Обломки нерушимого - Стейс Крамер

дружбе, любви, ко всему, во что он когда-то свято верил…

– Ты расстроилась? – задала вопрос Рэмисента.

– Еще чего! – Эл хлопнула в сердцах дверью их комнаты. – Сохранять дистанцию – отличная мысль! Да я отрежу себе язык, если только подумаю о том, чтобы назвать ее своей подругой!

Глава 33

Невыносимо…

Марк О’Нилл частенько вспоминал своего друга юности – Николаса, страдавшего тяжелейшей депрессией. Наступил день, когда Николас отважился прекратить свои страдания. Его нашли повешенным в отцовском гараже. В кармане его брюк была предсмертная записка: «Невыносимо». Одно-единственное слово, написанное безобразнейшим почерком, впопыхах. Настолько не терпелось. Невыносимо – единственная, сильнейшая причина, оправдывающая такой поступок. И вот когда Марк порой рассуждал вслух, как ему невыносимо, в его голове тут же вспыхивал образ болтающегося в петле Николаса. Вот, что такое на самом деле Невыносимо. А то, что испытывает Марк – лишь неизлечимая тоска по умершей дочери, выражающаяся в странных, трудноописуемых ощущениях – кажется, что все предметы мира как-то связаны с усопшим, при этом они вдруг приобретают резкую очерченность и, глядя на них, всем своим болезненным нутром ощущаешь их «покинутость», в воздухе над ними «парит» последнее прикосновение, незримое присутствие того, по кому тоскуешь. Это сложно и, к счастью, не всем дано понять. Марк все-таки мужественно «выносит» эту тоску, свернувшись клубочком на смертельно холодном дне своего отчаяния. «Я еще думаю, еще что-то делаю, даже цель у меня есть. Значит, еще не пора. Далеко мне до Николаса». Марк был поглощен работой над книгой «Невидимая», она и была той самой целью, ради которой он жил. Тепло и свет ноутбука заменили ему солнце, обилие мыслей и внутренних монологов выпихнули желание общаться с людьми. Марк, обросший, немытый, исхудавший, забаррикадировался в своем мрачном, пропахшем табаком и виски кабинете, и писал, писал, писал.

– У тебя была кукла… Уродливая такая. Без глаза, лысая. Йера всё грозилась выкинуть ее, а ты не позволяла, говорила: «Друзей выбрасывать нельзя»… Ты тогда плохо разговаривала, и у тебя получилось: «Длюзей выблясивать низя». – Марк смеялся и плакал. – Как же звали эту куклу?

И тут Джел, воскрешенная его воображением, с улыбкой ответила:

– Стейси.

– Точно! Стейси! Уродина Стейси!

– Папа, не называй ее так, – нахмурилась Джел. – А где она сейчас?

– Ну и вопросик! Откуда ж я знаю? Столько времени прошло.

– Выбросили, да?

– Джел, я правда не знаю…

– Выбросили. – Пухленькое личико Джел омрачила тень печали.

– Нет! – запаниковал Марк. – Она, скорее всего, в кладовке… Я поищу!

Глубокая ночь. Саша и Йера, сонные, охваченные нервным ознобом, спустились на первый этаж. Марк безобразничал в кладовке, все швырял, сопровождая каждое громкое действие нецензурными выкриками, чем и разбудил свое семейство.

– Что ты делаешь, пап? – спросила Саша.

– Где эта чертова Стейси?!

Наконец подключилась Йера:

– Марк… Марк!

Лохматое, сгорбленное, бранящееся существо, имеющее больше сходств с йети, нежели с цивилизованным человеком, взглянуло в ответ.

– Я ищу Стейси!

– Кого?

– Куклу Джел. Уро… старенькая такая, потрепанная. Не видела?

– И зачем она тебе понадобилась в три часа ночи, ирод?

– Джел попросила.

– Что?.. – глаза Саши расширились от ужаса.

– То есть… Я же пишу книгу про Джел. И мне нужно описать ее любимую куклу. До того как Джел познакомилась с Дианой, Калли и Никки, эта Стейси была ее лучшей подругой. Это очень важная деталь! Где она?!

– Марк, пожалуйста, приди в себя! Ты нас пугаешь…

«Йети» сгорбилось еще сильнее, сжало кулаки, ритмично задышало и прохрипело:

– Ты все-таки избавилась от нее.

– Ты серьезно? Хочешь устроить сейчас скандал из-за этой ерунды?! Я выбросила ее, когда Джел выросла. Она уже забыла про это одноглазое исчадие ада!

Вроде бы пустяк, и стоило бы, наверное, просто посмеяться над ним, или промолчать и забыть. Но нет. На самом же деле в этом «пустяке» было сконцентрировано все безразличие к Джелвире, погубившее ее впоследствии.

– Джел… я не виноват, – прошептал Марк, вернувшись в свой кабинет. – Джел?..

* * *

С горем пополам Марк дописал книгу.

– Тебя ждет большой успех. Я рада, что ты вернулся, – сказала Клоди Вандорп, руководитель издательства, с которым сотрудничал О’Нилл. – Мне очень понравился финал. Вира победила свою болезнь… Марк, ты совершил великое дело. Я уверена, если бы Джел могла знать, что ты для нее сделал, то она была бы очень благодарна тебе.

– Я не благодарности прошу, а прощения. – Дрожащей рукой Марк смахнул с глаз засаленную прядь волос. Слезы повисли на его ресницах. – Клоди, я виноват в том, что у Джел не такой хороший финал, как в моей рукописи.

– Она простила… Я знала твою дочь. Она еще при жизни была ангелом. Джел не стала бы так долго таить обиду на тебя и на кого бы то ни было.

Напрасно живые думают, что после смерти становится легче. Многие утешают себя мыслью, что смерть – гарантированный вечный покой. Должна признаться, что это не так. Разница между живыми и мертвыми заключается лишь в том, что первые еще могут что-то изменить, а те, что «дремлют» под могильной плитой, – нет. Душа у нас продолжает болеть из-за тех, кого мы любим. Только представьте: вы обречены видеть, как страдают ваши близкие, и ничего не можете сделать, чтобы помочь им. Они не чувствуют ваши невидимые объятия, не замечают ваших слез, что ливнем бьют в окно, не радуют их ваши посланцы – птичка, «случайно» влетевшая в дом; бабочка, усевшаяся на плечо… Клоди Вандорп права: Джел давно простила папу. Моего милого, любимого, несчастного папу. Но он узнает об этом лишь тогда, когда мы встретимся, когда он тоже обретет тот самый «покой». Это произойдет еще очень нескоро. Я рада, что жить он будет долго, но в то же время угнетена из-за того, что всю эту долгую жизнь, до последнего вздоха папа будет мучиться и винить себя…

* * *

– Ущипните меня! Неужели мы собрались все вместе? Это сенсация! – Так выразила свою радость Аннемари Брандт, сев за стол со своими подругами: Йерой, Мэйджей, Кармэл и Риннон. Они расположились в саду у дома О’Нилл.

– Это все ради Риннон. Моей спасительницы! Я до сих пор нахожусь под впечатлением после просмотра твоего шоу с Рэмисентой. Риннон, как же ты решилась на это? – спросила Йера.

– Поверьте, для меня самой это загадка, – сдержанно улыбнулась миссис Арлиц.

– Мои дочери, конечно, и не такое вытворяют, особенно Никки, но я все равно была в шоке, – высказалась Кармэл.

– И вот почему так происходит? – На лице Аннемари можно было прочесть искреннее недоумение. – Переходный возраст? Ну мы ведь с вами тоже были