Семь лет между нами - Эшли Постон

волосы в крошечный хвост и надеялась, что тушь под глазами не растеклась слишком сильно. Даже если и так, в этом городе наверняка найдутся люди, выглядящие хуже.

Город, который никогда не спит.

Почему я не сказала Эрлу про мужчину в своей квартире? Он мог бы подняться и выгнать его…

Потому что ты веришь в эту историю.

Моя тётя умела рассказывать истории, и одна из них крепко засела у меня в голове.

У её квартиры были свои странности: голуби на кондиционере не улетали, поколение за поколением; седьмая дощечка в гостиной скрипела без всякой причины; и ни в коем случае нельзя было включать кран и душ одновременно.

— И, — сказала она однажды с важностью, тем летом, когда мне исполнилось восемь, и я думала, что знаю, в чём магия этой квартиры, но ошибалась, — она изменяет время, когда меньше всего этого ждёшь.

Как страницы книги, связывая пролог со счастливым финалом, эпилог с трагическим началом, два центра, две кульминации, две истории, которые никогда не встретились бы в реальном мире.

— В один момент ты находишься в настоящем, в коридоре… — она указала на входную дверь, будто повторяя уже пройденный путь, прокладывая его по карте своей памяти, — …а в следующий — открываешь дверь и скользишь во время, в прошлое. Семь лет назад. — Затем, тише: — Всегда на семь лет.

В первый раз, когда она рассказала мне эту историю, сидя в своём кресле цвета яйца малиновки, с сигаретой Мальборо в руке, она поведала только хорошее. Мне было восемь, впереди было целое лето с тётей.

— Лет двадцать назад, задолго до твоего рождения, лето было знойным, и на город надвигалась гроза. Небо разрывали молнии…

Моя тётя умела рассказывать. Всё, что она говорила, хотелось верить, даже когда я уже начинала понимать, что Санта-Клауса не существует.

По её словам, она только что купила эту квартиру, и моя мама помогала ей переезжать. Коробки с вещами были сложены вдоль стен, на боках аккуратным, размашистым почерком обозначено содержимое: «кухня», «спальня», «музыка».

Она только что завершила карьеру в The Heart Mattered, бродвейском шоу, где играла главную роль. Ей было двадцать семь, и все удивлялись, почему она больше не хочет выходить на сцену.

Квартира была пустой. Как комната без книг. Риэлтору удалось достать её по дешёвке — продавец спешил избавиться от неё, но тётя не из тех, кто упустит выгодную сделку. Она пошла за продуктами (и вином) — не собиралась встречать первую ночь в новом доме, спать на надувном матрасе без хотя бы кусочка бри и бокала мерло.

Но когда она вернулась, что-то было не так.

В гостиной не оказалось коробок. И квартира была обставлена.

Повсюду стояли цветы, на стенах висели пластинки старых групп, под окнами громоздился огромный проигрыватель.

Она решила, что просто перепутала дверь, и развернулась, чтобы уйти…

Но нет. Это была В4.

Она вернулась внутрь, и вся мебель была на месте.

Как и странная молодая женщина, сидевшая на подоконнике с открытым окном, впуская редкий ветерок, способный хоть немного смягчить нестерпимую летнюю жару Нью-Йорка. Влажность висела в воздухе, тяжёлая, липкая, а в небе не было и следа той грозы, которая ещё мгновение назад должна была обрушиться на город.

Её длинные бежевые шорты были на размер больше, чем нужно, а майка настолько пёстрая, что её место было где-то в выпуске Jazzercise. Светлые волосы собраны в хвост ярко-синей резинкой, а в руках — крошки хлеба, которыми она кормила двух голубей, негромко что-то напевая им. Когда же она заметила мою тётю, то быстро затушила сигарету в хрустальной пепельнице и приподняла густые брови.

Как говорила моя тётя, это была самая красивая женщина, которую она когда-либо встречала. Солнечный свет окутывал её, словно нимб. Именно в тот момент она и влюбилась.

(— Ты всегда знаешь, — однажды шёпотом сказала мне тётя. — Ты всегда знаешь тот самый миг, когда падаешь.)

Женщина посмотрела на неё с лёгким замешательством, а затем…

— Ах, ну вот, снова это произошло.

— Что произошло? Что происходит? Кто вы? — тётя растерялась.

Она была уверена, что зашла в свою квартиру. У неё не было времени разбираться в чём-то подобном. Жара уже раздражала её, мокрые от дождя балетки липли к ногам, а молоко нужно было поставить в холодильник, пока оно не испортилось.

Женщина улыбнулась.

— Это немного странно, но, кажется, вы из тех, кто может в это поверить.

— Я настолько наивной кажусь?

Незнакомка округлила глаза.

— О, я совсем не это имела в виду. Вы только что переехали, верно? В Монро? Оно ведь до сих пор так называется?

— А почему должно называться иначе?

Женщина прижала палец к губам, задумчиво постукивая по ним.

— Вещи меняются. Меня зовут Вера, — сказала она, протягивая руку. — Я здесь жила.

— Жила?

— Технически, для меня — всё ещё живу.

Улыбка Веры стала шире, и она кивнула на пакет с продуктами в руках у тёти.

— Можете поставить их в холодильник. Я как раз собиралась приготовить летнюю феттуччине. Если останетесь, я всё объясню.

Тётя, сбитая с толку, быстро развернулась и направилась к выходу.

— Абсолютно нет.

Она спустилась вниз и позвала управляющего. Тот открыл дверь — ту самую, из которой она вышла. В4. Она не ошиблась.

В квартире её встретили картонные коробки. Управляющий заглянул внутрь для уверенности, но не нашёл никакой незнакомки. Ни мебель, ни проигрыватель, ни цветы — ничего, что тётя видела минуту назад.

Она не видела эту женщину снова несколько месяцев.

К тому времени тётя уже не спала на полу. Она купила кресло цвета яйца малиновки и поставила его в угол гостиной. В её холодильнике теперь всегда было вино и сыр, а на кухонном столе лежал раскрытый путеводитель по Малайзии.

Она вышла из квартиры буквально на секунду — забрать посылку из почтового ящика. А когда вернулась и снова открыла дверь, оказалось, что она опять попала в ту самую странную квартиру. С пластинками на стенах, с цветами, заполнившими весь подоконник и столешницы.

Та же самая женщина, только теперь с коротко остриженными волосами, лениво развалилась на старом потёртом диване, вышедшем из моды ещё в шестидесятых. Она взглянула на тётю поверх экземпляра Джейн Эйр и тут же села ровнее.

— О, вы вернулись!

Вера явно была рада её видеть.

Что показалось тёте странным. После того, как она разрушила свою карьеру, люди смотрели на неё в лучшем случае с недоумением, в худшем — с лёгким презрением. Она не знала, что делать. Уйти? Снова