Журнал «День и ночь» 2011–03 (83) - Анатолий Аврутин

Маргарита Ерёменко[73]

Метелью на стекле

В спутанных твоих волосах —Летние мои дожди.Тише сиди на часах,Тише смотри, говори…Потому, если тронется лёд,Ускользнёт моя рука, ускользнёт,Ускользнёт — не будет «ждёт» и «не ждёт» —Просто — пока.В переплётах неподшитых — подол…Будешь петь — любить и пить — голосить,Потому что, если тронется лёд,То подаренных сапог не сносить.Тихо льётся под осиновый колГоремычная вода — пустота,И качается легко-прелегкоТень твоя.Твоя. Легка-прелегка.

* * *

К вечеру затоскуешь,носом почти клюёшь…Это ж во сне такуювыплачешь, засмеёшь —ся колокольцем в омут —не отводи глаза:бледная, как икона,страшная, как гроза.Вон в телогрейке колет —выстиралось бельё.Господи, слева колет,справа — опять поёт.Господи — ночью счастье,а по утрам — грехи.То есть по нашей части —ангелы да стихи.

* * *

Прогретые солнцем луга,И, солнцем твоим прогретая,Легка, совершенно легка,И неразличимо — где ты и я.

Ещё не разлиты водой,Раскрыты и вместе сложены,Листвой говорю, листвой,И паузы невозможны, и…

И руки, и голова,И небо, и облако белое —Листва, говорю, листва,И тело твоё загорелое.

1

…до тебя из чужого сна —коромыслом в руке — весна,пересуды и груды посуды,перекуры и боль одна.Наклонилась и подняла.Оступилась и полетела,и раскрытое (скрытое) телополюбила и поняла.Отложила. Дальше жила.Только музыка не кончалась.(Я люблю тебя. Я осталась).Незажившие швы. Весна.

2

До тебя — из чужого сна —незашитые швы — весна,бесконечные перекуры,пересуды и боль одна.Я не помню, как я жила,я не знала, что я умею,я люблю, я живу, болею,твоя девочка, мать, жена,твоя соль на сырую рану,неизбежность, одна, одна,я упала, я снова встану,и взорвусь в тебе, как весна.* * *

…почему-то ты пишешь — не я —и бумага свинцом разливаетсяпо рукам и по красным полям —заикается,как язык у женщины той,снизу на луну лающей, —пережёвывает: постой!на ещё!потому что темна земляБогу, сыну и тополя.

* * *

Вечно вот так вот перваяЗаговоришь Богу:Господи, Господи, белаяженщина и дорога…И в запотевшее зеркалоВыдохнешь слово в слово:Я ничего не сделала.Я ничего плохого.

* * *

Любовь моя — тоже мне девочка —Что из угла глядишь, выскочка?На этот лист в клеточку,На клетчатый плед в дырочку?Ходишь по льду босая — иДрожь оживает под кожею,Смотришь, рукой касаешься,На дочку мою похожая —Чудо моё влюблённое,Толку просить, чтоб думала —Губёшками обожжённымиНа молоко дула бы…

* * *

Дивная моя птицачистое моё полесолнце на трёх спицахлогины и пароливон Симеон рыбачитвесь в преподобном снегемальчики девочки значитрыбы и человекиптицы и всё святоебудет тебе — и сынапусть засыпает откроюёжики и малина.

* * *

Стеной стоит вода —погода / непогода —снег движется туда,где коромысло входа;

где я к тебе идупо лаковому насту,по липовому льду,по ласковому счастью.

Воздушны снегирии трепетно взлетают;а мы всё говорим,себя перебивая.

* * *

Такое в ноябре обычно снится —в глухом бреду, на грани полусна —метелью на стекле взлетают птицы,

и чудится не осень, а весна.И чудится, что голос не надорван,что капает, не время, а вода;

твой шёпот слышен в лабиринтах комнат,а комната тепла, как никогда;и Анджелина Джоли, как мадонна

на постере, и смотрит в провода,где птицы свой полёт осуществляютв полнеба. И садятся иногда.А я боюсь, когда они взлетают.

* * *

А ты говоришь: «Вставай!»Усталый, голодный, злой,Как запоздалый трамвай,Как утренний дворник с метлой,Сгребая сухую листву,Не ведает, что творит —Сжигает во сне листву,А это весна горит.И кучи ворочая, и —В горящей идёт траве —Усталый слепой глядит,И — выключает свет.

* * *

Тихая моя — ты,Грустная моя — я.Праздники и цветы —Девочка сентября.Осень спалит нас —Господи, твоих рук!Господи, твоих глаз!Господи, твоих…

Ульяна Лазаревская

Сострадательный залог

О новой книге Валерия Скобло

Голос моего современника… (Читаю книгу Валерия Скобло «Записки вашего современника». [78] и слушаю Леонкавалло. «Паяцы». Ария Канио. Очень созвучно.)

Современники и соотечественники, мы инстинктивно тянемся друг к другу. И нет другой речи, кроме поэзии, которая вернула бы нам… ну, хотя бы переживание общего горя. Стихи Валерия Скобло — речь ищущего сострадания и дающего сострадание. Камертон, настроенный по операм Верди. Только это — не Калабрия. Это Питер. Россия. Наша история — живая, как собственное трудное дыхание. Тяжело, тяжело дышать. И какое облегчение — почувствовать горячие сильные пальцы, братски сжавшие твою слабую, влажную от непомерного усилия ладошку. Такова эта книжка…

Мы так долго жили мирно,Что забыли запах крови,Сладковатый запах смерти…Он совсем почти зачах.Я-то помню: было дело,Вволю, сладко повалялся,На казённых, на больничныхСерых, мятых простынях.

…Он уже окреп, отъелсяРазжирел на мертвечине,Ходит где-то за рекоюИ высматривает мост…Может быть, всего и надо:Увидать врага в прицеле,Автомат на землю броситьИ подняться в полный рост.

Запах смерти… Неужели поддадимся, бросим оружие? Неужели, в безоружных, в нас будут стрелять? Будут. Проверено. И — вместе с лирическим героем Валерия Скобло — обливается душа слезами и тянется к ближнему — свой? Чужой?

ДиН пародия

Евгений Минин[81]

Поэты — будьте бдительны!

Малявы для смотрящего Предисловие Юрия Беликова

Привезли однажды ко мне в Пермь на перекладных Орден Велимира «Крест поэта». Не от властей — они, слава Богу, до этого додуматься не могут, а от поэтов древнерусского города Великие Луки. Я, как ныне выражаются, никакой промы (то бишь промыва мозгов) из этого не делал — сообщил двум-трём друзьям и только. Похожий на старообрядца сибирский классик Сергей Кузнечихин проворчал из Красноярска в телефонную трубку строчками Михаила Кульчицкого: «Не до ордена. Была бы Родина с ежедневными Бородино». Я с Кульчицким и Кузнечихиным спорить не стал. Оба — на «ку».

И вдруг приходит в Пермь из Иерусалима письмо. И не просто из Иерусалима, а от имени Иерусалимского отделения Союза писателей Израиля. Мол, «поздравляю Вас с заслуженной наградой — орденом Хлебникова. Поднимаю бокал с шампанским и возгласом «Лехаим!» за вас, Юрий Беликов…» И подпись — Евгений Минин, председатель.

На всякий случай я позвонил известному академику критических наук, псковичу, а по совместительству — переводчику с русского на иврит и обратно, Валентину Курбатову и спросил, что означает «Лехаим!»? «За жизнь!» — ответил Курбатов. «Узнаю тебя, жизнь, принимаю…», — присоединился к Курбатову Блок. Ладно.