княжичем, шествие замыкали три десятка бояр. Вся Старицкая дружина на месте осталась.

Московское войско встречало их радостными криками. Кровь, и правда, проливать никому не хотелось. Лишь Овчина хмурый полки на воевод оставил, сам в Москву поскакал, словно гонец простой. Сразу к Елене в палаты:

- Везут! Без боя сдался Андрей Старицкий.

Обрадовалась:

- Ну и слава Богу! Без крови обошлось. Справился-таки Шигона.

- Видеть его не могу! – Вырвалось у Овчины.

- Кого? – Удивилась Глинская. – Тверского дворецкого?

- Да нет, Старицкого! – Раздраженно бросил.

- Что так, сокол мой? – Приластилась к нему Елена.

- Не терплю трусость. Лучше б в бою честном пал. А так… лишь смерти достоин.

- Не спеши, любимый… - Певуче произнесла великая княгиня. – Успеется. Всему свое время. Примем, как подобает. С лаской и любовью. Чтоб не заподозрил. От бояр его отделим и… в темницу, в клеть холодную, в железо! – Жестко закончила. – А ты, Ванюша, - опять с лаской, - отъедь куда-нибудь на денек, коль видеть не можешь и выдашь себя неприязнью. А пока пойди, скажи сестре своей, чтоб князя великого обрадовала приездом дядиным. Встретим, приголубим, обиды простим, а далее… - Призадумалась. - … Бельскому поручим!