Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже

встречи.

Минна молчала.

— Могу вернуть вам комплимент: я тоже удивлен, — добавил он, уставив на нее свою длинную трубку, будто хотел мягко ее пожурить.

Она вспомнила, как он заявил, что вырезал трубку из бедренной кости французского солдата. «Шучу, конечно», — тут же оговорился он. Как бы не так.

— Я все вам объясню, — продолжил он примирительным тоном, — и надеюсь на ответную любезность с вашей стороны.

Минна не выдержала:

— Как вы могли сжечь мою клинику?

— Каждый поступок имеет свои последствия.

— Какой поступок?

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Все это дело выходит далеко за пределы вашей власти, да и моей тоже. Речь не о нас, фройляйн. Речь о рейхе. О Тысячелетнем рейхе, вы понимаете?

— Не вижу связи. Зачем убивать моих пациентов?

Он встал и принялся задумчиво расхаживать, сопровождая каждый шаг клубами дыма.

— Евгеника — очень давняя концепция. Соединенные Штаты с начала века применяют ее на практике. — Он повернулся к Минне. — Знаете, существуют две разновидности альтруизма — одна срабатывает на короткий срок, другая, истинная, мыслит долгосрочно. Легко пожалеть изуродованных, слабых, уязвимых. Но вот защищать их — является ли это актом милосердия и гуманности? Разве любить ближнего не означает думать о его будущем, делать все возможное, чтобы человеческие существа вместе двигались к оздоровленному благоденствию, без дефектов и уродств?

Минна изо всех сил сжимала колени и еще крепче зубы.

— Я слышала весь ваш вздор про «недочеловеков», «безнадежных калек» и «лишние рты»… — удалось ей наконец ответить. — Вы рассматриваете человечество как склад быстропортящейся продукции.

Он воздел руки в знак бессилия:

— Вы мне задали вопрос, я ответил.

— Зачем было их сжигать?

— Вообще-то, мы выступаем за более мягкие методы. Совершенно не в наших интересах идти на такие демонстративные меры. Но опять-таки вы сами нас спровоцировали.

— Я?

— Ваш эмиссар, Бивен.

Минна прикусила губу.

— Вам не о чем сожалеть, — поспешил утешить он. — Ваши пациенты были так или иначе обречены. Мы предполагали в самом скором времени перевезти их в Графенек.

— От вашего цинизма я… немею.

Он хохотнул, почти кашлянул, между двумя затяжками.

— Ладно, ладно, мы же разговариваем как врач с врачом. Наш план уже вступил в действие. Вам не остается ничего другого, кроме как смириться. В доказательство наших добрых намерений мы сейчас поддерживаем версию «случайного возгорания» в Брангбо. Вас никто не тронет. Мы также письменно известили родных и близких ваших пациентов.

— Откуда вы взяли их имена?

— Из ваших архивов. Мы их изъяли до того… как со всем покончить. Мы же не какие-нибудь неотесанные животные. Каждая семья должна быть извещена. Немецкий народ никогда не допустит, чтобы им манипулировали.

Нет никакого смысла разговаривать с этим человеком и тем более давать волю чувствам в его присутствии. Все равно что пытаться урезонить бункер или смягчить пулемет.

— Что вы здесь делаете? — в крайнем раздражении бросила она.

— Хороший вопрос, — улыбнулся он, — я вам его верну в ближайшее время. Не скажу ничего нового, напомнив, что нацизм не политическая программа, а биологический проект. Наш фюрер желает укрепить Германию, это да, но он также желает укрепить самих немцев. У нашего народа есть предназначение. И пора дать ему возможность это предназначение исполнить.

Рассеянным жестом он начал постукивать трубкой о пепельницу, потом принялся вычищать скальпелем содержимое чаши.

— У этой программы есть два аспекта. Один, к несчастью, основан на ликвидации. Прежде чем усилить народ, необходимо его очистить, выделив лучшую часть. Когда я хочу, чтобы меня правильно поняли, то всегда привожу в пример дерево. Садовник-любитель считает, что любит природу, трепетно ухаживая за дубом, который возвышается на его крошечном участке земли. Но настоящий садовник прекрасно знает, что следует без колебаний отрубать больные ветки, даже если поначалу это обезобразит дерево, потому что таково условие его дальнейшего благополучного роста.

Пока человечек нес свой бред, Минна размышляла: здесь или в одном из соседних кабинетов находятся интересующие ее досье — оплодотворенные женщины, производители. Вернуться. Обыскать. Найти. Когда? Этой ночью?..

— Расскажите мне лучше о другом аспекте программы, — прервала она его.

Он отложил трубку и развел пухлыми ладошками.

— Но мы сейчас здесь и находимся!

— Сеть «Лебенсборн». «Источники жизни».

— Именно. Речь идет не только о том, чтобы улучшить существующие деревья, но и о том, чтобы высадить новые! Много новых! Боюсь, изначально мы с вами встретились при осуществлении наиболее жесткой, крутой и сложной для понимания стороны нашей программы, но сегодня я счастлив принять вас в этом роддоме, представляющем собой будущее нашей расы.

— Я увидела только самую обычную клинику для матерей-одиночек.

— Вот только давайте обойдемся без провокационных заявлений. Вы прекрасно поняли, что́ здесь стоит на кону. По природе своей немецкая женщина предназначена для деторождения. Нужно только подтолкнуть ее, стимулировать, помочь. Она в буквальном смысле является маткой, где вынашивается наша победа.

Кабинет располагался на первом этаже. Взломать балконную дверь не велика проблема. Отважатся ли Симон и Бивен последовать за ней сюда? Без сомнения.

— Благодаря мощной и отлично аргументированной пропаганде, — продолжал медик, — мы обеспечили отличную динамику: беременных женщин становится все больше. И можно забыть про любовь, брак, крещение и прочие мещанские штучки. Речь идет только о деторождении, и точка. Заново заселить наше Lebensraum! Столь дорогое нашему фюреру жизненное пространство!

— Но вы же помогаете не всем беременным женщинам.

— Разумеется, нет. Отбор производится уже на уровне первоисточника. Мы побуждаем рожать и помогаем исключительно женщинам нордического типа. Именно это мы и называем «управляемым размножением». Нам нужно чистокровное поколение!

— И горе невысоким брюнеткам вроде меня.

На его лице расцвела широкая улыбка. Удар саблей по тыкве.

— Не надо скромничать. Вы прекрасно знаете, что ваша кровь ценнее всего.

— Ну, если вы так считаете.

— Это вы так сказали моему коллеге и были правы. Но это не ответ на главный вопрос: а вы-то что здесь делаете?

В этот момент Минна поняла, что бессмысленно разыгрывать из себя убежденную нацистку или кандидатку на материнство. Скормить Менгерхаузену ни одну из этих побасенок не удастся. Между ними уже были свои счеты, и суть их раз и навсегда определила позицию каждого. Минна была куда убедительней в роли баронессы-лазутчицы, готовой перерезать горло врагу, чем в роли рядовой сторонницы партии.

— Я пришла из простого любопытства.

— Вы заявили, что ищете… производителя.

— Я что, похожа на ту, которая явится за мужиком в ваш притон?

Менгерхаузен хихикнул и снова набил свою трубку. Запах балканского табака защекотал им ноздри.

— Я так и подумал… — задумчиво протянул он. — Но зачем вам понадобилось притворяться?

— Затем, что в «Лебенсборн» вроде не приветствуются праздные