Глумовы - Федор Михайлович Решетников

было не совсем светло.

Семен Семеныч Панкратов был уже десятый год столоначальником горного правленья и считался за доку и дельца. Он любил играть в преферанс по копеечке, так что у него раз в неделю собирались сослуживцы. Гости были друзья, вели себя смирно, и никогда тишина в доме не нарушалась Семен Семенычем или его гостями, потому что, начав службу с писца и прошедши все мытарства до столоначальника, он на все смотрел здраво и просто, никогда не выходил из себя. Даже в его одежде высказывалась овечья кротость: он постоянно ходил на службу в форменном сюртуке с оловянными пуговицами и стоячим воротником с голубым кантом; летом надевал шинель, тоже с стоячим воротником и с оловянными пуговицами, зимой в тулупе из сибирских мерлушек; дома при небольших или равных ему гостях носил халат и вязаную ермолку на голове; при больших гостях надевал форменный сюртук, который застегивал на три пуговицы: верхнюю, среднюю и нижнюю; без гостей всегда ходил в ситцевой рубашке и черных штанах босиком.

Вставал он рано, в пять часов утра; в шесть пил чай, а в семь он уже занимался сочинением докладов и в десять уходил в правление. После обеда он постоянно спал до шести часов, когда в гостиной уже шипел самовар. После чаю, если он не уходил играть в карты или если у него не было гостей, занимался чтением канцелярских бумаг. Книг он никаких не читал: «Терпеть не могу эту фанаберию», – говорил он.

Совсем другое – Варвара Андреевна, его супруга. Она с самого утра была на ногах, и это не нравилось кухаркам, потому что она везде совалась, кричала, постоянно указывала.

Сколько ни перебывало у нее кухарок с тех пор, как муж ее сделался столоначальником, все удивлялись, что она вставала раньше их и постоянно будила их пинками, говоря: «Ишь, тресья! Барыня встала, а она спит! Вставай, ставь самовар!» Если сам Панкратов не спал, то кричал из спальни: «Опять!.. Пошла язык чесать ни свет ни заря». Одним словом, эта женщина не могла, кажется, ни одной минуты жить без дела: во все входила сама, за всем надзирала; ей казалось, что она только одна хорошо делает, и прислуга ее никак не может понять того, что она сама ей тысячу раз указывала. От этого происходили частые ссоры с кухарками, оканчивавшиеся всегда тем, что кухарка уходила. Умаявшись и накричавшись досыта, она после обеда всегда ложилась спать часа на два, и в это время ее никто не смел будить, да и к ней в это время никто не ходил. Впрочем, бывали и исключения у обоих супругов; летом в хороший день они любили подышать свежим воздухом, прокатиться по озеру, находящемуся от города в четырех верстах, порыбачить, напиться чаю на свежем воздухе и съесть уху из свежих карасей. После вечернего чаю Варвару Андреевну томила скука, и она подзывала к себе кухарку и, разговаривая с ней, починивала или вязала чулок, причем и кухарка должна была, глядя на хозяйку, что-нибудь делать, а если у кухарки не было работы для себя или она, утомившись, хотела спать, хозяйка давала кухарке надвязывать ей чулок, носки или сбивать сметану в кринке для масла. Варвара Андреевна очень ласкова была с прислугой вечером, так что прислуга забывала все неприятности, сделанные хозяйкой днем, и удивлялась: отчего хозяйка утром злая такая, что от нее хочется бежать, а вечером такая добрая, что ни за что бы не отошел от нее. А все это происходило от того, что вечером у нее не было заботы: пообедала она хорошо, ужин стоит в печке, варить и мыть нечего, все сделано, – на душе легко, она чувствует довольство и хочет с кем-нибудь отвести душу.

Таковы были Панкратовы, жаловавшиеся своим гостям, обремененным большими семействами, что Господь Бог не дает им детей. На это гости, слышавшие от несчастных супругов сто раз эту песню, в последнее время стали говорить им, что у них зато есть две отличные коровы, двадцать одна курица и пять петухов.

Кроме этого, у Панкратовых был огород в двадцать пять саженей длины и в десять ширины; половину огорода засаживала Варвара Андреевна разными разностями, и поэтому ее заботы и хлопоты, а равно и кухарки, удваивались.

Еще есть одна черта в Варваре Андреевне: она ни за что не пустит в свой дом девицу или холостого мужчину, будь он хоть столоначальник. Она очень хорошо знала, что большая часть столоначальников люди женатые или вдовцы, а другие – холостые – живут шикарно и не пойдут в ее дом. Почему не пойдут, – она предполагала из того, что вот уже семь лет она владеет домом, и ни один холостой столоначальник не являлся нанимать у нее квартиру. Холостых мужчин и девиц она потому не желала иметь своими квартирантами, что они испоганят ее дом, т. е. к мужчинам будут ходить любовницы, а к девицам любовники, и против этого никакой надзор не будет иметь силы. Теперь у нее вверху, в другой половине, живет семейный секретарь магистрата уже два года, а внизу, в одной половине – семейный помощник бухгалтера казначейства; другая половина стоит пустая, и окна закрыты ставнями, – что означает, что квартира отдается. Бумажки над воротами или на стеклах в рамах не введены еще в этом городе.

Прослужила Прасковья Игнатьевна у Панкратовых две недели. Первые три дня хозяйка была с ней очень любезна; показывала ей, как посуду мыть, как самовар ставить, как гостям чай подносить; учила ее, как ей говорить по-городски. А Прасковья Игнатьевна многих слов не понимала. Скажет ей хозяйка: «поди-ко, принеси кастрюли», или «принеси миску», – она выпучит глаза, а спросить стыдится. Бьется, бьется хозяйка, насилу растолкует. Над ее выговором до слез смеялись не только Панкратовы, но и гости, и все прозвали ее в насмешку сарапарушкой, потому что слово черепушка она никак не могла выговорить.

Работы ей было много: она все делала; хозяйка только толкалась, указывала, горячилась, кричала, причем Курносова не одну тарелку и не одно блюдечко разбила. Но работа ее не мучила – ей досадно было, зачем хозяйка постоянно трется около нее, когда она сама знает, что делать; зачем хозяйка сердится и говорит, что она неряха, что она не умеет даже полов мыть, в поганой воде посуду полощет и пр. Все это сносила Прасковья Игнатьевна молчаливо, и это нравилось хозяйке. Раз Прасковья Игнатьевна подслушала разговор хозяйки с гостями.

– Славная мне кухарчонка попалась! Все у нее кипит в руках, – проворная! И какая