Молодость - Савелий Леонов

Опасения Семенихина, высказанные Степану в момент прорыва фронта о неспособности командования закрыть брешь, подтвердились. Выравнивание линий отдельными полками и дивизиями скоро превратилось в повальное отступление целых армий.

Фронт выгнулся огромной пятисоткилометровой дугой от Конотопа до Боброва. Деникин сосредоточил на нем превосходящие силы: сто двадцать тысяч штыков и сабель, шестьсот орудий, две тысячи четыреста пулеметов, броневые и летные части раздвигали границы генеральской диктатуры.

Но лучшие соединения белых — добровольцы Май-Маевского — были под Орлом. Именно здесь, на кратчайшем расстоянии к столице, пришелся форсируемый южными стратегами прорыв. Теперь сюда устремился весь «цветной» корпус Кутепова, прокладывая огнем и кровью путь на Москву.

Буржуазная пресса надрывалась победными сенсациями. Телеграфные агентства пяти континентов пели заупокойную большевикам.

И даже среди красных, особенно в штабах и тыловых управлениях, все чаще высказывалось сомнение, что можно противостоять сокрушительному натиску врага.

Полк Семенихина, измученный тяжелыми боями, занял позицию на правом берегу Оки. Позади темнели деревянные домики, сады и хозяйственные постройки орловского, предместья. А дальше из пасмурной синевы, где сливались полноводная Ока и тихий Орлик, глядел золотыми куполами церквей старый город—последняя твердыня фронта.

С железной дороги погромыхивали орудия «Стеньки Разина», и Жердев вспоминал Октябрева. Они давно не виделись, хотя и выручали друг друга в минуту смертельной опасности.

— Кому же взбрело в голову рыть окопы флангом к противнику? — говорил Семенихин, кидая сердитый взгляд через реку. — Степан Тимофеевич, обрати внимание!

Степан поднял бинокль. Окопы испещрили береговые скаты. Огибая плодово-ягодное хозяйство «Ботаника», они уходили через Кромское шоссе на север. Работы здесь были проделаны без учета местности и предстоящих задач.

— Одна из «неприступных» линий укрепленного района, — нахмурившись, отозвался Степан.

— Да, приступиться к ней совсем невозможно. Попробуй-ка занять наполненные жижей колодцы! Клянусь, без участия военспеца тут не обошлось.

После измены Халепского и пережитого страха за судьбу комиссара, приговоренного Троцким к расстрелу, у Семенихина создалось предубеждение против военных специалистов. Он стал придирчив и резок с людьми, опасаясь подлого удара в спину. Весь мужественный пыл его сердца, все внимание было сосредоточено на этом раскисшем черноземе, с которого нельзя отступать.

«Отступать? — будто перекликаясь мысленно с другом-командиром, думал Степан. — Нет, нельзя! Орел — ворота Москвы!»

Обветренные губы Степана разучились улыбаться. Республика теперь представлялась ему маленьким островком в бушующем океане контрреволюции. Белые взяли Крым, Украину, Донбасс, Кубань, Северный Кавказ и Черноземье. Панская Польша захватила районы Правобережья Днепра. Английские империалисты оккупировали Среднюю Азию, Закавказье, Мурманск и Архангельск. Турки вошли в Батум. Американские и японские колонизаторы хозяйничали на Дальнем Востоке. Оживился Колчак—душитель Сибири, перейдя в наступление. Разношерстные банды Юденича, недавно выброшенные за Ямбург, опять рвались в Петроград. Республика пылала со всех сторон. Верные сыны ее, истекая кровью, бились на севере и юге, западе и востоке. Но именно здесь, под Орлом, решалась участь вековечной мечты угнетенных народов — участь революции.

Командир и комиссар полка лежали в свежих воронках от снарядов, за первой цепью. Им хорошо были видны шагавшие по молодым всходам озимой ржи развернутые батальоны корниловцев. Добровольцы явно бравировали: курили под огнем, пели песни. Слова куплетов, на мотив гвардейского марша, отчетливо слышались в окопах семенихинцев. Сначала в цепи заливались, точно петухи, отдельные голоса:

Уже водили до ОрлаВожди хмельные батальоны:Им снились дивные делаИ восстановленные троны…

Остальные подхватывали:

Ура! Ура! Ура! Ура!

Семенихин приподнялся и крикнул пулеметчику:

— Шуряков, старые знакомые!

Шуряков и сам видел, что вместо марковцев перед фронтом полка снова оказались корниловцы, с которыми пришлось драться весной на Украине. Он ответил не спеша:

— Так точно, товарищ командир! Отпетая, можно сказать, сволота!

— Чего же ты молчишь?

— Хочу разом со всеми барчуками поздороваться… Ведь от Харькова не встречались.

Выждав, пока белые показались на ближайшем пригорке, Шуряков хлестнул под ним меткой очередью. Наступило замешательство: одни падали, другие размахивали винтовками, топтались на месте… И вдруг метнулись назад, в овраг.

— Узнали! — оглянулся Шуряков, вытирая ладонью мокрое лицо.

На железной дороге показались деникинские бронепоезда: «Гром победы», «Офицер», «Три святителя», «Генерал Корнилов», «Истребитель», «Иван Калита». Ахнула земля, заплясали по ней черные смерчи.

Степан, пробираясь вдоль передовой цепи, говорил красноармейцам о коммунистах, присланных партией на фронт для организации победы, о стойкости и героизме советских воинов.

— Антанта снабдила царских генералов танками и орудиями, прислала самолеты, — слышали бойцы твердый голос комиссара. — Посмотрите на эту горластую пехоту, в чужой одежде и с чужим оружием, болотной ржавчиной покрывшую наши поля! Что в ней осталось от русской армии? Ничего! То — наемники Антанты, которая забыла, что в родном доме стены помогают! Не раз бил русский народ интервентов! А сейчас, когда во главе социалистического государства стоит партия большевиков, мы навсегда отучим врагов покушаться на нашу святую Родину, свободную и независимую! Товарищи! Наступил решительный час сражения!

Никогда еще слова Степана не были такими пламенными и покоряющими, как в эти грозные минуты.

Подошел пулеметчик Шуряков:

— Товарищ комиссар! Я участвовал во многих боях. Но в этот бой я хочу идти коммунистом. Рекомендации дают комбат Терехов и комполка Семенихин. Хватит ли, товарищ комиссар?

— А почему ты мою не считаешь? Шуряков смущенно улыбнулся:

— Спасибо, товарищ комиссар. — И он шагнул к своему пулемету.

Сегодня в партию вступали те, кто смело глядел вперед, кого не страшила надвинувшаяся гроза. Вступали вчерашние рабочие и крестьяне, спаянные доблестью солдатской страды.

Семенихин нетерпеливо крутил ус, ожидая возвращения Степана из цепи. Он знал, что после артиллерийской подготовки белые начнут всеобщую атаку, и ему хотелось быть рядом с другом в этот грозный час.

Семенихин повернул голову в сторону батальона Терехова и заметил бегущего во весь рост человека.

— Что за черт? Если донесение, то почему не могли передать по цепи?

Человек сокращал расстояние до командира короткими перебежками, то возникая среди разрывов, то падая, словно подкошенный. Семенихин рассмотрел на нем такую же, как у корниловцев, шинель, а з руках — коротенький карабин.

«Наверное, из дивизии с приказом», — подумал командир полка, однажды видевший связного в трофейной шинели.

И тут же вскочил на ноги:

— Севастьян!

— Я, товарищ командир! — радостно крикнул тот подбегая. Они обнялись.

Севастьян, перебравшись через фронт, попал в часть, которую вскоре направили в Орел на переформировку. Теперь эта часть в составе 55-й дивизии заняла резервную позицию по соседству с полком Семенихина, и бывший ординарец решил повидать своего командира.

С минуту они стояли, забыв об опасности, расспрашивая друг друга. Наконец близким разрывом их отбросило к воронке, где остановился Степан. Улеглись втроем, грязные, промокшие насквозь.

— Степану Тимофеевичу поклон от братца, — сказал Севастьян, здороваясь с комиссаром-односельчанином.

— От Николки? — у Степана задрожали руки. — Жив?

— Уберегся пузырь. Ежели не дурак, то принесет домой голову на плечах. Просился со мной. Я, говорит, должен найти Безбородко, чтобы сказать, как его друга, Тютюнника, убил в плену кадет Сероштанный…

Внезапно утихла артиллерийская канонада и с молодой озими, заглушая ружейную пальбу, донеслись крики атакующей пехоты.

Степан поднялся, взмахнул винтовкой. В нарастающем грохоте «ур-а-а!» он не услышал своего голоса. Красноармейские цепи с громкими криками, стреляя, бежали навстречу корниловцам.

Глава семнадцатая

Длинные составы кирпично-бурых теплушек мокли под дождем. Из раскрытых дверей прямо в лужи и растоптанную грязь прыгали красноармейцы, вытаскивая пулеметы, ящики е патронами и гранатами, дымящиеся обедом ротные кухни. Сводили по деревянным сходням верховых коней нарядные кубанцы, затянутые в черкески, расцветая маками алых башлыков и плоскими донышками щегольских папах. По-хозяйски ловчась и багровея от натуги, спускали батарейцы на руках литую сталь орудий.