Ультиматум Борна - Роберт Ладлэм

— Docteur? — спросила она, обращаясь к Панову.

— Да, — откликнулся Мо. — Боюсь, что мой французский порядочно заржавел от долгого неупотребления, если я вообще его когда-либо знал.

— Это не имеет значения, сэр. Ваш спутник просил передать, чтобы вы подождали его здесь... Он вернется через несколько минут... Пожалуйста, присаживайтесь. Может быть, вы хотите выпить?

— Если не трудно, бурбон со льдом, пожалуйста, — попросил Панов, опускаясь в кресло.

— Одну минутку, сэр. — Стюардесса ретировалась; водитель поставил чемодан Панова рядом с креслом.

— Мне надо возвращаться к машине, — сказал водитель. — Надеюсь, вам здесь будет удобно.

— Интересно, куда мог подеваться мой друг, — пробормотал Панов, глядя на часы.

— Может быть, пошел искать телефон-автомат, док. Они все приходят сюда, получают какие-то сообщения и, как сумасшедшие, бегут в зал ожидания к телефону-автомату: те, что находятся здесь, им почему-то не нравятся. Быстрее всех бегают русские, а медленнее всех — арабы.

— Должно быть, дело в разнице темперамента, — улыбнувшись, высказал предположение Панов.

— Только не ставьте в заклад свой стетоскоп, если будете спорить об этом. — Водитель засмеялся и, салютуя, поднял руку. — Берегите себя, сэр, и постарайтесь отдохнуть. Вы выглядите усталым.

— Благодарю вас, молодой человек. До свидания.

Я устал, подумал Панов, наблюдая, как фигура водителя исчезает в длинном коридоре. Чудовищно устал, но Алекс все-таки прав: если бы он полетел в Париж без меня, я бы ему никогда этого не простил... Дэвид! Мы обязаны его найти! Ему может быть причинен невосполнимый ущерб — никто этого не понимает. Одно-единственное действие — и его хрупкая, поврежденная психика может быть отброшена на годы назад, точнее на тринадцать лет, когда он был машиной для убийства... Он опять начнет убивать, у него просто не будет другого выхода... До сознания Панова дошло, что кто-то обращается к нему.

— Извините, прошу прощения... Ваш напиток, — ласково сказала стюардесса. — Я не знала, будить ли вас, но вы шевельнулись и застонали так, словно вам больно...

— О нет, дорогая. Я просто устал.

— Понимаю, сэр. Внезапные перелеты так утомительны, особенно длительные и без должного комфорта.

— Вы правы по всем трем пунктам, мисс, — согласился Панов, забирая свой бурбон. — Благодарю вас.

— Вы, конечно, американец.

— Как вы догадались? На мне нет ни ковбойских сапог, ни гавайской рубашки.

Стюардесса обворожительно улыбнулась:

— Я знаю водителя, который привез вас сюда. Он работает в американской службе безопасности... Очень милый и весьма привлекательный молодой человек...

— Служба безопасности? Вы имеете в виду — в полиции?

— Да, что-то вроде этого. Только мы никогда их так не называем. А вот и ваш спутник... — сказала стюардесса и шепотом добавила: — Как вы считаете, может быть, ему нужна инвалидная коляска?

— Боже сохрани, нет. Он справляется сам уже много лет.

— Очень хорошо. Желаю вам приятно провести время в Париже, сэр. — Стюардесса отошла в сторону. Алекс обогнул группу оживленно болтающих о чем-то пассажиров и подошел к свободному креслу рядом с Пановым. Он присел на краешек кресла, не желая погружаться в его мягкую кожу. Чувствовалось, что он взволнован.

— В чем дело? — спросил его Мо.

— Я только что разговаривал с Чарли Кэссетом в Вашингтоне.

— Это один из тех, кто тебе нравится и кому ты доверяешь?

— Он лучше всех тогда, когда необходим индивидуальный подход или, как говорится, нужно пораскинуть мозгами. Он предпочитает смотреть и слушать сам, а не возиться с бумажками или компьютером, когда некому задавать дополнительные вопросы.

— А тебе не кажется, что ты забрел на мою территорию, доктор Конклин?

— На прошлой неделе Дэвид в такой ситуации сказал мне: «Мы в свободной стране, и, если пренебречь твоей профессиональной подготовкой, у тебя нет монополии на здравый смысл».

— Меа culpa[118], — кивнув, согласился Панов. — Наверное, ты был не в состоянии одобрить то, что сделал твой дружок Кэссет...

— Он сделал нечто, что и сам не одобрил бы, знай он больше о том, с кем имеет дело.

— Ну, это прямо фрейдизм какой-то... Но довольно опрометчиво с медицинской точки зрения.

— Возможно, ты прав. Кэссет пошел на соглашение с человеком в русском посольстве в Париже. Его зовут Дмитрий Крупкин. Предполагается, что мы будем работать с местной резидентурой КГБ. Я очень надеюсь, что Борна и Мари мы найдем в Рамбуйе.

— Что ты плетешь?! — едва слышно пробормотал пораженный Панов.

— Это долгая история, а времени мало. Москва твердо решила покончить с Шакалом. Вашингтон не может в данной ситуации ни защитить нас, ни оказать помощь. Советы будут для нас временно отцом родным, если нам удастся с ними сработаться.

Панов нахмурился, покачал головой, словно стараясь переварить эту неожиданную информацию, а потом сказал:

— Полагаю, это не твоя обычная шуточка... В этом есть некоторая логика. Я бы сказал, что даже как-то увереннее себя чувствуешь...

— Увы, это пока прожекты, Мо, — сказал Конклин. — Логично только на бумаге... Дмитрий Крупкин еще та штучка. Чарли с ним незнаком, а я знаю его как облупленного.

— Да? Он что, гнилой?

— Круппи — гнилой? Нет, вообще-то...

— Круппи?!

— Дело давнее... в конце шестидесятых мы работали с ним в Стамбуле, потом в Афинах, еще позже в Амстердаме... Нельзя сказать, что Крупкин крутой, хотя он и работает на Москву как сукин сын, насколько позволяют его умственные способности, а они у него вдвое лучше, чем у большинства клоунов в нашем бизнесе... Но у него есть пунктик. Дело в том, что он оказался не на той стороне, живет не в том обществе, не в той стране. Когда большевики пришли к власти, его родителям имело смысл бежать так же, как и моим.

— Я совсем забыл: ты ведь у нас русский.

— Знание русского всегда помогало мне в делах с Круппи: я улавливаю нюансы. По сути, он — стопроцентный капиталист. Круппи не просто любит деньги, это его всепоглощающая страсть со всеми вытекающими последствиями. Его можно купить при условии, что этого никто не видел и не слышал.

— Ты имеешь в виду Шакала?

— Я знаю, что в Афинах его купили греческие торговцы недвижимостью, которые продали Вашингтону дополнительные летные площадки, когда узнали, что коммунисты вот-вот вышвырнут нас оттуда. Они заплатили ему, чтобы он прикусил язык. Позднее Круппи был посредником в торговле алмазами между торговцами с Ньювмартк в Амстердаме и «дачной элитой» в Москве. Однажды мы выпивали с ним в «Каттенгат», и я спросил его: «Круппи, что за блядством ты занимаешься?» Представь себе, он сидел напротив меня в шикарном костюме, купить который мне было не по карману, и знаешь, как он ответил? «Алексей, я сделаю все, что в моих силах, чтобы превзойти тебя и чтобы Верховный Совет господствовал над миром, но если тебе захочется отдохнуть, приглашу тебя в свой „домик“ на Женевском озере». Вот что он сказал, Мо.

— Он просто великолепен. Ты, конечно, поведал об этом своему другу Кассету...

— Напротив, нет, — перебил Конклин.

— Но почему?!

— Потому что Крупкин в разговоре с Чарли ни словом не обмолвился о том, что знаком со мной. Кэссет только пытается договориться, но подписывать договор в конце концов придется мне.

— О чем ты? Какой договор?

— У Дэвида на Каймановых островах лежит больше пяти миллионов. За приемлемую для обеих сторон сумму я перевербую Круппи, и он будет работать только на нас.

— Другими словами: ты не доверяешь Кэссету.

— Вовсе нет, — ответил Алекс. — Я доверил бы Чарли свою жизнь. Просто я не уверен, что нити этой игры должны находиться в его руках. У Холланда и Кэссета — свои приоритеты, у нас — свои. У них — это «Медуза», у нас — Дэвид и Мари.

— Извините меня. — Стюардесса вернулась и обращалась теперь к Конклину. — Прибыл ваш автомобиль, сэр. Он ждет у южного выхода.

— Вы уверены, что это за мной? — спросил Алекс.

— Простите, мсье, но водитель сказал мне, что он ждет мистера Смита, у которого не все в порядке с ногой.

— В этом он не ошибся.

— Я вызвала носильщика, чтобы отнести ваш багаж, господа. Туда довольно долго идти. Носильщик встретит вас у выхода.

— Огромное спасибо. — Конклин поднялся и вытащил из кармана деньги.

— Извините, месье, — остановила его стюардесса. — Нам не разрешается брать чаевые.

— Простите, я совсем забыл... Мой чемодан у вас за стойкой, не так ли?

— Там где его оставил ваш сопровождающий, сэр. Так же, как и багаж доктора, он будет у выхода через несколько минут.

— Спасибо еще раз, — поблагодарил Алекс. — Извините за мою оплошность с чаевыми.

— Нам хорошо платят, сэр, но я благодарю вас за ваш порыв.

Когда они шагали к дверям в центральный зал аэропорта Орли, Конклин повернулся к Панову и спросил: