Дикая магия - Джуд Фишер

— Это ты виновата! Халли не погиб бы, если б не ты. Ты замучила отца нытьем и придирками, этой проклятой работой по хозяйству. А он мечтал о чем-то совершенно другом, волнующем, удивительном. И мне тоже все здесь опостылело, особенно твои жалкие усилия поддерживать это глупое существование — чинить свинарники, латать тряпки и знать, как правильно почистить чертову морковку. Все это не имеет никакого значения! Все эти дуры непрерывно строят планы, как заловить мужчину и заставить его жениться, чтобы начать новый бессмысленный круг этой убогой жизни. Я больше не вынесу! Если бы отец остался здесь, он сошел бы с ума; теперь вместо него я теряю разум. Я не хочу, чтобы ты или кто-то другой учили меня, как жить; я буду жить собственной жизнью! Она не имеет ничего общего с этой жалкой, пустой тратой времени, которую вы называете жизнью! Я уплыла бы с отцом, если бы Фент не связал меня. Как ты можешь обвинять отца в том, что он уплыл? Ты его выжила, избавилась от него — он мне сказал! Дядя Марган помог тебе развестись с отцом и завладеть островом!

Прижав руку ко рту, Бера смотрела на дочь потемневшими глазами. Ошеломленная, озадаченная, потеряв дар речи, она обводила взглядом комнату. Женщины смотрели на нее круглыми от удивления глазами. Уже много лет на острове не бывало такого отменного представления; это тебе не новогодние гулянки или выступления актеров.

Бабушка Рольфсен с болью смотрела на внучку.

— Катла, как ты можешь причинять матери такую боль?

Но Катла набросилась и на нее:

— Ты не лучше нее! Вы наверняка сговорились, чтобы выжить отца!

У Гесты отвисла челюсть, но Катла уже повернулась к остальным женщинам. Они смотрели выжидающе, как голодные крысы, которые надеются чем-нибудь поживиться. Катла не удивилась бы, вырасти у них усы и серая шерсть.

— Что уставились? — закричала она. — Все вы одинаковые — глупые бабы с кучей предрассудков. Вы не способны сделать что-либо самостоятельно, никогда не покинете остров, никогда не станете рисковать, никогда не решитесь на что-то необычное. Вас возьмут в жены скучные люди, вы нарожаете по дюжине глупых детей и умрете жирными, уставшими от скучной жизни в своих вонючих постелях. Я такой жизни не хочу и вас больше видеть не желаю!

Они молча глазели на нее. Потом очнувшаяся Киттен Соронсен начала хохотать. Катла в бешенстве смотрела на нее, но уже через несколько мгновений все женщины громко смеялись; эти звуки казались Катле отвратительными, как крики стада ослов, и она, выскочив за дверь, снова, теперь уже окончательно, убежала из дома отца.

Она мчалась, покуда силы не оставили ее. Она уже не понимала, куда бежит, и опомнилась только возле покрытых гнездами казарок утесов у подножия Зуба Пса; внизу на скалистый берег накатывали пенистые волны. Над ней вздымался величественный пик высотой в сотни футов, золотисто мерцающий в лучах послеполуденного солнца. На его уступах со стороны, обращенной к морю, были видны цветы. Катла смотрела, как они качают на ветру бледными головками — лихнисы, береговые гвоздики, лаванда, скабиозы, вика, но ярче их выделялись пятна желтого лишайника, который не встречался на других Западных островах. Внезапно ее пальцам стало горячо, а ладони зачесались. Казалось, скала зовет ее. Она засунула за пояс на спине нижний край небольшого лука, который схватила, убегая из дома, перевязала пучок стрел в колчане и надела его через голову крест-накрест с луком, закрепив на талии кожаным ремнем. Затем, посмотрев вверх, обследовала поверхность скалы. Солнце согревало лицо, над головой парили чайки. Она поставила ногу на ближайший выступ, зацепилась пальцами за выбоину и громко захохотала — сверху на нее брызнули капли прохладной талой воды. Из камня в нее перешел заряд энергии. С детских лет лазание по скалам приводило ее в восторг; она чувствовала родство с этой каменной стихией, с кристаллами и минералами, гладкими и шероховатыми поверхностями, но считала, что это вызвано тем наслаждением, которое она получала, карабкаясь вверх. Катла думала, что ее жизненная сила так велика, что выплескивается сквозь кожу на все, чего она касается. Однако сейчас она поняла, что это не совсем так. Что бы сейда ни сделала с ней, что бы она сама ни сделала для сейды, но в тот странный, потрясающий момент передачи и получения дара рядом присутствовала какая-то третья сила, явившаяся на мгновение из неведомых далей.

Сегодня она ощущала ее снова, на этот раз — как постоянное присутствие. Сила вливалась в ее тело через руки и ноги, и обычно сложный подъем стал гораздо более легким. Всякий раз, когда она тянулась вверх, чтобы зацепиться за какой-нибудь выступ, скала, казалось, шла навстречу ее руке и будто приклеивалась к ладони. Если нога Катлы искала трещину или стояла на едва заметном уступе, в камне появлялось углубление, куда удобно помещалась ступня. Это было похоже на танец — медленные чувственные движения, совершаемые двумя партнерами, хотя Катла танцы не любила, потому что считала их скучными. Когда она достигла вершины и ухватилась за последний выступ, очень напоминающий голову кролика, кровь мягкими, но сильными толчками билась в висках, горячими потоками бежала по телу. Сердце пело, а в голове шумело. Усевшись на мягкую подстилку из цветов и обратив лицо к солнцу, она жадно вдыхала соленый ветер; свесив ноги с вершины скалы, Катла чувствовала себя сильной и бодрой, как никогда прежде.

Несколько мгновений она блаженствовала, а потом внезапное воспоминание о ссоре с матерью затмило радость, как черная туча, закрывшая солнце.

Плевать, подумала Катла. Она отвязала колчан, сняла лук, положила их на дерн и резко ударила башмаком по камню. Плевать на них. Несправедливость матери и ее откровенность при посторонних заставили лицо пылать. Не то чтобы она стыдилась своей связи с вожаком актеров — совсем нет. Когда Катла время от времени доставала памятный шнурок с вплетенными в него высохшими цветами и ракушками и вспоминала ту ночь и то утро, то с тоской думала только об одном — этого сильного, жизнерадостного человека больше нет, и никогда не повторится их волнующее, запретное соитие. Но это касается только ее одной; она ненавидела сплетниц, которые примутся сейчас судачить о ней и будут при этом уверены, что они — лучше, потому что не раскидывают ноги перед первым встречным и думают о замужестве.

Катла задумалась: какие у нее теперь пути? Их немного, и они очень непохожи. Можно взять лодку, понадеяться на хорошую погоду и грести двадцать миль до Черного острова. Но Черный остров беден; она не знала, найдет ли там себе работу и кров. Его жители с трудом добывали для себя пропитание; сомнительно, что они с распростертыми объятиями встречают пришельцев; тем более что она — дочь хозяина Камнепада, сманившего всех мужчин острова в свое плавание. Она могла поплыть по более неспокойным водам на север, к Фостри, но это было бы трудное плавание, а земля там почти пустынна. Можно было остаться на Камнепаде и попросить крова, например, у старой Ма Галласен. У нее есть лук и стрелы, и она будет охотиться на кроликов, чтобы отплатить за приют. Но жить с целой стаей кошек, которых держит сумасшедшая старуха… Эту идею трудно было назвать привлекательной. Но мысль о возвращении домой была просто невыносимой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});