Ультиматум Борна - Роберт Ладлэм

— Само собой разумеется, — произнес Борн. — Мари не должна быть в этом замешана. О ней никто не должен знать, ясно?

— Дэвид, на самом деле...

— Да, на самом деле...

— Я останусь с Мари, — поспешил перебить Панов. — А как насчет гуляша? — прибавил он, обращаясь к Мари и нарочито стремясь снизить напряжение.

— Я бы с радостью, но у меня нет возможности, зато я знаю ресторанчик, где подают превосходную форель.

— Придется пойти на жертву, — вздохнул психиатр.

— А по-моему, вам придется обедать у себя в номере, — ледяным тоном произнес Борн.

— Я не пленница, — спокойно заметила Мари, не сводя глаз с Джейсона. — Никто не знает нас, и мне кажется, что тот, кто запирается в номере, привлекает к себе гораздо больше внимания...

— В этом что-то есть, — пробормотал Алекс. — Карлос безусловно раскинул свою сеть, и любой, кто ведет себя странно, привлечет его внимание. Далее, у нас есть еще запасной игрок — Панов. Прикинься доктором или кем-то типа этого, Мо. Конечно, тебе не поверят, но все равно попытайся: это придаст тебе оттенок респектабельности. По причинам, которые недоступны моему понимаю, врачи, как правило, выше подозрений.

— Психопат неблагодарный, — откликнулся Панов.

— Может, вернемся к делу? — сухо осведомился Борн.

— Это грубо, Дэвид.

— У нас мало времени, а я хочу все обговорить.

— О'кей, успокойтесь, — сказал Конклин. — Мы сейчас напряжены, но все должно проясниться. Как только у нас на борту окажется Крупкин, он первым делом выяснит, что это за номер, который Гейтс назвал Префонтену.

— Я ничего не понимаю, — сказал психиатр.

— Ты немного отстал, Мо. Префонтен — это разжалованный судья, который случайно наткнулся на связного Шакала. Тот дал нашему судье телефонный номер, здесь в Париже, по которому якобы можно выйти на Шакала, но этот номер не совпадает с тем, который узнал Джейсон. Однако нет никаких сомнений в том, что этот человек — юрист по фамилии Гейтс — связывался с Карлосом.

— Рэндолф Гейтс?! Бостонский талант, продавшийся «чингисханам» из советов директоров?

— Тот самый.

— Христос с вами — может, мне не следует этого говорить, потому что я не христианин. Черт побери, дело не во мне... но согласитесь, это — шок.

— Еще какой... Нам надо выяснить, кому принадлежит этот номер. Крупкин поможет нам. Он, конечно, мерзавец, в этом я могу вас заверить, но дело свое знает.

— Мерзавец?! — переспросил Панов. — Вы что, решили поиграть в кубик Рубика на арабском? Или вам больше по вкусу кроссворды из лондонской «Тайме»? Что такое этот Префонтен — судья, жюри присяжных или, может, еще что-нибудь? Все это звучит как называние скверного невыдержанного вина...

— Если сравнивать с вином, то можно сказать, что оно весьма выдержанно и высокого качества, — не дала ему договорить Мари. — Он понравится тебе, док. Ты можешь потратить несколько месяцев на изучение его личности. У него больше достоинств, чем у многих из нас. Кроме того, его интеллект по-прежнему в полном порядке, несмотря на злоупотребление алкоголем, развратный образ жизни и пребывание в тюрьме. Он большой оригинал, Мо; если большинство осужденных по таким делам винит кого угодно, кроме себя, то он этого не делает. У него великолепное чувство юмора. Если бы у представителей американской юридической системы было хоть немного мозгов — хотя министерство юстиции делает все, чтобы доказать обратное, — они дали бы ему возможность выступать в суде... Он отправился за людьми Шакала из-за того, что они хотели убить меня и моих детей. И если ему удастся на этом зашибить свой «доллар», то уверяю тебя, что он заработан до последнего цента. И я позабочусь о том, чтобы он получил их сполна!

— Весьма доходчиво. Похоже, он тебе нравится.

— Я обожаю его, так же, как тебя и Алекса. Вы все так рискуете...

— Может быть, наконец вернемся к тому, ради чего мы собрались здесь? — раздраженно сказал Хамелеон: — Это — прошлые дела, а меня волнует то, что будет завтра.

— Это не только грубость, дорогой, но и черная неблагодарность...

— Пусть так. На чем мы остановились?

— В данный момент на Префонтене, — ответил Алекс, посмотрев на Борна. — Но сейчас о нем можно забыть, он, вероятно, не переживет Бостон... Я позвоню тебе завтра в гостиницу в Барбизоне и назначу время обеда. Встретимся здесь. Возвращаясь в гостиницу, обрати внимание, сколько на это уйдет времени, чтобы завтра нам не болтаться тут без дела... Кроме того, если толстяк не соврал насчет своей кухни, Круппи она может понравиться и у него будет возможность похвастаться, что он нашел это местечко.

— Круппи?!

— Расслабься... Это долгая история.

— Даже и не пытайся расспрашивать об этом, — добавил Панов. — Пожалеешь, когда на тебя обрушатся россказни о Стамбуле и Амстердаме. Они оба — парочка отпетых негодяев.

— Оставим глупости соседям, — сказала Мари. — Продолжай, Алекс... Что еще предстоит завтра?

— Мы с Моррисом заедем к вам в гостиницу, а потом Джейсон и я на этом же такси вернемся сюда. После обеда мы вам позвоним.

— А как насчет вашего водителя, которого рекомендовал Кэссет? — поинтересовался Борн, холодно блеснув глазами.

— А что водитель? Ему заплатят вдвое больше, чем он зарабатывает за месяц, крутя баранку. Он отвезет нас и исчезнет. Больше мы никогда о нем не услышим.

— А вдруг он увидится с кем-нибудь еще?

— Не увидится, если хочет жить и помогать родственникам в Алжире. Я говорил уже, что за него ручается Кэссет. С ним все в порядке.

— Значит, завтра, — сказал Борн, взглянув на Мари и Панова. — После того как мы уедем в Париж, вы останетесь в Барбизоне в гостинице. Понятно?

— Знаешь, Дэвид, — ответила Мари. — Вот что я тебе скажу: присутствие Мо и Алекса меня не смущает — они близкие нам люди. Мы все стараемся щадить тебя, можно сказать, балуем, памятуя о том, что тебе пришлось пережить. Но ты не имеешь права распоряжаться нами, словно мы какие-то низшие существа, которым дозволено находиться возле твоей августейшей персоны. Ты это понимаешь?!

— Достаточно ясно, леди. Думаю, тебе лучше отправиться в Штаты... чтобы не страдать от причуд моей августейшей персоны. — Оттолкнув стул, Джейсон Борн поднялся. — Завтра будет тяжелый денек, мне надо выспаться — в последнее время я спал урывками. Один человек, который стоил нас всех, здесь присутствующих, как-то сказал мне, что отдых — это тоже оружие. Я согласен с этим... Я жду тебя в машине через две минуты, Мари. Решай. Алекс в состоянии помочь тебе выбраться из Франции.

— Ты просто ублюдок, — прошептала Мари.

— Пусть так, — произнес Хамелеон, отходя от стола.

— Ты должна идти, Мари, — вмешался Панов. — Видишь, что с ним начинается...

— Я не справлюсь с этим, Мо!

— Тебе не надо справляться. Ты должна быть рядом с ним. Ты — единственное, что у него осталось. Не надо никаких слов, просто будь рядом.

— Он превращается в робота-убийцу.

— Не бойся, тебе он не причинит вреда...

— Конечно нет, я знаю это.

— Тогда помоги ему почувствовать связь с Дэвидом Уэббом. Это ощущение должно в нем существовать, Мари.

— Господи, как же я люблю его! — вскрикнула Мари и побежала вслед за Борном, который в этот момент менее всего походил на ее мужа.

— Ты считаешь, что дал хороший совет, Мо? — спросил Конклин.

— Не знаю, Алекс. Думаю, что его нельзя оставлять наедине со своими кошмарами — мы не должны допустить этого. Это не медицинские выкладки, а просто здравый смысл.

— Удивительно! Иногда ты говоришь как настоящий врач...

* * *

Алжирский район Парижа расположен между Десятым и Одиннадцатым округами и занимает не больше трех кварталов. Застройка там вполне европейская, а вот звуки и запахи — восточные. В этом замкнутом мирке появился черный лимузин с эмблемой церковного иерарха. Он остановился перед трехэтажным домом. Из машины вышел старый священник. Найдя на двери нужную фамилию, он нажал кнопку. На втором этаже затренькал звонок.

— Oui? — раздалось из микрофона внутренней связи.

— Я есть посланец американского посольства, — ответил священник по-французски, с трудом преодолевая трудность грамматики. — Я не имею возможность оставить машину, но я имею для вас срочное сообщение.

— Сейчас выйду, — сказал алжирец. Это был тот самый водитель — человек Чарли Кэссета. Он вышел из подъезда и пересек узкий тротуар. — Что это вы так вырядились? — спросил он мнимого священника.

— Я — католический капеллан, сын мой. Военный атташе хочет переговорить с тобой. — Он распахнул дверцу машины.

— Что только не сделаешь для вас, парни, — засмеялся водитель, — только не надо обращаться со мной как с новобранцем... Чем могу быть полезен, сэр? — обратился он к человеку, сидевшему в машине.

— Куда вы отвезли наших людей?

— Каких людей? — недоуменно спросил алжирец. В голосе его прозвучали тревожные нотки.