Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов

Он не должен думать о ней, пусть это и всего лишь безобидные предположения, ничего общего не имеющие с действительностью. Это неправильно, так нельзя.

Ада дала свое согласие не потому, что между ними что-то было, не потому, что действительно хотела этого, и не потому, что что-то к нему испытывала. Она согласилась из доброты и жалости. Потому что иначе он был бы уже мертв.

Он чувствовал себя последним человеком на Материке уже за то, что посмел поцеловать ее там, в храме, то же, что требовалось от него сейчас, превратит его в настоящего насильника раз и уже навсегда. Если позволит себе подчиниться словам и правилам этих незнакомых людей и притронется к женщине против ее желания — он больше никогда не сможет взглянуть на себя так же, как раньше. Он станет тем, кто пользуется женщиной, у которой в действительности нет выбора, а самого себя успокаивает заверениями в том, что это верно и дозволено.

Он станет таким, как его отец.

***

Неуверенный скрип половиц становится громче, приближаясь к самой двери, и резко смолкает, а унявшееся было сердце вновь принимается истошно колотиться о ребра.

Вот оно. Сейчас все и должно случиться.

Аде ужасно хочется подняться с края кровати и забиться в какой-нибудь угол, чтобы скрыться от собственных решений и их последствий, но она остается на месте. С безупречно прямой спиной, обращенной к двери. Тонкая сорочка, выданная ей на эту ночь, липнет к телу от выступившего пота. Ей никак не может повериться, что это происходит на самом деле, но все вокруг словно кричит об обратном. В первую очередь кровать в гостевой спальне, куда ее привели, — достаточно широкая, чтобы вместить двоих, но слишком узкая, чтобы они смогли отодвинуться друг от друга на безопасное расстояние.

Распаренная кожа приятно ноет после бадьи горячей воды и мочалки, которых как никогда ей не хватало в путешествии, но сейчас даже это не может принести спокойствия. Никто так и не заговорил с ней после выхода из храма, лишь молча привели в надлежащий вид по указанию верховной жрицы… Будто кобылу на продажу.

А ведь такой она и была.

Многие поколения род Ады славился тем, что выращивал лучших лошадей во всей империи, иные из них вполне могли бы обойти даже первоклассных эльфийских скакунов. И все же, хоть имперская знать и считала большим почетом иметь подобную лошадь у себя, их самих они едва ли считали ровней. Аде доводилось слышать, что за глаза ее отца звали не иначе как “лорд-конюх”, но прежде ей не доводилось задумываться, что и сама она — не больше чем одна из его породистых кобыл. Самая ценная, холеная долгие годы, чтобы в конечном счете стать сделкой всей его жизни, когда ее заберет к себе лучший хозяин, о каком только можно было мечтать. Конечно, сам отец не думал о ней так, ей никогда не приходилось сомневаться в своем месте в его сердце, но вся его жизнь не могла не отразиться на нем. Долгие и кропотливые подборы и сведения лошадей, чтобы в конечном счете получить лучшее потомство… с собственной дочерью он делал ровно то же. Ему нужна была новая первосортная кровь в роду, новые значимые связи для семьи. Ады и ее чувств никогда не было в этих планах, она значилась лишь женой нужного человека и будущей матерью его детей. И действительно было время, когда она признавала важность этого для семьи и ничтожность собственной жертвы в сравнении. Она была готова на это. Ровно до момента, как получила первую в своей жизни настоящую возможность избежать этого.

Дверь открывается с протяжным скрипом, но не закрывается. Сколько же он простоял за ней?

Пусть же будет так. Она уже смогла сказать свое слово в собственной жизни, смогла переписать ее часть — хоть и не идеально, но сама. Глупо было верить, что ей подвластно все, но она сделала то, что смогла. И Ада была благодарна себе за это.

Ей не доставляла никакого удовольствия мысль о незнакомом человеке, которому она должна была отдать свое тело в ночь после свадьбы и на долгие годы вперед, но она уже давно заставила себя примириться с ней и принять как необходимое зло. Сейчас же ей, пожалуй, будет куда проще…

Он заслуживает спасения. Не только потому, что прежде спасал и саму Аду, но и просто потому, что он хороший человек. Действительно хороший, даже несмотря на абсолютно заслуженные обвинения в государственной измене. Пожалуй, даже такой, с которым можно было без малейшей опаски связать себя пожизненными узами.

Позади поворачивается ключ в замке. Коннор судорожно прочищает горло, будто вот-вот задохнется, но боится издать лишний звук. Слышатся несколько шагов, нужные чтобы дойти от двери до кровати. Тихо шуршит постельное белье.

Ада оглядывается через плечо. Ей кажется, что украдкой, но Коннор тут же замирает на месте, будто вор, пойманный за руку. Он неловко прижимает к груди одну из двух подушек и отступает к двери.

— И-извини, — бормочет он непривычно растерянно, — я вот тут, — его подбородок указывает на пол у порога, — я ничего такого не собирался, не переживай… Я бы в другую комнату ушел, но не могу, тогда ведь они, ну… Я только на сегодня вот так, потом беспокоить не стану…

Говоря это, он сам действительно опускается на голый пол, неловко мнет подушку руками, прежде чем положить.

— Ляг на кровать, — не выдерживает Ада, глядя как он изо всех сил пытается не ерзать на жестких досках.

— Нет. Она твоя.

— И ты теперь благородным рыцарем стал? Не поставишь своего удобства выше чести дамы?

Он молчит, упрямо глядя в потолок со сложенными на груди руками.

— Ты от могилы спасался, чтобы потом все равно как в гробу лежать?

— Я не спасался, это вы меня спасли. А я сдался как трус.

— Ляг на кровать. Пожалуйста.

— Не лягу.

Совершенно неожиданно для себя, Ада вдруг ощущает искреннее возмущение. Взамен всего того, что она чувствовала и думала прежде. Да что же это такое… Неужто ни один из них не может перестать видеть в ней изнеженный цветок? Что бы она ни делала?

— Ну ладно, — она сдержанно кивает, — оставайся там, если хочешь. Тогда я сама.

Вторая подушка падает на пол, едва не попав в Коннора, и он вздрагивает от неожиданности.

— Ты зачем?..

— К Лодуру кровать. Мы ведь с тобой теперь заодно все решаем? Так к Лодуру кровать. Если тебе так этого хочется, то ляжем на полу. Оба.

Ада жалеет о своем решении, как только сама ложится